- О, как он похож на настоящий!

   - Разве это плохо?

   - Утверждается, что воображаемое - это игра в куклы. Миннезингера Франца засадили навеки в башню, потому что поняли, что реальность его песен выше реальности их существования, если есть Франц, то они вымысел. А этого не хотелось, так сказать. Поэтому пожалеть миннезингера рыцари не могли при всем своем желании. Поэтому и отказали даже даме. Даме отказывать нельзя, но не рухнуть же миру.

   - Освободим Франца?

   - Конечно, освободим.

   - Позже?

   - Никое не позже. Сейчас.

   - Хорошо, поехали дальше.

   - Они не за то его посадили, что он показался им великим поэтом?

   - Да, они готовы были считать его самым великим поэтом всех времен и народов. Сколько хочешь и даже больше.

   - Они были против, чтобы он был как они.

   - Будь кем угодно, но только не здесь.

   - Как и Сальери отравил Моцарта куда подальше не за то, что Моцарт гений, а за это самое:

   - Как ты да я.

   - Как Иисус Христос богохульствует, сказали они, потому что Сын Божий не может быть как все:

   - Как ты да я. - Нельзя, чтобы, как все. Поэтому - распять.

   - Ну здесь они нарвались.

   - Здесь они нарвались.

   - Допросились.

   - Не соображают.

   - Не понимают ничего.

   - Так им и надо.

   - Том, зачем в таких вещах шутить?

   - Я не шучу. Впрочем...

   - Впрочем, крутизны-то хватает, но для большинства людей изо всего и делается крутизна для того, чтобы нормальное было похоже, подобно узору надписи надгробной на непонятном языке.

   - Определяющим словом моих рассказов я называю не созидание, а познание. В результате которого и происходит созидание. Мой рассказ - это взгляд Войновича изнутри, сечение этого рассказа.

   - Проще сказать, Бен, что твой рассказ - это как картина художника на холсте, - сказал Том.

   - Да. Но не только. А и утверждение, что и любой рассказ - это картина на холсте. И, следовательно, пересказ рассказа - это не что иное, как создание нового рассказа.

   - Про количество рассуждений в рассказе ты забыл, Бен?

   - Ничего я не забыл, я слышу, как он шуршит.

   - Может быть, пойдем отсюда?

   - Пойдем, может быть, он отстанет?

   - Кто это, ты думаешь?

   - Я сказал тебе - белый лев.

   - Да ну, какой еще белый лев. Откуда ему тут взяться.

   - Ты не читал мой рассказ? он убежал из зоопарка.

   - Хорошо, если кто-нибудь задавил его машиной, а мы сказали, что это наш был лев.

   - Тогда он заплатит нам.

   - Мне он подарит дубину, на которой написано С УВАЖЕНИЕМ.

   - Мне с почтением.

   Для справки. В каменном веке дубина предназначалась не только для того, чтобы бить по головам мамонтов. Но были и такие дубины... такая дубина, которой били по голове читателя, чтобы в ней возникал рассказ. Дубины создавались конкретной формы и содержания в зависимости от того, что хотели, чтобы узнал читатель, дубины эти назывались рассказами. На дубине обычно писали: с уважением, с почтением, с умилением, с приветом и тому подобное. Чтобы читатель не обижался.

   Когда Том и Бен мечтали о подарках, они мечтали не как читатели, а как писатели, хотели получить, собственно говоря, по персональному компьютеру или синхрофазотрону, кому какая поставка больше нравится.

   - Пусть читатель не думает, что он в худшем положении, чем писатель, что писателю-то компьютер, а мне дубиной по голове. Это просто неправильно. Ибо авторучка и лист бумаги - это синхрофазотрон, и готовый рассказ, представленный с уважением читателю - это тоже синхрофазотрон.

   - И все равно, Бен, несмотря на это слово Синхрофазотрон, некоторые могут подумать, что рассказ минует волю читателя, что, получив дубиной по голове, он уже не может думать, как он хочет, что рассказ автоматически, так сказать, возникает у него в голове после того, как ему Дали.

   - Чепуха. Ибо удар по голове можно перевести, например, на русский язык и иначе: понимание. Просто предполагается очевидно: рассказ существует не на бумаге, а в голове читателя. И, следовательно, рассказ предполагает, что читатель знает то, что он знает. Предполагает, следовательно, очевидное. Человеку действительно некуда деться, если, выйдя из дома, он увидит большой дом напротив, он должен признать, что живет в городе. Не хочется видеть большого дома - надо ехать в деревню. Эти, с дубинами, будут за вами охотиться, а вы не уезжайте в деревню. Эти, с дубинами, будут за вами охотиться, а вы нет, читайте, что, я живу в деревне и пасу гусей. И, как говорится, здесь никого не бывает.

   Когда сегодня при обсуждении рассказов Ф. ему сказали, что в его рассказах нет современности или политики - я уже не помню точно, чего именно. То это значит только, что человек, читающий его рассказ, не интересуется политикой. Если интересуется, то