Немец, даже не колеблясь, взял блокнот, перечитывая мои заметки о разных вещах, которые, по моему мнению, были бы полезны детям в их возрасте.

— Что это? — спросил он.

Я боролась с желанием вырвать у него блокнот.

— Планы. У меня скоро занятия в летних лагерях…

Его взгляд метнулся вверх из-за края блокнота.

— Тренировочные лагеря?

— Для детей, — объяснила я. — Уроки длятся всего несколько часов.

Он снова взглянул на листок.

— Бесплатно?

— Да. Я занимаюсь в бедных районах с детьми, чьи родители не имеют средств, чтобы записать их в клубы и лиги.

Култи хмыкнул.

Я почесала щеку, чувствуя себя странно уязвимой, когда он читал о навыках, которым я планировала обучить детей. Он продолжал читать, и мне становилось все хуже. Не то чтобы он был фантастическим тренером, нет. Я не сомневалась, что он мог бы стать великим тренером, если бы захотел, но он этого не хотел.

Я сжала пальцы ног в носках и посмотрела ему в лицо.

— У твоих родителей были деньги? — неожиданно для самой себя спросила я.

Он что-то буркнул, давая отрицательный ответ.

Я подтянула колено к груди и уперлась в него подбородком, стараясь не испачкать йогуртом.

— В академии тебе не дали стипендию?

Немец поднял взгляд.

— «ФК Берлин» покрыл все расходы.

Ни хрена себе. Они завербовали его в одиннадцать? Да, так и было, но это все еще поражало меня.

— А ты, Тако?

Я улыбнулась ему, удивленная, что он спрашивал.

— Ты был у меня дома, Немец. Мы не были бедными-бедными, но у меня не было пары фирменных кроссовок, пока мне не исполнилось пятнадцать, и мой брат купил их для меня на свой первый аванс. Я понятия не имею, как мои родители умудрялись так долго платить за все, но они это делали. — На самом деле, я знала. Они сократили свои расходы и бюджет. Сильно. — Мне просто повезло, что им было не все равно, иначе все пошло бы совсем по-другому.

— Я уверен, что ты не заставила их пожалеть о том, что они сделали.

Эх. Я уверена, что заставила их задуматься, какого черта они делали, раз или два. Или четыре.

— У меня был ужасный и вспыльчивый характер.

Немец фыркнул. Прямо-таки фыркнул, даже губы затрепетали.

Засранец.

Я толкнула его в бедро носком.

— Что? Я больше не выхожу из себя.

Эти удивительные почти карие глаза смотрели на меня.

— Нет, не выходишь, и я тоже.

— Ха! — Я снова толкнула его, и он схватил меня за ногу свободной рукой. Я попыталась выдернуть ее, но он не отпустил. — О, пожалуйста, мой темперамент и близко не такой вспыльчивый, как твой.

— Да. — Он притянул мою ногу к себе, крепче сжимая подъем.

— Поверь мне. Он не так плох.

— Ты опасна, когда злишься, schnecke. Может быть, судьи и не поймали тебя на том, как ты пихаешь девушек, но я-то видел, — небрежно сказал он.

Я выпрямилась.

— Если у тебя нет никаких физических доказательств, то этого никогда не было.

Култи некоторое время смотрел на меня, потом покачал головой, проведя большим пальцем жесткую линию вниз по своду моей стопы.

— Ты бестия.

Мои плечи затряслись, но я сумела удержаться от смеха.

— Кто бы говорил.

Уголки рта Немца приподнялись.

— В отличие от некоторых, я никогда не притворялся милым.

— О, я знаю. — Я улыбнулась ему. — Помню времена, когда ты буквально укусил парня.

— Он укусил меня три раза, прежде чем я ответил, — возразил Немец.

Я приподняла бровь, но продолжила:

— Не заставляй меня вспоминать о том, что ты, наверное, тысячу раз ударял соперников локтем в лицо. — Как только слова слетели с моих губ, я отшатнулась. — Как, черт возьми, тебя не отстранили?

Тот факт, что он пожал плечами в ответ на это заявление, говорил о том, насколько ему было насрать на то ошеломляющее количество сломанных им носов и разбитых бровей.

— Все драки, в которых ты участвовал…

— Обычно не я их начинал.

— Спорно. — Он моргнул, глядя на меня. — И не забудь о сломанной малоберцовой кости.

На этом комментарии он просто продолжал смотреть на меня спокойным взглядом, который заставил меня весьма самодовольно улыбнуться, даже если это было за счет моего брата.

— Ты победил, — заявила я. — Весь ущерб, что я нанесла, это синяки, — а потом добавила, — и случайно разбитая губа или две, и один раз сотрясение мозга.

Немец наклонился, положил блокнот и придвинулся ближе ко мне. Еще раз дернув мою ногу, прежде чем положить ее обратно на диван рядом с собой, он обхватил рукой мою лодыжку.

— Я уверен, что ты хотела сделать гораздо хуже, и это, в конце концов, единственное, что имеет значение.

Он был прав, но я, черт возьми, не собиралась этого признавать.

Вместо этого я просто сидела на своем конце дивана и бросала на него раздраженный взгляд, пока он не улыбнулся чуть шире и, наконец, не опустил взгляд на блокнот. Я вернулась к заметкам на доске и просмотрела то, что уже записала.

Когда я сделала несколько новых пометок, Култи постучал по моей ноге, которая все еще лежала рядом с ним.

— Скажи мне, как я могу тебе помочь с этим?

Если кто-нибудь хоть одну секунду подумает, что я когда-либо откажусь от его помощи, он спятил. Дело было не только в бесконечных линейках обуви, к которым он имел доступ. Если бы он захотел заниматься с детьми какой-нибудь реальной работой, это было бы все равно, что Моцарт дал ребенку урок музыкальной композиции.

Я сглотнула и почувствовала, как все мое тело осветилось изнутри.

— Как только захочешь.

— Все, что тебе нужно сделать, это попросить. — Затем, словно обдумывая сказанное, он опустил веки. — Ты не попросишь, я даже не знаю, зачем говорю это. Посмотрим, что я могу сделать.

— Замечательно. — Я улыбнулась ему. — Спасибо, Рей.

Он очень серьезно кивнул, и я поймала себя на том, что изучаю его.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Нет, — сказал он тоном засранца.

Я проигнорировала его.

— Почему ты решил работать с «Пайперс», если ненавидишь тренерскую работу?

Немец медленно опустил на колени блокнот, который все еще держал в руках. Мускулы на его челюсти напряглись, и выражение лица стало бесстрастным.

— Думаешь, мне не нравится тренировать?

— Я на девяносто девять процентов уверена, что тебе это чертовски не нравится. — Култи чуть-чуть расслабился. Он просто долго смотрел на меня, я была уверена, что он пытается запугать меня, надеясь, что я сменю тему или что забуду об этом. Возможно.

Черт меня побери.

Я моргнула, глядя на него.

— И?

Губы Немца растянулись в нечто среднее между недоверчивой и изумленной улыбкой.

— Неужели это так очевидно?

— Для меня, да. — Я пожала плечами. — Ты, по меньшей мере, раз пять за каждую тренировку выглядишь так, будто готов придушить одну из нас, и это когда ты молчишь. А когда начинаешь говорить, складывается впечатление, что, если бы ты был уверен, что тебе сойдет это с рук, ты сжег бы нас всех в адском огне.

Когда он ни с чем не согласился и не стал ничего отрицать, я моргнула.

— Я права или я права?

Он пробормотал что-то вроде «ты права», но это было сказано так тихо, что я не была уверена, действительно ли он сказал это. Тот факт, что он избегал моего взгляда, говорил о многом. Это заставило меня ухмыльнуться.

— Тогда зачем ты это делаешь? Я уверена, что они не платят тебе и четверти той суммы, которую заплатила бы любая из европейских мужских команд. Я уверена, что мужская лига заплатила бы намного больше. Но вместо этого ты здесь. Почему?

Немец молчал.

Мне показалось, что прошло несколько часов, а он так ничего и не сказал.

Честно говоря, это было действительно обидно. Чем дольше он молчал, тем больше это ранило мои чувства. Я не спрашивала у него номер банковского счета, не просила его чертову почку. Я взяла его с собой к семье, привела в свой дом, рассказала ему о своем дедушке, а он не смог ответить ни на один личный вопрос? Я с самого начала понимала, что у него серьезные проблемы с доверием, и не могла сказать, что виню его. Мой брат всегда избегал людей, которых не знал. Никогда не знаешь, кто действительно тебе друг, а кто нет.