— Нет. То есть отчасти. Послушай…

Но меня понесло.

— Все-таки она чокнутая! Знаешь, я рожу тебе толпу детей и каждого ткну ей под нос!

— Аня…

Я вздохнула, переводя дух. Женя не смотрел на меня, а разглядывал бумаги у себя на столе, продолжая потирать переносицу. Напряжение между нами росло. От его молчания меня бросило в дрожь.

— Аня, послушай…

Обрывки фраз, какая-то дерганность в каждом движении. Он скрывал… Да, определенно что-то скрывал от меня.

— Женя, — тихо, но твердо позвала я его. С этими недомолвками пора было покончить. Шершнев медленно поднял голову и посмотрел на меня.

— Ты изменял мне?

В его взгляде остались только усталость и обреченность. Он медленно закрыл глаза.

— Прости меня.

Я сглотнула, отвернулась, посмотрела на бумаги перед собой. Мгновение собиралась с силами, а потом за раз смахнула все листки на пол и, рывком поднявшись, направилась к двери. Не бегом, но размеренно, наступая на каждый лист.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну что? Будет премия?

Я с каменным лицом прошла мимо.

В нашем кабинете никого не было — Матвей повел Марину на обед.

Я взяла с принтера чистый лист, села за свой стол и, быстро найдя в сети образец, написала заявление на увольнение. Жене я его нести не собиралась. Босс не пошел за мной и догнать не пытался. Так даже лучше, потому что видеть его я больше не могла. Словно он убил того человека, которого я любила. Этого же мужчину я не знала и знать не хотела.

Заявление я отнесла в отдел кадров. Принимавшая документы девушка насмешливо посмотрела на меня.

— Поссорились?

— Не ваше дело, — резко ответила я и, развернувшись на каблуках, вышла из кабинета. Навстречу мне маршировала Инна. Улыбнулась, явно довольная собой.

— Как у тебя дела, Анна? Зайдем сегодня к Жене?

— Обратитесь с вашей просьбой к Нате. Вы же давно знакомы, — процедила я, проходя мимо. — Странно, что ещё не поладили.

— Что, прости?

Я отмахнулась от нее.

В кабинете взяла сумку и куртку. Когда одевалась, увидела на запястье браслет, к которому уже так привыкла, что даже не замечала. Сняла его с руки и бросила в мусорное ведро.

По дороге до выхода всем говорила "До свидания". Одни отвечали на автомате, другие провожали меня недоуменными взглядами. Двери в кабинет босса были закрыты.

Мне огромного труда стоило не сорваться на бег.

Я миновала холл, попрощалась с охранником и вышла на улицу. Морозило, да и небо было низким, плотным и серым. Зимним. Накинув на голову капюшон куртки, я спустилась по лестнице и только на дорожке обернулась. Вдоль темных стекол скользили крупинки первого снега.

Я пришла сюда в жару, а ушла — в холод.

До крови закусив губу, я отвернулась и заторопилась к остановке. По дороге до дома уныние окончательно завладело мной.

В квартире было тихо и серо. Я не знала, что мне делать. Хотелось все изменить — и себя, и прошлое, и чувства, вытащить их наружу и выбросить, только бы не носить внутри, не ощущать этой тяжести, от которой больно дышать.

Зачем он так поступал? Что ему не хватало в отношениях со мной? Или это Ната — настолько умелая любовница, такая яркая, значимая, значительная… Его судьба.

Она, не я.

Тогда какого черта он морочил мне голову? Говорил о счастье, за которое готов бороться, а сам все растоптал.

Я терялась в вопросах и своей безысходности. И пыталась найти ему оправдания.

Может, он обманул меня? Соврал, чтобы остаться свободным, наслушавшись проповедей Инны о ярме и взаимных обвинениях. Но насколько надо быть трусом и лгуном, чтобы так поступить?

— Слабак, — шептала я, стоя на балконе и куря найденную в Пашкиных закромах сигарету. Меня не хватало на все те чувства, что рождались во мне. Мыслей было слишком много, я не могла их собрать. Что оставалось? Смотреть на снег и плакать. Но я не плакала. Я не понимала, что со мною происходит.

Я просто любила его и изменить это не могла.

А он смог.

— А чего дверь открыта? Аня, ты дома?

Я ткнула недокуренную сигарету в пустой горшок из-под давно сдохшего цветка и, переведя дух, чтобы не закашляться (а очень хотелось), вышла с балкона и направилась в прихожую.

— Привет, — Паша недоуменно оглядел меня. Марго за его спиной гремела пакетом с бутылками.

Я открыла рот и… закашлялась. До слез.

— Аня, ты чего? — Пашка, подскочив ко мне, принялся хлопать меня между лопаток. — Подавилась? Нет? А что… Фу… Ты курила, что ли?

— Аня, иди сюда, — Марго потащила меня на кухню, к распахнутому окну. Я вдохнула морозного, свежего воздуха и смогла перевести дух.

— Чего случилось, воблешка? Зачем сигареты сперла? Почему не на работе?

— Уволилась, — сухо ответила я.

Марго и Пашка переглянулись. Последний закатил глаза и, подтянув брюки, злобно заметил:

— Поцапались.

Я покачала головой.

— Расстались.

— Что этот ушлепок тебе сделал? Я его урою! — и брат, набычившись, решительно зашагал к двери.

— Паша! — хором крикнули мы с Марго, но он и не думал останавливаться. Рита вздохнула и посмотрела на меня.

— Что произошло?

— Прошлое явилось, — ответила я и отвернулась к окну. — Притормози этого бойца, пожалуйста. Я сама во всем разберусь. Попозже.

Рита погладила меня по плечу и, ничего не ответив, заторопилась за моим братом.

— Вино привезли? — не оборачиваясь, спросила я.

— Да, — Марго помедлила у двери. — Тутовое не дали. Ваша мама сказала, чтобы за ним ты ехала сама.

Я кивнула. Ещё постояла у окна, дожидаясь, пока и Рита выскочит в подъезд, а потом, взяв мобильный, открыла сайт вокзала.

Когда злой Пашка и хмурая Рита вернулись, я уже собирала вещи.

— Слушай, я этому козлу…

— Паш, я тебя люблю, но я сто раз тебе говорила — сама разберусь, — я на ходу бросила в дорожную сумку кучку блузок и повернулась к брату. — Понадобится помощь — попрошу. Пока не надо.

— Понял, — Пашка вздохнул и, одной рукой притянув меня к себе, обнял. — Ты же мелкая такая, всегда тебя защитить хочется. А мужики все — козлы.

— Кроме тебя, конечно. Спасибо, Паш.

— Отец тебя ждет.

— Ну вот, по первому снегу и поеду.

— Давай, я с тобой?

— Не надо. Одна хочу.

Пашка кивнул и, отвернувшись, взял с зеркала ключи от машины.

Он довез меня до вокзала, дождался со мной электрички, посадил в вагон и ещё долго смотрел вслед, стоя на перроне и уперев руки в бока.

Маргарите повезло. С Пашкой и правда было просто.

Я откинулась на спинку сидения и не отводила больше взгляд от окна.

Только когда город скрылся за синей в сумерках пеленой снега, я поняла, как давно хотела вот так сбежать домой.

Было уже около восьми, когда я вышла на станции. Давно стемнело, а снегопад поутих. На перроне, под фонарями, падающие снежинки походили на мошкару, что так много было здесь летними вечерами. Наблюдая за их кружевным танцем, я едва не забыла про автобус, который отходил от станции в последний за день рейс. Успела, благо водитель, заметив меня, бегущую и оскальзывающуюся над днем подтаявшем, а ночью подмерзшем снеге, повременил со стартом и снова открыл двери.



— Спасибо, — сдавленно, пытаясь отдышаться, поблагодарила его я.

— Да не за что. Ведь волки съедят, — не улыбнувшись, ответил он.

Через час я стояла перед калиткой родительского дома. Стояла и ждала, что залает пес, но тот молчал, а я не хотела стучать.

Зачем я приехала к ним со своими проблемами? Плакаться, что ли? И это когда отец только отошел от приступа. И почему не подумала об этом раньше… Теперь же не к соседям идти.

Я вздохнула, закрыла глаза и постучала.

Тут же залаял лентяй Джек.

— Иду, — крикнула мама.

Пока она шла до калитки, я твердо решила ничего не говорить отцу. Просто соскучилась, просто сорвалась. А если будет выпытывать — упьюсь тутового вина.