- У всей Москвы, - деловито кивнул я. Мой номер это же народное достояние. И сам я такой невероятный, замечательный и неповторимый. Спасибо, любимая, - я притянул ее к себе и от души поцеловал. Кстати, завтра же займусь поиском старой тетки и приобретением конюшни. Жена сказала, муж сделал.

- Паяц, - фыркнула Машка и насупилась.

Я уселся поудобней и перетянул ее к себе на колени.

- Привет, ёжик, - улыбнулся я. Меня зовут Дима, а тебя как?

- Ёжик Ни головы, ни ножек, - усмехнулась Машка.

- Очень приятно, - кивнул я. Знаешь, Ёжик Ни головы, ни ножек, я люблю свою жену. С детских лет ее люблю и разлюбить все не могу. А она вредина и колючка. И ревнует меня, я ее тоже ревную, но доверяю. А вот доверяет ли она мне?

- Думаю, доверяет, - проворчала Машка и улыбнулась.

- Думаешь? она кивнула в ответ. Но мои частые разговоры по телефону ей кажутся подозрительными? Машка многозначительно промолчала. Хорошо, я буду разговаривать при ней. Как думаешь, Ёжик, ее это успокоит?

- Успокоит, - живо согласилась моя подозрительная супруга.

Хватило ее ровно на один день, когда ей пришлось слушать мои частые и порой нудные переговоры. Но потряс ее один разговор, где я зашелся в яростном мате, объясняя оппоненту, в чем он не прав. На второй день, когда телефон зазвонил, Машка выгнала меня из номера и велела не возвращаться, пока не стану вновь человеком. На том и успокоилась, поняв, что я просто не хочу надоедать ей своими делами.

Наша притирка друг к другу шла своим ходом. Мы открывали друг в друге мелочи и нюансы, которые зачастую являлись настоящим противоречием. Например, я привык вставать рано. Просыпался легко, для бодрости хватало только принять душ. Машка же оказалась соней и злюкой, когда просыпалась от наведенной мной суеты. Если я просыпался и целовал ее, Железнова могла и послать в пеший эротический, но потом, когда просыпалась, уверяла, что таким лексиконом не владеет, и все это наговор и моя буйная фантазия.

Еще одной привычкой оказались зубочистки. Как-то, пока мы жили у нее, я этого не замечал. Должно быть, причиной тому были рабочее время, когда часть дня Машка пропадала на работе, а потом в постели со мной. Сейчас же, когда мы постоянно были вместе, для меня стала откровением упаковка зубочисток в ее сумочке. И если Машка начинала волноваться, она доставала зубочистку, закладывала в уголок губ и перекатывала во рту, периодически мочаля палочку зубами. Догрызала, выбрасывала и успокаивалась. Подобную привычку она приобрела, когда бросала курить. Меня она позабавила, и Машка получила прозвище «мама Карлионе », уж больно напоминала она гангстера в этот момент.

А по дороге из Питера к моим родителям, мы чуть не поругались из-за того, что Машка оказалась любительницей громкой музыкой. Сначала я дал ей прибавить звук магнитолы почти до максимума. Но вскоре глухое раздражение начало поднимать голову от грохота, превратившего автомобиль в бумбокс , когда раздражение уже не удавалось скрывать, я убавил звук, и тогда занервничала Машка. Она немного посопела и снова сделала громче. Я убавил. После пятого раза, когда Светлячок попыталась поиздеваться над моей тонкой душевной организацией, я остановил машину и кивнул ей на дверь. Мы вышли и жарко поспорили. Я пригрозил, что буду подпевать, если Машка снова врубит громкость. Она, в запале, сказала:

- Пой!

Хотели? Получите! Музыка снова заорала, я вместе с ней, вкладывая в песню всю душу, даже когда не знал слов. Как? А очень просто. Мычал и выводил громкое и фальшивое:

- Ля-ля-ля.

Машка молотила зубами очередную зубочистку, я выл. Компромисс был уже где-то рядом. Когда Данька, сидевший в наушниках, посмотрел на нас, затем демонстративно завалился на заднее сиденье к нам спиной и накрыл голову подушечкой, лежавшей на спинке заднего сиденья. Машка убавила громкость, я замолчал. Виновато покосившись на ребенка, мы переглянулись и тихо рассмеялись. До Подмосковья доехали вполне себе с музыкой на средней громкости. Никто не умер.

Но все это были мелочи. Открытый тюбик зубной пасты после Даньки, за который Машка ворчала на сына каждое утро. Моя привычка раскладывать свои гаджеты в удобной мне доступности, утренняя активность и другие мелочи. Машкины зубочистки, ее любовь к долгому и обстоятельному сну все, абсолютно все это было несущественными мелочами, неизменно радовавшими, а не раздражающими. И было до безумия жаль, что все это появилось только сейчас. Но я получал удовольствие и собирался наслаждаться до самого конца.

Но грыз меня один червячок. Несмотря на то, что я закрыл рот Селезневу, уверенности в том, что старая история однажды не всплывет из другого источника, не было. Иногда я задумывался, стоит ли дергаться? И ответ был один - не стоит. Нужно просто убрать источник угрозы моему благополучию и все. Зачем позволять какой-то мрази влезать в мою жизнь и диктовать свои условия? Один раз я позволил себе быть малодушным. Больше не хочу.

Прислушавшись к голосам мамы и жены, я достал телефон. Покрутил его в руках и решительно набрал один номер.

- Аркадий Романыч , это Железнов. Мне нужно поговорить с вами по личному делу. Это возможно сделать в ближайшее время?

- Подъезжай, - отозвался мой собеседник и отключился.

Я зашел в дом. Машка и мама пили чай с вареньем и смеялись над чем-то. Прислушавшись, я усмехнулся. Машка рассказывала о маленьких Кире и Даньке, а мама вставляла истории про меня.

- Мужикам кости перемываете, - я укоризненно покачал головой.

- А кому еще мыть? хмыкнула мама.

- Ну, мойте, только тщательней, чтоб блестели, - подмигнул я и подошел к Машке. Мне надо уехать ненадолго. Не жди меня, ложись спать, ага?

- Куда ты? Светлячок внимательно посмотрела на меня.

- Нужно поставить точку в одном деле, - ответил я, поцеловал ее и вышел.

За спиной воцарилось молчание. Но мама произнесла:

- Вечно он со своими делами. Москва же рядом, опять чего-то заключать пошел.

- Так ночь уже скоро, - отозвалась Машка.

- Так бизнесмен, ёлки-моталки, - пренебрежительно отмахнулась мама, и женщины вернулись к прерванному разговору.

Вот и отлично. Мама Светлячка успокоит, у нее черный пояс по успокаиванию. Помню, когда я истерил после того, как узнал, что Машка меня предала, мама выслушала меня и рявкнула в трубку:

- Тьфу, Димка! Я думала, мужика родила, а вышло дочку. Что ты орешь, как баба на базаре? Что случилось-то? Девчонка хвостом крутанула? Жизнь закончилась? Может, третья мировая началась, а я, дура, не знаю? Дед твой без ноги трех жен сменил, а ты, лоб здоровый, по вертихвостке убиваешься. Позорище.

И мне стало стыдно. Боль никуда не делась, но накал выплеска эмоций снизился. Я взял себя в руки и начал строить свою жизнь без Светловой. Так что, мама слова подберет, если Машка решит себя накрутить. Успокоенный, я покинул пределы деревни и поехал навстречу старому доброму Кувалде.

К его дому я подъехал через час. Меня сразу пропустили. У господина Александрова я никогда не был. Если нам случалось пересекаться, то это происходило более официально. Он вообще не был любителем принимать гостей, потому разрешение приехать меня несколько удивило. Но тем лучше.

- Господин Железнов, вас ожидают, - сказал мне важный дворецкий и провел на террасу, где сидел Александров.

Он смотрел на мерцающий фонтан, выглядел расслабленным и умиротворенным. Хозяин дома, на глядя на меня, указал на соседнее плетеное кресло.

- Чай, выпить? спросил он, так и не обернувшись.

- Спасибо, нет, - вежливо отказался я. Не желая уходить в пространные разговоры, я приступил сразу к делу. Аркадий Романыч , я к вам

- Погоди ты, - отмахнулся он. Нравится фонтан?

- Красиво, - я пожал плечами.

- Успокаивает, - сказал Кувалда. Нервы всегда здесь латаю. Как живешь, Дима?

- Все хорошо, спасибо, - уклончиво ответил я, не желая быть слишком откровенным.

Александров вздохнул и замолчал. Я покосился на него. Бывший авторитет Кувалда, когда-то мощный, сейчас выглядел не менее внушительно. Правда, несколько оброс жиром, за что за глаза его называли Робин Бобин, персонаж из детского стиха Чуковского. Злопамятный и жесткий он внушал больше страх, чем уважение.