Спальня, где он сейчас находился, имела один парадный и два простых входа. Парадные двери открывались в зал, предназначенный для утренних приемов, а далее находились все те помещения дворца, в которых, собственно, велась светская жизнь и проводило основное рабочее время большинство придворных.

Двери по левую руку от широченной кровати, снабженной сверху своей крышей, а по бокам прикрытой многослойными занавесками, вели в помещения, в которых совсем недавно каждое утро и каждый вечер находился его отец, Олмир Четвертый. Сразу за дверью была шикарная туалетная комната со множеством нужных и не очень устройств и приспособлений, бань и прочих физиотерапевтических кабинетов. Посредине нее был настоящий маленький бассейн. Далее располагалась длиннющая комната без окон, используемая отцом для хранения официальных мундиров и другой красивой одежды. За ней был так называемый малый кабинет. Он соединялся с комнатой для особо важных совещаний, которая выходила уже в общий коридор. Отныне это его мирок, в котором он должен отдыхать и думать.

Дверь справа от кровати, заколоченная двумя грубыми досками крест-накрест, вела в личные покои королевы. Вчера он, несмотря на заверения, что внутри ничего нет, кроме голых стен, попросил отодрать доски и отрыть двери. Убедился, что его не обманывали, и распорядился восстановить все в прежнем виде. Отец оставил только одно материальное напоминание о своей жене — потрепанную фотографию в овальной рамке, стоящую на рабочем столе в малом кабинете. Олмир долго изучал ее.

Его мать, пришел он к выводу, была женщиной неземной красоты. И имя у нее было чрезвычайно редкое — Элеонора. Из сбивчивых рассказов сопровождающих он узнал, что была она довольно близкой родственницей теперешнего герцога Кунтуэского — чуть ли не двоюродной сестрой. От рождения обладала таким высоким Совершенством, что если бы не вышла замуж за короля, то ее должны были бы провозгласить главой Дома Павлина.

Вчера поздно вечером он долго смотрел хроникальные материалы, посвященные родителям, и сейчас не помнил, как заснул.

Задержавшись на минимально необходимое для утреннего душа время, Олмир прошел в кабинет, на ходу запахивая халат — он не знал, что положено королю одевать утром. Включил компьютер и сразу настроил его на новостной канал. Их школа была отрезана от общепланетной информационной сети.

Новости культурной жизни начинались с интервью барона Кима, председателя профсоюза творческих работников, о новом, чрезвычайно модном направлении в искусстве — образных многоуровневых мультфильмах-голограммах, создаваемых на специальных кристаллах. Назывались они бсинктами. Признанным мастером этого направления в Галактическом Содружестве была Лара Элефанская. Ее последователи и подражатели давно размножились повсюду, но до Ремиты слава ее донеслась только сейчас. Затем шел репортаж об открытии бароном Кимом выставки своих работ, после чего показали фрагмент заседания какой-то комиссии, решающей вопрос увековечения памяти… кого именно, Олмир пропустил. Потом на экране снова возник барон Ким…

Производственные новости. Погода. Предостережения туристам и путешественникам о начинающимся большом шторме в западной части Южного океана. Последствия обильного дождя, внезапно обрушившегося на окрестности Конды минувшей ночью. Описание новых товаров, поступивших в сеть общественного распределения. Предложения отдыха на море и в высокогорных курортах… Самым большим был блок спортивных новостей. Олмир пропустил и его, перейдя сразу к хронике светской жизни.

Главным событием вчерашнего дня все информационные агентства единодушно считали, конечно, прибытие нового главы королевского Дома во дворец. Более сотни различных сообщений и комментариев. Но почти все они, ограничиваясь какими-то неконкретными, общими словами, были как близнецы похожи друг на друга. Излюбленной их фразой было: «На эти хрупкие плечи (мальчика, юноши, молодого человека, просто человека или просто плечи непонятно кого) возлагается отныне ответственность за судьбу всей планеты. Как легко даже сильному, взрослому человеку сломаться под такой тяжестью! А ведь Олмиру нет еще и двенадцати…». Или: «Тоненькая хрупкая фигурка, с которой связываются все надежды Ремиты на социальный мир и стабильность…». Было много восхищений его манерой держаться. В нескольких пространных комментариях обсуждалось, следствием чего является его гордая осанка — природной надменности или повышенного самообладания. В двух сообщениях осторожно один в один намекалось, что Олмир «не пошел на поводу наиболее ортодоксальных своих советников и заявил о намерении проводить новую, свободную от прежних догм политику». Что именно скрывалось за этими словами, однако, не уточнялось.

Ни в одном информационном сообщении не говорилось о том, что без вести пропали остальные обитатели школы. Не сообщалось и о попытке герцога Луонского арестовать их группу, сорванной благодаря его побегу и вмешательству Эса Мерлина. Так, есть о чем спросить своих советников, решил Олмир.

Плотный пакет к краткой надписью «Герцогу Сеонскому. Лично. Государственной важности» он обнаружил, казалось, совершенно случайно, перекладывая в раздумьях корреспонденцию на соседнем столе. Шерлок предупреждал его, а он совсем забыл. Нехорошо получилось бы, если б он не увидел пакета, и его вскрыл бы кто-нибудь другой. Нехорошо. Впредь надо быть внимательнее.

Сосредоточившись, Олмир вскрыл пакет и внимательно прочитал находящиеся в нем бумаги. В одном месте хотел было вернуться назад, перечитать, но листки прямо на глазах утончались, бесследно испаряясь. Совсем немного времени прошло, и от бумаг, от самого пакета, такого плотного и солидного снаружи, остался неосязаемый след — что-то вроде застывшей дымки на столе. Дуновение, и ее не стало. Но Олмир хорошо запомнил прочитанное.

Из размышлений его вывел звуковой сигнал. В правом верхнем углу компьютерного экрана мигало маленькое изображение Павлина. Что такое? Ах да, с ним пытается соединиться герцог Кунтуэский. Оказывается, у отцовского (теперь — его) компьютера есть режим видеотелефона. Более того, предусмотрена возможность автоматического вызова всех членов Коронного Совета — вероятно, отец часто в рабочем порядке разговаривал с ними. Ладно, узнаем, что понадобилось Кунтуэскому.

Экран высветил лицо мужчины средних лет. Глаза чуть навыкате, широкий нос, большие уши — все вроде бы как положено, ничего необычного или некрасивого. Однако Олмиру он показался почему-то уродливым.

— Александр Кунтуэский приветствует тебя, герцог Олмир. Рад видеть тебя в здравии, как говорится, в родном гнездышке. Наслышан, наслышан я о твоих подвигах. Утер нос самому Луонскому? Молодец! И сразу по прибытии — всю власть в свои руки? Так держать!

— Здравствуйте, — смутился Олмир. — Я тоже рад видеть вас, большого друга нашей семьи…

— Тут я получил от твоего канцлера предложение перенести заседание Коронного Совета. Согласен, надо некоторое время подумать над складывающейся ситуацией. Однако помимо престолонаследия есть другие наболевшие вопросы. Например, соблюдение экологической дисциплины. Луонский по наглому осваивает заповедные земли, пытаясь сверх всякого приличия увеличить экспортный потенциал своего домена. Я предлагаю незамедлительно обсудить этот вопрос на Совете и поставить Виктора на место. Твое мнение?

— Не знаю, наверное, надо…

— Вот и хорошо. Значит, договорились?

— Наверное… я проконсультируюсь у своих…

Олмир не знал, как правильнее назвать своих советников и поэтому замолчал на полуслове. Кунтуэский явно заерзал.

— Право дело, мы живо скрутим его в бараний рог. Я сегодня же рассылаю проект повестки дня заседания и тезисы своего выступления. Решение, надо ли это, за тобой. Второе, что я хотел с тобой обговорить, касается моей дочери, Юлианны. Я соскучился по ней и желаю, чтобы она не задерживалась у тебя в гостях. Когда она сможет покинуть твой дворец?

— Ну, я не знаю, — Олмир был озадачен: у Юльки вечно семь пятниц на неделе, и думает она постоянно не о том, о чем следовало бы. Трудно что-либо определенное сказать о ее планах. — Я поговорю с ней.