-Переборщила, да? - сестра указывает пальцем на свои губы и не даёт рта раскрыть, тут же проходясь по ним влажной салфеткой. - Меня Оксана предупредила. Я хотела навести марафет, но твой муж чертовски быстро водит.
Да уж, этого у него не отнять. Да и как не торопиться, если я постоянно жужжала ему на ухо, чтобы он ускорился?
-Сядешь? Я бы и сама встала, но с этой штуковиной не очень-то удобно передвигаться.
Что делать? Послушно опускаюсь на кровать, едва не плюхнувшись на её ногу, и всё пытаюсь придумать с чего же начать разговор. У меня был план, но судьба и тут меня переиграла. Разве на смертельно больных кричат?
-Да давай уже! Обзови, что ли! Я тебя не узнаю! Где моя несдержанная старшая сестра? Вась, - Вера улыбается, отводит взгляд к обмотанному пластырем катетеру и, наплевав на режим, выдёргивает капельницу, ловко закрывая колпачок врезавшейся в кожу системы. Сейчас обниматься полезет.
Я сижу столбом, а она неуклюже, один в один как Сонька, подползает ближе, касаясь рукой моей сгорбленной спины.
-Только реветь не смей. А если совсем невмоготу, выйди в коридор. Мне баб Зоиных причитаний хватило…
Точно, как я про неё забыла? Так ведь и не набрала.
Кусаю щеку, силясь удержать поток рвущихся из груди рыданий, и отчаянно моргаю, под перерастающий в кашель смех женщины. А она мои волосы поглаживает. В детстве всё происходило в точности наоборот.
-Всегда мечтала это сделать. Не всё же тебе утирать мне сопли.
-Дура, - первое что говорю спустя две недели после её побега и, наплевав на предостережение, срываюсь на плач. Он как-то сам из меня льётся. Без остановки, кажется, вознамерившись задушить. Душу рвёт, горло сжимает, щиплет глаза.
-Ты чертовски хреново выглядишь, Вера, - да что там! Хуже, чем в первый триместр беременности. А её тогда рвало жутко, килограмм на пять похудела.
Промакиваю глаза услужливо протянутым мне полотенцем и шумно высмаркиваюсь, тем самым вызывая у неё очередной приступ смеха. Как она, вообще, может смеяться? В то время как я еле держусь.
-Ну, знаешь… Ты меня три месяца назад не видела. Вот тогда да, я была ужасна. Даже парик не спасал.
-Парик? Красный? - нахожу взглядом её ладошки и ужасаюсь от вида паутины вздувшихся вен. - У тебя жуткий вкус.
-А по-моему живенько. Помнишь, я весь одиннадцатый класс с таким цветом волос отходила. Отец плевался, но я из вредности отказывалась перекрашиваться. Скверный характер - я же и сама была не в восторге… - Вера болтает, а я даже не пытаюсь прислушиваться. Осматриваю комнату…
А это именно комната. Такая домашняя, со шторами на окнах, с фотографиями, расставленными на письменном столе. В основном с Сонькиными, хотя та последняя, с краю, у лампы - моя.
- Вась, - я всё на неё гляжу, а сестра касается моего подбородка, призывая оторвать взгляд от снимка. - Спасибо за Соню… Я сегодня с ней говорила, она такая довольная. Про деревню какую-то рассказывала, про праздник… Вась, я бы вернулась.
Правда? Если бы успела…
-Зачем ты так, Вер? Ты же всё, что у меня осталось. Ты да Сонька… Почему не позвонила сразу? Я бы помогла…
-Чем? Васька, Васька… Я ж тебя, как облупленную, знаю. Ты бы себя похоронила раньше, чем этот чёртов рак прибрал бы меня к рукам. Вон, и часа не прошло, а уже на пару лет постарела.
Глупости. Я себя старой не ощущаю. Ребёнок - потерянный, напуганный и совершенно беспомощный.
- Да и не планировала я вот так, как гром среди ясного неба. Хотела приехать с дочкой после, когда меня немного стабилизируют... Всё рассказать, временную опеку оформить. Собрала манатки, села на поезд, а тут баба Зоя, будь она неладна! Она должна была этот месяц за Сонькой присмотреть. Лето же, деревня, чистый воздух. Мы уже и от Москвы отъехала, а она на тебе - звонит и огорошивает! Ногу, видите ли, сломала!
- Баб Зоя? - вскрикиваю удивлённо и прижимаю руку к груди. Она же древняя совсем, для неё даже вывих опасен. Господи, даже не знаю сколько ей лет: девяносто или уже многим больше?
- Ага, её на скорой в область увезли. А куда мне со всеми этими баулами? Пришлось с пересадками к тебе мчаться.
Ясно. Только одного это не объясняет:
- И всё равно, разве так сбегают?
- Сбегают. Вот ты бы меня отпустила, вывали я это на тебя? - я морщу лоб, а сестра понятливо кивает. - То-то же. Со мной бы попёрлась, чтоб за ручку держать, пока надо мной тут персонал колдует. А я так не хочу, Вась. Это я болею, не вы. Да и признайся я сразу...
- Что? - сбрасываю кроссовки и сажусь в позе лотоса на казённую койку, терпеливо ожидая, когда же она продолжит. И зачем-то плед глажу - мягкий, видно, из дома принесла.
- Ты бы не смогла меня ненавидеть. Не знаю почему, но мой диагноз на людей странно действует, всем меня пожалеть хочется... - вновь улыбается, наверняка пряча за этой улыбку целую тонну горестных мыслей, и, кажется, не собирается продолжать...
- Ненавидеть?
- Конечно. За Макса... А ты имеешь право злиться, Вась. Я сама себя столько лет корю... Дерьмовая сестра из меня вышла, разве не так?
- Так, - констатирую факт и, тяжело вздохнув, оттираю вишнёвое пятно с её пересохшей губы. - Но у меня выбора нет, так что я тебя и такую люблю.
Сейчас смотрю на неё и понимаю — пожалуй, над этими чувствами, даже обида не властна. По крайней мере сейчас, когда она укладывает свою голову на мои колени, прижимает к груди плюшевого кота (похоже Сонькиного) и, вымученно вздохнув, погружается в свои мысли. Как раньше... Только на стенах нет персиковых обоев, и кровать здесь только одна.
- Можно, я сегодня с тобой останусь?
- Нет. Ты же будешь реветь, - у меня голос дрожит, а она отвечает так спокойно, словно мы обсуждает погоду. Гладит мою коленку и прикрывает глаза от удовольствия, когда я запускаю пальцы в её мужскую причёску.
Буду. Я бы и сейчас поплакала. Да что там - завыть хочу, но вместо этого почёсываю её макушку.
- Зудит жутко. Так всегда, когда они начинают отрастать. Вась, ты меня не позорь - руки в порядок приведи. Тебе такая форма ногтей не подходит.
- Ладно, - киваю и тут же забываю об этом обещании. - Придёшь в себя и сама мной займёшься.
У нас же есть время? Его не может не быть, иначе господь бы не допустил, чтоб я оказалась здесь.
- Займусь. И с психологом договорюсь, он поможет тебе смириться, - Смириться... Я до этого и не подозревала, что одно слово способно повергнуть человека в состояние шока. - А тебе придётся смириться, Вась. Я всё равно уйду.
- Не говори так!
- Буду. Иллюзий напрасных не строй, ладно? Ты теперь не имеешь на них никакого права. У тебя Сонька, Вась. И сегодня пусть лучше она у Оксаны побудет - не хочу, чтобы она видела тебя такой.
Какой такой я даже не спрашиваю. До позднего вечера перебираю короткие прядки и умоляю свои руки запомнить эти ощущения. Кто знает, как долго я смогу их касаться?
Максим ждёт в машине. На часах начало одиннадцатого, но спрятать мою печаль не под силу ни сумеркам, ни приглушённому свету в салоне. По крайней мере, Некрасов замечает её сразу: включает радио, намеренно делая погромче, тем самым отрезая нам возможность поговорить. Я ведь не смогу сейчас, потому и пялюсь в окно, прижавшись лбом к прохладному стеклу.
Так и едем, каждый раздумывая о своём. Я пытаюсь осмыслить случившееся и попытаться принять мысль, что рано или поздно нам с Верой придётся расстаться, а он… Может, гадает, как будет справляться с Сонькой, когда её матери не станет? Прикидывает, сможет ли взвалить все заботы на себя или предпочтёт роль воскресного папы? Кто знает...
Господи, а как буду я? Мне ведь Веру никогда не заменить: она ласковая - я терпеть не могу сюсюканий; она ответственная, а я порой забываю оплатить квитки; она мама, а я суррогат. С виду женщина, а на деле - пустая упаковка…
-Это Кольки Пирогова квартира, - спустя сорок минут молчаливой езды, мы оказываемся в парадной старой многоэтажки.
