Мне не нравилось происходящее. Я это чувствовал, но не мог объяснить. Большинство женщин когда-нибудь выходят замуж. Даже некрасивые женщины это делают. Поэтому замужество Кассиопеи было нормальным. В книгах, которые мы проходили на уроках литературы, женщин выдавали замуж без их согласия, вот что было ненормальным, если рассматривать вопрос замужества. Все, что делала Кассиопея, было в рамках закона и общественных норм.

Но я видел, что и мама была удивлена. На следующий день после знакомства с Шеатом, когда мы ели салат с лососем и тушеные овощи, мама спросила у Кассиопеи:

— Ты же знаешь, что нет ничего страшного в том, чтобы сделать аборт?

Отец засмеялся.

— Я выхожу замуж, не потому что беременна.

Потом Кассиопея посмотрела на меня так, как когда что-то мне разъясняла.

— И я не беременна.

Я понял, что в восемнадцать лет чаще всего выходят замуж из-за беременности. Поэтому ее решение не полностью нормально, хотя и не исключительно.

— А почему ты тогда выходишь замуж? — спросил папа.

Кассиопея подняла голову еще выше, чем обычно. Она сказала с вызовом, будто заявляла папе о его предстоящем поражении:

— Потому что я хочу узаконить отношения со своим любимым человеком.

— То есть, быть с ним до конца жизни и умереть в один день?

— Если попадем вдвоем в автокатастрофу или нас убьет одновременно какой-то другой несчастный случай. Но, метафорически выражаясь, да.

Между ними что-то происходило. Я не понимал, что именно.

— Что ж, это твой выбор.

В день перед свадьбой я не спал всю ночь. Мне было дурно. Я бы сказал, что мне было страшно, но в моем возрасте уже нельзя признавать свой страх. Я подумал, что мое состояние вызвано тем, что я никогда не был на свадьбах и не знал, что там происходило. Я уже заранее написал и выучил тост, придумал, как отказаться, если меня будут звать танцевать, и вспомнил несколько движений, если мне все равно придется это делать. Я надеялся только, что обстоятельства не заставят меня танцевать парный танец, потому что я никогда этого не делал и не любил, когда ко мне прикасались.

Также я вспомнил несколько светских тем, на случай, если придется разговаривать с незнакомыми людьми.

Но мое беспокойство все равно не уходило, и я понял, что сам праздник меня не волнует. Дело было в том, что Кассиопея будет принадлежать теперь другой семье. Она уедет из нашего дома. Я не был готов к таким переменам. Она, хотя и не любила меня, часто давала мне советы или разъяснения. В основном при этом она принижала меня, но она имела на это право, так как была старшей сестрой. К тому же, мне не нравилось, что Кассиопея будет принадлежать Шеату, а он ей. Первое мне не нравилось больше.

Под утро я испытал сильное желание увидеть Кассиопею. Я рассчитал, что она должна встать раньше, чем обычно, потому что ей придется делать сложную прическу и макияж. К тому же, она сама могла быть взволнованна перед свадьбой и проснуться рано. Я пошел к ней в комнату, находясь все в том же дурном состоянии. Поэтому я забыл о правилах приличия и не постучался в дверь. Кассиопея сидела в длинной ночной рубашке с тонкими лямками напротив зеркала. Ее волосы были распущенными и лохматыми, они прикрывали всю ее оголенную спину. Я не знал, прилично ли видеть в ночной рубашке сестру, но решил, что, скорее всего, я имею на это право, поэтому не стал выходить из комнаты.

Кассиопея сказала:

— Я читала.

Я увидел, что на столике у зеркала лежит книга, но я знал, что она врала мне, потому что Кассиопея смотрела в зеркало, когда я вошел. На незначительную ложь можно не указывать человеку и «оставить это на его совести».

Кассиопея развернулась ко мне и встала.

— Зачем ты пришел?

Я растерялся. Во-первых, из-за того, что сквозь тонкую ткань ночной рубашки отчетливо было видно ее тело, а во-вторых, потому что Кассиопея говорила слишком короткими фразами. Это было нетипично, она не пыталась показать превосходство. Я понимал, что я не имел права сказать о том, что мне не нравится ее отъезд. Я пришел зря. Но если бы я ушел обратно, я показал бы себя глупым. Поэтому я сказал:

— Я не умею танцевать медленные танцы. Я думаю, обстоятельства на твоей свадьбе могут принудить меня к этому.

Кассиопея привычно вскинула брови, но я видел, что она едва заметно улыбнулась.

— Подойди.

Я подошел. Мы с ней были уже одного роста. Она взяла меня за одну руку, мою вторую руку положила себе на талию, а свою мне на плечо. Мы стали раскачиваться в разные стороны.

— Такого для тебя будет достаточно. Я знаю, ты этого не любишь, но ты должен смотреть в глаза. Но, скорее всего, тебя поставят развлекать нашу бабушку или какую-нибудь одинокую тетушку, с ними ты можешь избежать этого сложнейшего требования.

Но я смотрел ей в глаза. Мы никогда не обнимались с ней, и я думал, что это будет ужасно. Но мне, наоборот, словно бы стало легче. Будто я избавился ото всех своих невысказанных слов безо всякого стыда и неловкости от невозможности передать смысл. То, что мучило меня всю ночь, ушло, и я почувствовал себя хорошо (легкость). Мы танцевали без музыки около десяти минут. Я не был уверен, но мне показалось, что она тоже стала более расслабленной, ей это тоже пошло на пользу.

Мы отошли друг от друга.

— Не могла предположить, что мне может оказать поддержку мой не социализированный брат.

Гиансар — социализированный брат. Кассиопея говорила откровенно. Я не ответил, потому что не придумал, что сказать.

— А теперь иди, погрузись в бездну ужаса от того, что в доме произойдут еще большие перемены, чем в тот случай, когда мать решила сменить дизайн столовой.

Тот случай действительно был ужасным, я долго был в плохом настроении. Я ушел.

Я чувствовал себя легко, и поэтому пошел к Гиансару. Мне было интересно, чувствует ли он что-то похожее.

В его комнату я мог не стучаться, потому что он никогда этого не делал. Когда я зашел, он говорил по телефону, сидя на подоконнике. Я услышал:

— Я тоже буду очень по тебе скучать, малышка. Я все еще считаю, что моим родным будет все равно, если я приду на свадьбу с тобой, но как хочешь.

Молчание. Говорила собеседница.

— Хорошо, я понимаю. Ко мне пришел Кастор, но я тебе еще обязательно позвоню перед тем, как буду уезжать. Люблю тебя!

Гиансар встречался с Мебсутой. Они уже даже занимались сексом. Я видел больше их проявлений любви, чем любви Кассиопеи с Шеатом. Гиансар и Мебсута были похожи на героев фильмов, в которых переигрывают актеры. По крайней мере, Гиансар. До Мебсуты он пытался встречаться с двумя нашими одноклассницами (не одновременно), и так же признавался им в любви. Но они не согласились.

— Кастор! Готов?

Я кивнул, хотя не был уверен, что сделал правильно. Ведь я все еще был в штанах и футболке, в которых я спал, а не в костюме. К тому же, я не завтракал.

Я спросил:

— Ты расстроен, что Кассиопея выходит замуж?

— Что? Конечно, я рад за нее. Ей повезло найти свою любовь, с которой она хотела бы провести всю жизнь!

Я спросил:

— И ты нормально относишься к Шеату?

— Нравится ли он мне? А это неважно, понимаешь?

Я спросил:

— А если Кассиопея сделала неправильный выбор?

— Я думаю, она знает, что делает. Если же она поймет, что это не ее мужчина, то ничего, такое бывает. Если же он ее обидит, то мы с тобой, как ее братья хорошенько отметелим его. Вот и все.

Он говорил весело, и я понял, что это со мной что-то не так, а не с ним. Мне об этом говорили, и я сам понимал, что я не способен на те же чувства, что и другие. К тому же, я плохо понимал людей. Я не был способен порадоваться за сестру.

Потом Гиансар спросил серьезно:

— А ты расстроен?

Я сказал:

— Нет.

Я собрался уходить, но Гиансар стал просить меня остаться и поговорить. Но я все равно ушел, сказав, что мне нужно собираться.

Для свадьбы сняли огромный ресторан. Папа уверил Шеата, что для своей старшей дочери он не пожалеет денег на свадьбу. Тогда Шеат посмеялся, почесав себе лоб: