— Инга, ты плохо ешь, ты… беременная?
Она удивлённо посмотрела на него и отчаянно замотала головой:
— Нет, это невозможно! То, что произошло, было первым и единственным моим… опытом. А Дмитрий он… не мог. Что-то там с сосудами, я не вникала в это дело. Может, поэтому и… бил. Он постоянно запугивал меня, что расскажет всем, что Бестемьяновы моя семья, что я имела к ним отношение. И что возможно Эрика…
— Молчи, ничего не говори.
Они сидели, обнявшись и глядя в окно на разыгравшуюся вьюгу.
— Мне надо уложить дочку, Никита Юрьевич. Что бы ни произошло, что бы ни случилось — моя девочка ни в чём не виновата.
— А ты никогда не хотела узнать правду?
Инга яростно покачала головой:
— Нет! И аборт я отказалась делать, как мне предлагали. Даже Фёдор Павлович предложил это, как только узнал о беременности, несмотря на то, что может быть это его внучка… Только один врач сказал мне, что Эрика не виновата в том, что мир вокруг жесток, что люди хуже зверей. А учитывая, что у меня отрицательный резус, возможно, моя дочь — это единственная возможность для меня стать мамой.
— А как звали того врача?
— Надежда Николаевна. Демьянова. Она наблюдала меня с самого начала и делала мне кесарево сечение, потому что боялась, что я не смогу родить сама.
Никита прикрыл глаза. А ведь никто из них не знал, что тётя Володи лечила не только Аню, но и эту девочку. И что она выносила ребёнка, отцом которого может быть тот, кто изнасиловал и изуродовал её невестку. И отговорила Ингу от прерывания беременности, сохранив жизнь малышке и смысл жизни её маме.
— На той фотографии, — он указал подбородком на полочку с рамкой, — её племянник и его жена Анна Соболевская.
Инга вздрогнула и тихо прошептала:
— Это ещё раз доказывает тот факт, Никита Юрьевич, что нам с Эрикой здесь не место. Не думаю, что ей будет приятно видеть меня и мою дочь.
— А мы об этом скоро узнаем, они прилетают на новогодние праздники.
Инга мягко высвободилась из его рук и встала:
— Позвольте нам остаться ещё на один день, я завтра же найду жильё.
— Можешь даже не стараться. — Никита забросил руки за голову и с хрустом расправил плечи. — Ни ты, ни Эрика из этого дома ни ногой. Я дал слово представителям внутренних органов, что вы останетесь у меня согласно программе защиты свидетелей. Так что тебе придётся смириться и принять этот факт. — Никита с удовольствием нёс чепуху, придумывая на ходу причины отказа и наблюдая, как меняется выражение лица у его девочки — от недоверия через удивление к едва скрываемой радости. — А сейчас пошли к дочери, что-то слишком тихо в доме. Подозрительно всё это.
***
Таня приоткрыла один глаз и поняла, что не знает, где находится. Последнее, что чётко отложилось в её гудящей от тупой боли голове, это голос Павла. А где он сейчас?
— Таня, как ты себя чувствуешь? — раздался рядом голос лучшего из мужчин, Таня распахнула глаза и обвела взглядом комнату, в которой находилась. М-да, минимализм никогда не входил в её приоритеты — кровать, стул, стол, тумба. А вот Паше надо бы отдохнуть. Осунувшееся небритое лицо, красные глаза, мятая рубашка с закатанными по локоть рукавами. А руки у него очень даже ничего: сильные, мускулистые, пальцы длинные, ладони широкие и, помнится, кожа немного шершавая.
Павел склонился к ней, поправляя подушку, Таня прикрыла глаза от удовольствия, вдыхая уже откуда-то знакомый аромат сандалового дерева.
— Павел Сергеевич, а мы где? Голова болит.
Земляной убрал с её лба волосы и тихо проговорил:
— Танюш, ты в больницу попала. Ты не помнишь ничего? Врачи предупреждали, что ты можешь забыть некоторые детали, но потом всё пройдёт. У тебя связки на ноге повреждены и сотрясение мозга. Так что голова ещё будет болеть. Но все говорят, что всё будет хорошо.
— Понятно. И правда ничего не помню, но догадываюсь, что в борьбе за здоровье пациента победили врачи, да?
Павел сдержанно улыбнулся и покачал головой:
— Ты и на том свете будешь смеяться и шутить?
— Вы себе не представляете, Павел Сергеевич, какое это счастье, когда рядом с мужчиной можно смеяться и шутить, а не хлопать ресницами, строя из себя прынцессу. А на том свете я буду токсично молчать.
— Может, тактично?
— Тактично каждый может, — пробурчала Таня и попробовала подтянуться вверх, спину сразу же прострелило резкой болью, девушка ахнула и с обидой посмотрела на Земляного: — А что у меня с кормой?
— Таня! — воскликнул Павел. — Где ты набралась такого? Чую, что с тобой скучно не будет. Кстати, ночью звонил генеральный, передавал тебе привет и пожелания скорейшего выздоровления.
— А почему он звонил? — серьёзно спросила девушка. — Павел Сергеевич, что вы скрываете? И как долго я ещё буду тут находиться? Боже, скоро же праздник, а я ещё подарки не купила!
— Таня, какие праздники, какие подарки?
— Как какие? Новогодние! А ещё надо Инге подарок… Инга… её не было на работе… Вы сказали… а потом крыльцо. — Таня замолчала, будто вернувшиеся воспоминания усилили головную боль. — Что с ней? И что было ночью?
Павел потёр пальцами уставшие глаза и тихо ответил:
— Таня, Танечка, я всё тебе расскажу, только ты не нервничай, хорошо? Отдыхай.
— Что с Ингой, Паша? — вдруг серьёзно спросила Таня, неожиданно переходя на «ты», и внимательно уставилась ему в лицо.
— Таня, я боюсь, что мой ответ может тебя расстроить. Но Инга сейчас с Никитой Юрьевичем у него дома.
Таня облегчённо выдохнула и прикрыла глаза:
— Слава Богу! Я думала, что что-то случилось. А почему ты решил, что меня эта новость расстроит?
Павел пожал плечами, опустил глаза и выпалил:
— Ну, ты с ним в ресторан ходила, мало ли…
— Не в ресторан, а в бар. Это во-первых. А во-вторых, дурак ты, Паша. Всё, я устала, спать хочу. — Она отвернулась к стене и замолчала.
Земляной вспомнил про её угрозу надеть короткую юбку, проглотил «дурака» и широко улыбнулся, наклоняясь вперёд и мягко касаясь губами девичьего затылка.
— Отдыхай, девочка моя. Я чуть позже заеду.
— Ананасов хочу… и рябчиков.
И тут Павел громко расхохотался, стараясь сдержать выступившие слёзы, аккуратно повернул девушку на спину и открыто посмотрел ей в лицо:
— Будут тебе и ананасы, и рябчики. И какава с чаем!
Таня облегчённо улыбнулась и тихо пробормотала:
— Иди, я действительно устала, но ты приходи скорее, ладно?
Павел кивнул и покинул больничную палату.
Прошла очередная рабочая неделя, Таня с тоской смотрела в окно, любуясь снегом и ярким солнцем. Ей было скучно, ужасно скучно. Учитывая то, что она не привыкла сидеть на одном месте больше нескольких минут, столь долгое пребывание в больничной палате да ещё и в одиночестве приводило её в ярость. Ещё эта нога! Она бы уже давно вышла на улицу, попробовала бы слепить снежок и запустить его куда подальше, а так приходилось сидеть в палате, ковылять в туалет и обратно, даже в коридор нельзя было выйти, потому что ей не могли пока подобрать костыли. А всё потому, что родилась мелкой!
Таня вздохнула и отвернулась. Она понимала, что у Паши дел и без неё выше крыши, но ей было скучно и одиноко. А ещё она хотела домой… Хотя зачем себя обманывать? Она хотела уйти из больницы, но вовсе не домой. За эту неделю она так привыкла к присутствию в своей жизни Земляного и его нежной заботе, что с трудом переносила тишину и своё унылое вынужденное сиротство. Конечно, и мама, и дядя приходили к ней, привнося в её больничный быт какое-то разнообразие, но больше всех она ждала Пашу.
Он приходил немного смущённый, улыбчивый, но через несколько минут они уже шутили, смеялись, иногда ругались, но тут же мирились. Павел рассказывал ей новости, делился своими мыслями, смеясь, показывал ей фотографии с базы, где девчонки серьёзно взялись за украшение помещений и гаражей, вовсю эксплуатируя водителей и службу охраны. Таня невольно расстраивалась, жалея о том, что она не может принять в этом активное участие, а ещё она очень переживала за Ингу. Земляной как-то в разговоре оговорился о причине отмены рейсов, и Таня постепенно выпытала у него практически всё о ночной операции. Она порадовалась за Ингу, со злорадством потёрла ладошки, предвкушая наказание для Горелова и его дружков, и расстроилась из-за того, что не может встретиться с подругой и пошептаться. А пошептаться, Таня надеялась, у них было о чём. Ведь недаром Никита Юрьевич забрал Ингу и Эрику в свой дом?
