— Догадываюсь.

— Я хочу видеть его мёртвым, — ткнула она на Джонса. — Но только его. Мне… не нужно больше. Но есть обстоятельства: не поможете — все умрём, — Эммет вновь тихо захохотал. — А раз нам умирать, тогда и вам — тоже. Либо он — труп, а ты — наш друг, либо вы оба отправляетесь в рассадник — решай.

— Мэм, без этого можно обойтись!

— Нет, Айви, нельзя. Просто взгляни ей в глаза и скажи, что в них есть хоть немного от человека, — та лишь оскалилась в ответ, а Джонс улыбнулся.

— Думай быстрее.

«Совру в обоих случаях, что бы я ни ответил. Этот самоуверенный ублюдок нужен мне живым. Чёрт, ещё и оружие отобрали… В любом случае, было бы проще освобождать его из гнезда с пушками. Но тогда я не узнаю, где гнездо. Плюс, его могут там сразу и пристрелить. А если откажусь? Нет, меня не должны убить сразу — она сказала: «Вас обоих», — значит, хочет оставить пацана в живых. Скорее всего, они попытаются просто запугать меня, заставить передумать, потому что… Потому что они обречены без нас», — он взглянул на Карен самым холодным и уверенным взглядом из всех, на кои был способен, и ответил:

— Повторю: он нужен мне живым, — в её глазах в ответ читались боль и непонимание. — Не советую облегчать боль от собственной неудачи, создавая такую же другим — подсядешь быстро, но окружение твоё поредеет быстрее.

— Вот как. Тогда ты… ничем не лучше, чем он.

— Я в курсе. Рад, что почти все здесь стоят на одной линии — значит, то, что я ничего не чувствую к твоей потере, взаимно.

— Ах ты!.. Дядя Джек, Хорт, ответите этих двоих в рассадник. Вы же не выбили тот, что?..

— Нет, Карен, он ещё там.

— Вот и отлично. Знаете, что делать.

— Но, мэм, я!..

— Сиди, Айви, — они заговорили синхронно, но продолжила женщина. — Сиди ради своего же блага, — парень, посмотрев на Уильяма, увидел, что тот легонько кивнул.

Ворону и человеку из Джонсборо связали руки за спиной и повели прочь. Гнездо находилось в пяти минутах ходьбы за плотиной.

***

— Сюда!

Их поставили на колени в отдалённом и заброшенном домишке, из заколоченных окон коего выходило небольшое красное облачко. Прямо в центре его гостиной, покрытой пылью, зияла огромная дыра — пол первого этажа полностью ушёл в подвал, где лежала слабая и одинокая матка, пожирающая своих сородичей, что так же, как и она, не смогли найти выхода.

— Все окна отсюда заколочены, — сказал старик, ставящий Уильяма на колени, — все двери, кроме той, в которую мы вошли, забиты. У вас десять минут. Очень советую передумать, — он и его напарник вышли наружу и, как послышалось, закурили.

Ночь полностью вступила в свои владения, и лишь слабый лунный свет, что пробивался сквозь лесные массивы и доски на окнах дома, освещал помещение. Странно, но вся мебель, что стояла по контурам обвала, осталась на месте: шкаф, ковёр, свисающий в «пропасть», картины на стенах — словно о домишке после обвала все резко просто забыли.

— Вот уж безрассудство, скажи, а? Подставлять высшего прямо к его «кормушке»?

— Думаю, ты первый перебежчик на их веку — не стоит удивляться их незнанию.

Джонс смотрел в яму со столь же безразличным взглядом и с той же застывшей улыбкой. Уильяму казалось, что если бы тот человек говорил всё то, что думал, то он предстал бы перед всеми в совершенно другом свете. Только то, каким бы был тот свет, он не мог сказать.

— Ха… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!.. Ачхи!

— Чего?

— Да так — вспомнил, на кого ты всё это время был похож, — Эммет попытался утереть нос о плечо. — Спрут! Ахчи!

— Не-е-ет.

— Да!

— Нет! Спрут был смуглым итальянцем.

— Так я и не за внешность говорю, я — за повадки и черты характера. Ты вообще можешь назвать человека, что также сильно не любил бы шутки о себе самом? Что всё время тоже ходил бы с каменной мордой? Блин и шутки ещё такие классные были, типа… Типа…

— «Вероятность того, что Спрут возьмётся за задание, зависит от того, насколько далеко от задания розетка».

— Ха-ха-ха-ха-ха! Точняк! Ачхи!.. Грёбаная лазерная винтовка — на нём всегда было такое количество аккумуляторов, что не смеяться было просто невозможно.

— Зато убийства выглядели эффектно.

— Ещё бы! Стоит перед тобой какой-то мужик и просто целит пушкой, как вдруг — бац, твоё лицо беззвучно начинает плавиться за доли секунды! Я, блядь, гарантирую, что это было эффектно!.. Ачхи! Слушай, — шепнул он резко тому, — ты же понимаешь, что к чему, и просто ждёшь, пока они вернутся, чтобы? — он взглядом указал на пропасть.

— Угу.

— Это хорошо. А то мало ли — вдруг ты… В общем… Да.

На какое-то время в доме повисла неловкая тишина.

— Знаешь, — начал Хан. — а ведь Спрут действительно ни разу не улыбался. То есть… Я видел его однажды лично — ещё до того, как стать наёмником, и все эти дни он…

— А я о чём.

— Похоже, со всеми наёмниками что-то да случается. Ну, почти со всеми…

— Что, опять о том, что высшие ничего не чувствуют?

— Ага. А ещё о том, что счастливые люди не улыбаются двадцать четыре на семь.

— Считаешь?

— А ты утверждаешь обратное?

— Нет — я просто продолжаю улыбаться.

Однако охраны всё не было. Минуту, две, пять…

— Знаешь, после того, как я покинул Эволюцию в семьдесят шестом… В тему об улыбках, так сказать… Так вот: я кое-что понял. У меня ушло на то много лет, но я осознал, что на деле всё то время я был абсолютно несчастлив. И хуже того — до того момента, как осознать гениальную мысль, я всегда думал, что всё было в порядке. Я спорил с Виктором часами напролет на эту тему, думая, что до моего «инцидента» я был счастливейшим человеком на Земле (или, хотя бы, в Северной Америке). Но…

— Но?

— Помог он мне — этот странный старик. Сказал как-то: «Если в твоём понимании всё было так идеально, то почему ты каждый раз возвращаешься к тому времени с сожалением? Говоришь, что нужно было сделать «не так, а эдак», сказать «не то, а вот это» — почему для тебя существует столько вещей, которые следовало бы изменить?».

— Это… — на самом деле Уилл сам помнил с десяток таких моментов у себя. — Умно?

— Вот именно! И я действительно понял! В какой-то грёбаный момент я осознал, что всё то моё «счастье» было лишь попытками договориться с собой, принять ту действительность, куда я сам себя загнал, за счастье! И главная мысль сразу за ней: если я смог обмануть себя на таком уровне… Если я смог настолько поверить… Так переиграть, что вечность готов был отстаивать свою правоту… То насколько же, в самом деле, всё было плохо? Во всей моей жизни? Насколько я был не на своём месте и, что важнее, остался ли я там?.. Вот с той поры я стараюсь и не думать — достаточно умен, чтобы осознать своё несчастье, но слишком глуп, чтобы понять, как его избежать. Стараюсь… просто улыбаться.

Ворон по-прежнему смотрел в яму — на матку, смотрел с нечеловеческим хладнокровием и всё так же смеялся. Но взгляд… Если бы Уильям был суеверен, то он был бы готов поклясться, что глаза Джонса немного потускнели — именно так он выглядел, когда узнал, почему Айви не хотел убивать людей.

— Вау…

— «Вау»? — поднял он голову. — И всё?.. Я тут, вообще-то, душу тебе излил, старпёр, а ты: «Вау»?! — он вновь стал самим собой. — Вот это действительно «вау», Уильям! Давай рассказывай, что у тебя!

— Что у меня?

— Хочешь сказать, ты от хорошей жизни с каменной мордой ходишь?

— А, ты об этом…

— О чём же ещё?!

— Ответ: волновать тебя не должно.

— Не-не-не-не-не — не катит. Даёшь равноценный обмен, потому что я от тебя не отстану. Давай!

— «За день до нашей смерти».

— Тоже не хватит. Что это?

— Это… Мой принцип и долг. Если я скажу, что это связано с проверкой Эволюции — тебе точно хватит.

— С провер?.. А… А-а-а-а… Ух ты. Понимаю. Наверное. А пацан в курсе?

— Нет. И незачем ему.

— Хм… Как знать, как знать… Впрочем, не мне судить, да?.. Но этого опять мало! Я хо… — позади начали раздаваться частые, очень осторожные шаги. — Наконец-то… Но вот только не думай, что я не вернусь к этому вопросу, потому что я о… Эй, вы что там третьего решили привести?!