Несмотря на сильную стадию опьянения, сопровождаемую сивушным духманом, белобрысый сразу врубился в ситуацию и тут же оказал активное противодействие. Пытаясь вернуть утерянное равновесие, я дёрнулся назад и вдруг неожиданно кубарем полетел на пол от сильного удара ногой в голову.
По крайней мере, немец целил именно туда. Спасло то, что я не успел до конца выпрямиться и невольно втянул голову в плечи. Да и сивуха на мозги моему противнику давила знатно – точность удара подкачала. Поэтому нога ублюдка вместо головы повстречалась с моим левым плечом. Но удар был настолько силён, что лёгкое тельце Ольги буквально снесло в сторону, впечатав в соседнюю кровать. Нож выпал из враз ослабевших пальцев, глухо стукнувшись о деревянный пол.
От дикой боли перехватило дыхание и на мгновение я потерялся, ничего не видя и не слыша вокруг. Взгляд застило влажной пеленой из-за слёз, невольно брызнувших из глаз, отчего весь мир подёрнулся мутной рябью. Пару бы минут – прийти в себя. Но этого мне не дали: взревев раненым бизоном, белобрысый в один миг вырос передо мной и как кутёнка подмял под себя, вцепившись в горло обеими руками.
Пелена из слёз вдруг как-то резко сменилась багровым туманом и горло буквально взорвалось от боли. Я не то, чтобы совсем выпал из реальности, но был весьма близок к этому. Дышать стало совершенно нечем и сознание понемногу начало меркнуть. Глаза уже практически ничего не видели, лёгкие требовали кислорода, но тело ещё пыталось трепыхаться, ведь последняя мысль-сожаление раскалённой иглой буравила мозг: “Не успел. Не отомстил. Неужели всё?”.
И тут рука нащупала выпавший штык-нож. Собрав всю силу, что у меня ещё оставалась, в кулак, резко ударил куда-то в навалившуюся сверху тушу. Выдернул нож. И снова ударил. Наверху удивлённо хрюкнули и я тут же почувствовал приток воздуха в уже кипящие от недостатка кислорода лёгкие. И с остервенением ударил ещё. И ещё. И ещё…
Сколько раз втыкал кусок металла в придавившую меня к полу тушу, не знаю. Но прекратил это действие только тогда, когда почувствовал, что гадёныш уже не подаёт признаков жизни. В пустую, ещё звенящую от напряжения голову, вдруг вползла отстранённо-холодная мысль: “Ну вот, Олечка, ты справилась: все насильники мертвы.” И в ответ как-будто что-то тёплое мазнуло по лицу, отчего в груди поселилось приятное чувство некоей завершённости. Будто целая гора упала с плеч. И я почувствовал моральное удовлетворение: всё же, сумел отомстить гадам. Однако, длилось это совсем недолго: очень быстро пришло осознание своего бедственного положения.
Выбраться из-под придавившего меня кабана оказалось ещё сложней, чем отправить его на тот свет: весила эта тварь просто нереально много. Что с учётом совсем ослабевшего от борьбы за жизнь тельца Ольги вылилось в просто непосильную задачу.
Я выжил. Убил семерых уродов. И теперь валялся, придавленный к полу тушей своего врага, совершенно не имея сил выбраться из-под него.
От абсурдности ситуации и невозможности что-либо изменить, на глаза вновь навернулись непрошенные слёзы и я тоненько заскулил, как побитая собака. Скулил даже не я, а впавшее в шоковое состояние тельце Ольги. Я же в это время зверел, пытаясь заставить измученные мышцы сделать последний рывок. Но тело не желало слушаться, расслабленной лужицей растёкшись по полу. И от этого я зверел ещё больше, рычал, царапался… внутри черепной коробки. Горло же Ольги издавало при этом лишь тоненький стон, а глаза заволокло слезами бессилия.
Наконец, я понял, что либо сейчас встану и уйду отсюда живым, либо меня через некоторое время обнаружат здесь камрады погибших от моих рук нелюдей – и смерть тогда покажется избавлением от страшных мук, ожидающих это тело.
Перестав бесцельно трепыхаться, расходуя последние силы, сосредоточился на одной лишь правой руке, что единственная не была придавлена весом многокилограммовой туши и в которой всё ещё был зажат штык-нож. С трудом разжав пальцы, позволил железяке снова упасть на пол. Изо всех сил напрягая мышцы руки, заставил её подняться вверх и ухватиться за край кровати, о которую ударился, когда падал. Теперь у меня появился какой-никакой рычаг. Немного отдышавшись, попытался подтянуться на этой руке, одновременно выворачиваясь из-под придавившей меня туши. Слава Богу, более ничем не удерживаемое тело белобрысого понемногу стало сползать вбок, высвобождая меня из плена. Когда освободилась большая часть туловища, удалось сесть, а затем, помогая себе всеми конечностями, даже встать.
Но тело совершенно не желало слушаться, так и норовя завалиться то в одну, то в другую сторону. Я тяжело дышал и всё никак не мог надышаться. Меня всего трясло. И чтобы ненароком не откусить собственный язык, пришлось до предела стиснуть зубы. Но это не помогло: они периодически выбивали частую дробь. А мне было плохо. Очень плохо. И состояние катастрофически быстро ухудшалось. Надо срочно что-нибудь сделать, иначе каюк.
По наитию потянулся к ближайшей спинке кровати, на которой висел ремень одного из убитых мной камрадов и буквально на ощупь выудил флягу, в которой что-то призывно булькнуло. Не став утруждать себя отстёгиванием, так и потащил её вместе с ремнём и подсумками, даже не замечая лишнего веса, хотя сил практически никаких не осталось. Но тело стала бить уже крупная дрожь и я с трудом удерживал флягу на весу скрюченными от судороги пальцами. Кое-как удалось вывинтить пробку и поднести горлышко к губам. Сивушный духман шибанул в нос, но я, невзирая на расплёскиваемое содержимое, умудрился-таки сделать пару глотков обжигающего внутренности пойла, при этом едва не выбив собственные зубы – колотило уже совершенно не по-детски.
Повезло. Огненная вода враз успокоила организм и начинающаяся судорога сменилась тяжёлым откатом, в результате которого я едва не рухнул на пол: ноги как-то враз ослабели и категорически отказались держать тело. Пришлось, дабы не упасть, срочно присесть на кровать прямо рядом с трупом. А тут и “вертолёты” подоспели: для сильно оголодавшего организма даже небольшое количество спиртного было сродни тяжелейшей попойке, оттого голова пошла кругом и в ушах зашумело, мешая мыслить.
Но даже в этом состоянии я прекрасно понимал: промедление смерти подобно. Пьяный, не пьяный – нужно поднимать свою пятую точку и бежать отсюда куда подальше.
Поэтому, борясь с последствиями алкогольного отравления и помня о том, что я не на пикнике у родственников, первым же делом подобрал штык-нож, обтёр его о тело последнего заваленного мной урода и вернул в ножны. Хоть сделать это было весьма непросто: в глазах мелькали тёмные пятна и сильно кружилась голова, отчего шатало, словно пьяного. Хотя почему “словно”? Так и было на самом деле: я реально окосел.
Но даже несмотря на сумасшедшую слабость, призывающую упасть прямо на том месте, где стою, и заснуть, нужно было напрягаться дальше. Иначе сон вполне мог стать вечным.
Всё обмундирование, что с огромным трудом напялил на себя, было залито кровью. Шинель пропиталась насквозь и, фактически, пришла в негодность. Так что нужно было переодеться. Ещё бы хоть как-то заставить еле шевелящееся тело двигаться чуть быстрее, да предательски закрывающиеся глаза немного приоткрыться.
С трудом сняв с себя “сбрую” с оружием, развязал китель, что прикрывал грудь (тоже весь изгваздался в крови), и принялся за шинель. Её снять оказалось значительно легче, однако избавление от верхней одежды не решило всех проблем: штаны тоже пропитались насквозь.
– Вот, гад, даже после смерти нагадил, – прошипел я сквозь зубы, снимая с себя уже ни на что не годные шмотки. Окинув взглядом комнату, понял, что ловить среди немцев совершенно нечего: кровищи было кругом просто немеряно. Мутный взгляд зацепился за шкаф и рядом с ним стоящий сундук, что принадлежали, видимо, бывшим хозяевам. Порывшись в них, обнаружил всё, что мне сейчас необходимо. Нашёл и женские вещи. В том числе исподнее. На попытки разума намекнуть о важных правилах интимной гигиены, просто отмахнулся: неизвестно – доживу ли до утра? Какие уж тут правила? Так что не до брезгливости.
