Почему-то мне стало грустно. Пусть моя работа во многом была просто актерской игрой, но я делала ее хорошо и никому не навредила.

Я хотела не зашибать деньги на дурачках. Я хотела помогать тем, кому нужна была помощь. Сейчас я поняла это особенно остро и почувствовала, что все мое прошлое уже не имеет значения.

Оно было просто пестрым рисунком на карте из колоды, которую я всегда доставала вовремя.

— Милли, вся твоя магия в том, что ты хороший человек, — произнес Генрих. — А это по нынешним временам огромная редкость. Может, как раз поэтому ты оживляешь зеркала и дружишь с големами.

— Я с ними не дружу! — снова рассмеялась я. — Мне просто… ну как-то жалко его, что ли. Стоит совсем один, и вся его радость — чистая кухня.

— Это и есть дружба, — ответил Генрих. — Понимание того, что нужно другому. Это и есть твоя магия, Милли. Остальное пустяки.

Когда он снова поцеловал меня, я уже ни о чем не думала. Не вспоминала о прошлом. Не думала о настоящем и будущем.

Просто откликнулась на его поцелуй и позволила себе быть счастливой.

Хотя бы на эту ночь.

Утром я проснулась от пения птицы за окном.

Кровать, которая выглядела такой маленькой, оказалась вполне удобной. Мы с Генрихом заснули почти на рассвете, когда наконец-то смогли оторваться друг от друга.

Птичка, золотистая, с красным дерзким хохолком и черными бусинками глазок, прыгала по подоконнику. Дождь кончился, и теперь в утреннем свете я видела, что дом стоит среди непролазных зарослей. Возможно, мы даже не сможем выйти на прогулку, настолько заросла его дверь.

Кажется, птичка поняла, что я ее вижу, потому что прыгнула, повернулась сначала одним боком, потом вторым и, поклонившись, стала петь. Мне даже показалось, что я разбираю слова в ее щебетании. Или это тоже была магия?

Я прекрасно понимала, что между мной и Генрихом не может быть ни любви, ни каких-либо долгих отношений. Он четыре года просидел в каменном мешке — разумеется, первая женщина, которую он увидел, произвела на него самое глубокое впечатление.

Не прилагая к этому никаких усилий, между прочим.

Не стараясь понравиться.

Потом эта женщина его накормила, а потом спасла. Все дело в инстинктах. Тебя кормят — значит, это хороший человек. Тебя выводят на свободу — значит, этот человек еще лучше, чем ты думал сначала. После того, как просидишь в заточении, не видя человеческих лиц и не слыша голосов, ты будешь ведом именно инстинктами.

Это не любовь, хотя ночью, обнимая меня, Генрих сбивчиво говорил как раз о ней.

Это просто привязанность. Душевное тепло. Нежность.

Вот и все.

Он вернет себе корону, поблагодарит меня за помощь и, возможно, некоторое время я буду его фавориткой. Но он никогда не женится на той, которая пришла из-за грани миров. Постепенно мы станем отдаляться друг от друга, а советники будут рекомендовать молодому королю как можно скорее заключить законный брак с какой-нибудь достойной девушкой.

Мир велик. Принцесс в нем много. Есть из кого выбрать.

Генрих принц, и однажды он обязательно станет королем. А я просто девушка из другого мира. Вот и все.

Между нами пропасть, которую не перепрыгнуть.

Птичка в очередной раз подпрыгнула на подоконнике, поклонилась, и я услышала вторую трель. Такая же золотистая птица, только поменьше и не с таким ярким хохолком выпорхнула из темно-зеленой листвы и села рядом с первой. Несколько секунд они кланялись друг другу, а потом запели вместе.

Я никогда не думала, что выйти замуж — это венец и вершина всего, что может добиться женщина. Я никогда не мечтала стать женой принца. «Лови момент, — сказала бы любая из моих клиенток. — Хоть сколько-то, но поживешь с любимым, а там и забеременеешь, и никуда он уже не денется».

Денется. Еще как.

И дело даже не в этом. Я слишком хорошо видела, чем все кончится, и не хотела испытывать напрасные надежды. Чем быстрее теряешь голову, тем больнее разбивается сердце.

А я и так потратила слишком много времени, чтобы собрать себя по частям.

«Он не Игорь», — напомнил мне мой внутренний голос.

«Да, — подумала я. — Он намного сильнее, благороднее и лучше».

Но вряд ли это что-то меняло.

Генрих шевельнулся за моей спиной и мягко погладил меня по плечу.

— Неразлучники, — негромко сказал он. — Красиво поют, правда?

Я обернулась к нему. Улыбнулась. Надо было вести себя так, как ведет женщина после ночи любви с любимым мужчиной. И постараться не расплакаться от того, что все это не навсегда.

— Правда, — ответила я. — Уже несколько минут их слушаю.

Генрих все с той же трогательной осторожностью привлек меня к себе. Узкая кровать оказалась не такой уж и узкой… или это тоже была магия? Я поудобнее устроилась в его объятиях и сказала:

— У нас есть несколько дней…

Я сама не знала точно, что имею в виду. Несколько дней до возвращения доктора Кравена с зернами Геккеля? Или несколько дней тех отношений, которые до боли в сердце похожи на медовый месяц?

«В жизни бывает больше, чем одна любовь, — так сказала бы я-волшебница любой из своих клиенток. — Живите здесь и сейчас и не бойтесь будущего. То, что Игорь оказался мерзавцем, еще не означает, что все остальные мерзавцы. Возможно, именно сейчас вы встретили по-настоящему хорошего человека. И не делайте глупостей, не теряйте его».

— У нас намного больше времени, — сказал Генрих. Негромко, словно боялся спугнуть что-то, намного важнее птиц за окном. — Знаешь, что означает пара неразлучников рядом с мужчиной и женщиной?

— Что же? — спросила я. Генрих улыбнулся — я не увидела его улыбку, но почувствовала ее.

— Что эти мужчина и женщина будут любить друг друга, — ответил Генрих. — И проживут долгую жизнь в любви и согласии. Милли, я хотел бы жить дальше с тобой. Не разлучаться. Никогда тебя не терять.

Кажется, я тоже улыбнулась. Уткнулась лбом в его грудь, стараясь сделать так, чтобы он не увидел моего лица и всего, что на нем написано.

Я понимала, что в нем сейчас говорит только привязанность и благодарность, которые Генрих принимает за любовь.

Ничего кроме. Только это.

Мне захотелось заплакать — и рассмеяться от счастья.

— Милли? — окликнул он меня. — Милли, что-то не так?

— Нет, — прошептала я. — Нет, Генрих, все хорошо. Неразлучники никогда не расстаются, правда?

— Правда, — ответил он. — И мы с тобой будем такими же.

Вход в дом в самом деле зарос буйной зеленью. Когда голем сервировал нам завтрак, то я поинтересовалась:

— А как отсюда выйти? Хочется подышать свежим воздухом.

Голем повел каменюкой головы и проскрипел:

— Есть выход. Покажу.

На тарелках перед нами лежали корзиночки из теста с начинкой: я увидела креветки, курицу и ветчину в сопровождении сырных шариков и ломтиков жареной картошки.

— Традиционный южный завтрак, — сообщил Генрих. — Эти корзиночки называются саугадо.

Голем медленно двинулся в сторону выхода, и я спросила:

— А вы поели?

Голем остановился так, словно наткнулся на невидимое препятствие. Кажется, никто не задумывался о том, сыт ли он. И никто не обращался к нему на «вы».

— Нам не нужна еда людей, — проскрежетал он. — Но спасибо.

Кажется, глупо себя чувствовать стало входить у меня в привычку. Однако я удивленно заметила, что Генрих смотрит на меня с искренним уважением.

— Что-то не так? — спросила я, погружая вилку в начинку саугадо.

— Ты очень добрая, Милли, — улыбнулся Генрих. — И я, честно говоря, не перестаю этому удивляться.

— Почему? — кажется, теперь удивляться была моя очередь.

— Потому что благородные леди никогда не обращают внимания на прислугу, — ответил Генрих. — И уж конечно, им все равно, как она себя чувствует, и что ей нужно.

— У меня никогда не было прислуги, — сказала я. — Родителей я не помню, они умерли, когда я была маленькой. Меня воспитывала бабушка, и у нас было очень много забот.

Вспомнилась наша маленькая квартирка в доме на окраине и листовки, которые я раздавала на улице еще со школы, чтобы хоть что-то заработать. Потом листовки сменила ближайшая забегаловка, где я была раздатчицей, потом были ночные смены в круглосуточном магазине.