Хапира, гоблинша преклонных годов, просканировала нас взглядом на пороге и поняла, что к ней явились платежеспособные покупатели. Приветствовала нас, а точнее бабушку Му, как старых знакомых и начала без остановки угадывать наши желания. Вернее, навязывать.

Мне показалось, будто я попала под водопад или в сто раз усиленный кондиционер. Ну да, я же последние двадцать лет отоваривалась только в гипермаркетах и более-менее приличных бутиках. Лениво ехала с тележкой, гуляла между вешалок. Неторопливо возьмешь, посмотришь на страну происхождения, на лейбл, понюхаешь, «полижешь». Примеришь.

А тут всë тебе суют в руки, если не успела увернуться, и, похоже, молчание означает согласие. Та-а-ак, если я и дальше буду щелкать клювом, минут через пять моя мумия окажется погребена под пирамидой из ношеного тряпья.

Я на секунду зажмурилась, вдохнула побольше воздуха и гаркнула так, чтобы с гарантией перекрыть непрекращающуюся рекламную кампанию местного секонд-хенда:

— Тихо! Стоять!

И, убедившись, что замерла не только говорливая хозяйка пещеры тряпичных сокровищ, но и ошеломленная бабушка Му, да и еще пара каких-то оборванцев, рывшихся в дальнем углу, очень спокойно, вежливо и с улыбкой сказала гоблинше:

— Уважаемая, я предпочитаю сама выбирать товар по своему вкусу. Давайте не будем утруждать вас лишней работой. Но вот если вы принесете мне для начала добротное платье из серого, светло-коричневого или темно-зеленого полотна, я буду вам отдельно благодарна. Желательно с широкими рукавами на манжетах. Не слишком приталенное. И, пожалуйста, пару полотняных длинных фартуков к нему. И светлую косынку. Пару. Об обуви мы поговорим отдельно и позже.

Хозяйка лавки посмотрела на меня с интересом и, как мне показалось, чуть большим уважением. Молча сгребла все тряпки, которыми едва меня не завалила, скинула их в сторону и пошла куда-то вглубь помещения, кивнув мне на ходу:

— Косынки там посмотри! Раз уж знаешь, чего хочешь.

Брать сапоги по нынешнему климату и без зимы в ближайшем будущем я отказалась. Ну и что, что это престиж, понты и уважительное «ку» от населения? Я слишком стара, чтобы терпеть потные ноги ради общественного мнения. Так что легкие сандалии, с полным покрытием ступни, чтобы не биться о всякое на мостовой. И подошвы не гладкие, а то знаю я, как они скользят. Перебрала целый сундук, пока нашла две пары подходящих. И силком отобрала по паре сапог у бабки Му, для себя и внука, обшипев обоих: где они форсить собрались, перед сорняками в огороде? Игги — что-то типа мокасин, бабуле — тоже сандалии. У нее вон вальгусная стопа в полный рост, то-то она так ковыляет, как старый страус, втискивая лапы в тесную обувь! Это мы прекратим. И нечего. Здравый смысл и никаких понторезов.

Старуха Хапира заметно погрустнела, оценив мою практическую сметку, но собралась с духом и сообщила, что всё отобранное нами барахло будет стоить пятнадцать серебрух.

Я не успела ни обрадоваться, ни взгрустнуть, как вмешался вернувшийся Игги. Он, как оказалось, по команде бабуси смотался в соседний подвальчик, к конкуренту старьевщицы. И сделал это нарочно демонстративно. Вот хитрые огородники! Одобряю. Теперь этот гений маркетинга критически оглядел товар, подбоченился и выпятил нижнюю губу.

— За это — пятнадцать серебрух?! Да я уже сторговал у Горшака две такие горы тряпок, с обувкой посерьезнее, за шесть!

Хапира аж подпрыгнула, раздулась, как сердитая лягушка-бык.

— Да что ты понимаешь, детеныш свинокрыса! Горшак скупает одежду у кладбищенских воров! А я честная торговка, от моих нарядов мертвечиной не воняет, и некроманты в них не ковырялись!

— Золотого шитья на твоих тряпках тоже нет, — делано безразлично пожал плечами маленький гаденыш, подхватил нас с бабкой под руки и бодро потащил к лестнице. — Пойдемте, поищем честную цену в другом месте.

Только убедившись, что и я, и Му послушно отложили выбранный товар и двинулись в сторону выхода, тетка гоблинша смачно сплюнула на не очень чистый пол и выкрикнула:

— Хай с тобой, швырок ненадобный! Одиннадцать за всё!

— Три! — Игги моментально развернулся, отпустил нас с бабкой и одним прыжком оказался перед торговкой, точно как и она уперев руки в боки.

— Да ты рехнулся, сын ледащей болотной кваки! Ты меня по миру хочешь пустить?! Девять с половиной, и не медяшкой меньше!

— Ладно, только из моей к тебе доброты — четыре, — снисходительно усмехнулся «сын кваки».

Мы с бабулей переглянулись, дружно пожали плечами и сели на скамеечку в углу. Представление обещало быть долгим.

Мы еще трижды выполняли роль послушной массовки, по команде вскакивая и маршируя к выходу, а потом возвращаясь и садясь обратно, когда Игги решительно «уходил навсегда» в другую лавку с нормальными ценами и трижды снисходил обратно после очередной уступки Хапиры. Заодно мы узнали, что Игги проглотил большой болотный змей, распробовал и выплюнул, а мать юного мошенника целовалась с демонами, и не только целовалась…

 В конце концов страшно довольные друг другом торгаши, стар и млад, ударили по рукам, сойдясь на шести с половиной серебрушках и моем клетчатом носовом платке из неизвестной науке ткани, произведенной в дружественном Китае. Хапиру впечатлила тонкая ткань, обладающая твердостью кровельной жести. А я пожала плечами и отдала — всё равно использовать это изделие китайской оборонной промышленности по назначению — вытирать нос или лицо — не представлялось возможным.

Тетка гоблинша сразу подобрела, угостила нас какими-то синими мандаринками и взяла обещание прийти еще раз. Или два. И вообще заходить, если мимо будем идти, вдруг у нее за хорошую цену появится хорошая вещь — таким дорогим клиентам придержит.

На улице мы очутились с наполненными корзинами. В моем кармане кроме золотого лежали десять сребреников. Мешочек с медью я доверила бабушке Му.

Прогулялись к камню, получили еще по листику и, умиротворенные, направились домой.

По пути я осторожно расспрашивала бабку про целебные свойства местных трав. Она ворчала-отвечала, а я делала пометки в мысленном блокноте: это дезинфекция, это ускоренное заживление, это рвотное c немедленным эффектом, это снотворное. А это, судя по действию, вообще растительный антибиотик. Не бабуля — клад. И городские огороды за время рабства изучила, и дикую свою жизнь помнит, знания хранит.

Тема снотворного пришлась Игги по вкусу. Он сразу же стал мечтать:

— А вот бы как очередного богатенького пациента угостить сон-травой, так, чтоб заснул не сидя на корзине, а полчаса спустя, по пути домой. А уж я б за ним проследил и…

— Я тебе дам «проследил»! — хором сказали мы с бабушкой и даже приостановились. Потом посмотрели на мелкого лягушонка с криминальными наклонностями, друг на друга… и засмеялись. Но зеленошкурому поклоннику незаконных методов изъятия денежных средств я строго пообещала:

— Только попробуй. Напою тебя сразу снотворным, слабительным и певчей травой, чтобы на всю жизнь запомнил.

— Да ладно, другие вон че, а я ниче! — впечатлился Игги и жалобно шмыгнул носом.

— Вот и думай, — хмыкнула я. — Умный чел… огородник всегда денег заработает так, чтобы ему за это еще и спасибо сказали, и с законом проблем не было. А то ведь одна услуга помощнику начальника стражи не значит, что местные служители порядка закроют свои голубые и черные глаза на любые шалости. Обратно в рабство захотел?

Некоторое время Игги шел рядом с нами молча и недовольно сопел. А потом оживился и сменил тему:

— А вот сама ты как справишься? Начальник тебе место обещал, а не железки. А гномы-то вряд ли продадут даже ломаные клещи. Скорее удавятся своей бородой. Вот и придется красть!

— Ну щаз-з! — Я дотянулась и выдала упертому недорослю легкий подзатыльник. — На что спорим, я сумею раздобыть всё, что мне надо, без всякой уголовщины?

— Ха! Одна?!

— Вот еще. Конечно, с вашей помощью. Но без воровства.