— Ты полный идиот, если так думаешь!

— С тобой я действительно стал идиотом. Ты так, сука, въелась мне в бошку, что мне иногда кажется, что мне надо в психушку лечь, отдохнуть. Не могу я без тебя, понимаешь? Не могу. Тарелки готов мыть, выслушивать это вытье третьи сутки подряд, как будто у меня нет другой жизни, работы… Только чтобы не позволить Сахнову рядом тереться, только чтобы в очередной раз показать тебе, с кем ты должна быть. Люблю тебя, суку, а ты не ценишь нихера. Ну как вам бабам еще донести?

— Ты не думаешь, что ты немного опоздал?

— Ой, вот только давай не будем, — он отмахнулся, — Мне эти игрища твои, в печенках уже. А, или тебе может эмоций не хватает? Острых ощущений? Так давай я тебя пиздить буду, за волосы таскать, ты как раз своими выходками уже на синюю жопу заработала.

— Хамло. Грубый, неотесанный, невоспитанный, больной…

— Продолжай, мне очень интересно.

Они замолчали, оба тяжело дыша. Каждый думал о своем.

— Когда мы встретились, я думал, что ты будешь замечательной женщиной для меня, если тебя правильно воспитать. И я упорно этим занимался, — признался мужчина, понизив голос почти до шепота, — И ты стала другая, то ли подыгрывала мне, то ли действительно начала меняться. И тогда, я неожиданно поймал себя на мысли, что мне это не нравится. Другая ты мне не нравишься. Мне не нравится Клинкова, которая ведет себя как холеная сука. Мне нравится Вера, наивная, со всей этой детской непосредственностью, которая бывает круглой дурой иногда. Очень редко, — Артем глянул на лежащую рядом девушку и снова уставился в потолок, — Но с большим, добрым сердцем, которая готова помогать всем и каждому, даже во вред себе. Я такой тебя всегда вспоминаю, с этим лисьим прищуром, с ехидной улыбкой, или наоборот возмущенной, что я снова пришел пьяный. Это все мелочи, на самом деле, но из этих мелочей складывается все то, что ты называешь «узнавать друг друга», подразумевая под отношениями не только секс. Вот почему я злюсь, когда говорю тебе, что ты должна была набрать мой номер, вместо Ваниного. Я даю тебе поддержку и помощь, потому что я, блять, твой мужик, а не он, запомни это. И я готов был рвать и метать, когда он сказал мне, не потому что… А потому что он узнал первый. Ты, Вер не поймешь, но я уже просто боюсь тебя потерять. Потому что, потеряв тебя, я потеряю и себя.

— Что тебе мешало сказать мне все это раньше, не дожидаясь того момента, чтобы я собрала вещи и ушла? Стоило ли это время, которое мы были порознь тех переживаний, которые мы оба испытывали?

— Я надеялся, что ты поймешь итак. Я ошибался.

— Ты в последнее время слишком часто ошибаешься.

— Я в своей жизни так редко признавался кому-то в любви, что практически не помню этого. За все 15 лет, которые мы были женаты с Женей, я всего два раза сказал ей о любви: на свадьбе и когда Ритка родилась. Я привык доказывать свою любовь, поступками, кулаками, всем чем угодно, но тем, чем привыкли получать ее вы. Любовь делает человека уязвимым, а мне сейчас никак нельзя подставляться…

— И ты все равно это делаешь, — Вера цинично закатила глаза, тоже складывая руки на груди.

— Делаю, — согласился Артем, — Это вынужденная мера. Потому что действительно понял, что ты можешь уйти. Ну не привык я дарить цветы, всякую эту херню, сердечки, шарики. Свидания устраивать. У меня на это нет ни времени, ни желания. Я делаю то, что от меня ждут, потому что я мужчина. Например, подаю на развод.

Вера сглотнула, поворачиваясь к Исаеву и недоуменно разглядывая его профиль.

— Не верю.

— Верю, что ты не веришь, — он усмехнулся, поднимаясь с кровати, — Недели полторы я подал заявление, в одностороннем порядке, потому что Женя естественно не согласилась. Такой скандал мне закатила, пиздец. Но если дать денег кому надо, вопрос решается быстро, так что в течение пары недель нас должны развести.

— Ваня… — Вера прочистила горло, опуская глаза на пододеяльник, потому что Исаев повернул голову при упоминании имени друга, — Говорил, что ты много потеряешь при разводе…

— Бедным я тебе не буду нужен? — он тихо засмеялся и попытался встать, но Вера не пустила, повиснув у него на спине, обнимая за плечи.

— Ты мне любым нужен, — заплакала, утыкаясь лбом ему в плечо, — Просто готов ты, столько потерять… Из-за меня.

— Я, Верка, уже на все готов. Лишь бы ты снова не ушла.

Девушка пекла на кухне блины, когда услышала, как громкость телевизора в зале растет.

— … на убийство. Вчера, 20 июля, около шести часов вечера, возле ресторана Альпенгрот, владельцем которого и является Гордеев, на него было совершено нападение, во время которого в мужчину было произведено несколько выстрелов. Один сотрудник охраны Гордеева скончался на месте от полученных ранений, второй… — Вера торопливо отодвинула горячую сковородку на другую конфорку и поспешила в зал, — Сам Гордеев был экстренно доставлен в Боткинскую больницу города Москвы. О его состоянии пока не сообщается. По предварительным данным стрелявший в момент нападения был один…

Артем, стоял перед телевизором, в одной руке сжимая пульт, а во второй — кружку с еще дымящимся чаем. На шее висело полотенце, пока он расслабленно делал очередной глоток, смотря на экран.

— Напомним, Гордеев также является владельцем агрокомплекса «Родные просторы»… — Артем сделал потише и повернулся к девушке.

— Завтрак готов?

— Хмх… Почти, — она снова посмотрела ему за спину, пока шел репортаж с места событий, но не смогла досмотреть до конца — Артем выключил телевизор, откинув пульт на диван.

— Опасно жить в нашей стране… Опасно.

Мужчина снисходительно качнул головой, тут же вытирая еще влажные волосы полотенцем, шею, затем грудь. Застегнул ремень на брюках, накинув рубашку на плечи.

— Я… У меня там блины… — Вера неловко переступила с ноги на ногу, цепляясь руками за дверной косяк.

— Я люблю блины. А варенье есть какое-нибудь? Сто лет уже не ел блины с вареньем.

— Только сгущенка, — растерянно прошептала девушка, идя за Исаевым на кухню, — Гриша не успел в погреб сходить.

— Ну, сгущенка, так сгущенка, — он присел на табуретку, широко разведя колени в стороны, и наблюдал, как Вера возвращается к возне на плите, — Домой, когда думаешь возвращаться?

— Не знаю.

— Вер, — он поставил кружку на стол, упираясь ладонью в свое бедро, и посмотрел на девушку, — Несмотря на то, что я вчера сказал, я не буду за тобой бегать. У тебя сейчас все карты в руки, а ты опять даешь заднюю…

— Сейчас не время. Как я их оставлю? Вчера только похороны прошли.

— Мне тоже надо сдохнуть, чтобы…

— Замолчи, — Вера фыркнула, отворачиваясь к плите, — Ты сам прекрасно видишь, в каком они состоянии. Я же не могу их бросить.

Она размазала остатки теста по сковородке, и поставила тарелку с готовыми блинами перед Артемом. Он вздохнул, наблюдая, как она достает их холодильника новую банку сгущенки и пытается ее открыть.

— Дай сюда, — он справился с задачей гораздо быстрее, попутно облизывая сладкие пальцы, — Короче так, даю тебе два дня на сборы, иначе потом тебя выволокут за шкирку.

— Арте-е-е-м…

— Базар окончен. Либо ты живешь дома, либо не живешь вообще. Мне эти кошки-мышки вот здесь уже, — он чирканул пальцем по горлу и посмотрел на Клинкову, — Все и не смотри на меня так. Надо будет приезжать — приезжай, проведывай, ночевать будешь дома. Тебе кстати пора возвращаться на работу, — он запихнул целый блин в рот и продолжал бубнить, — А то хочу, хожу, хочу — не хожу. Так дела не делаются, Вера Николаевна. Пора тоже брать на себя какую-то ответственность.

— Я просто боюсь за бабушку.

— Нечего за нее бояться. Им сейчас некогда раскисать, пацана кто воспитывать будет? Пусть занимаются, найдут ему логопеда, что ли, ему уже пять лет, а он разговаривает через раз. В кружок его пусть отдадут какой-нибудь, лучше конечно в сад, но тут хозяин — барин, как говорится, матери лучше знать. Хотя сама бы подумала, что может и разговаривает плохо, потому что со сверстниками не общается. Не знаю, Вер, пусть короче решают сами, денег я дам.