Но я знал, что тем самым сделаю только хуже. А мне впервые в жизни действительно требовалась помощь человека, которого хотелось называть не более, чем своим временным спонсором, который любил свои деньги намного больше, чем меня. Я представлял себе, что пришел в банк, где не требовалась куча справок, которые я просто не мог получить на своей подработке, и мощный поручитель, коего у меня никогда не было. Но также я видел перед собой и свой единственный шанс начать делать хоть что-то, пока злость в моей душе могла пойти мне во благо.

- Самонадеянный мальчик, - хмыкнул отец, насмешливо глядя на меня. – Думаешь, у тебя получится отбить хотя бы половину той суммы, которую ты просишь, этим своим кофе? В твоих закорючках нет ни слова о рисках. Да и достоинства прописаны отвратительно.

«Твоя роль моего единственного родственника тоже прописана отвратительно», - подумал я, все-таки молча поднимаясь со своего места и резко хватая со стола блокнот. Если бы я остался сидеть за одним столом с этим человеком еще хотя бы минуту, могла бы начаться третья мировая.

- Я не прошу мне помогать, отец, - произнес я сдавленно. – Считай это моим деловым предложением, которое пока не до конца проработано. Так ведь для тебя понятнее?

Отец в ответ небрежно дернул бровью.

А у меня в душе зародилось огромное сомнение в том, действительно ли я хочу всего этого. Действительно ли мне нужно что-то кому-то доказывать. Тем более таким образом.

И ответ легким ветерком влетел в мою голову.

Да, я хотел этого. Хотел доказать им всем, что я чего-то стою. Хотел заставить отца видеть во мне равного себе. И если он не понимал отношений «отец – сын», я мог добиться от него отношения «партнеры по бизнесу», хотя это изначально и не входило в мои планы.

И на самом деле, я не был удивлен, когда, в конечном счете, смог добиться и этой вершины, все же проработав свой план более тщательно и склонив отца на свою сторону. Я привык добиваться того, что задумал и выигрывать. Эта черта моего характера была единственной, которую всегда уважал во мне отец. По крайней мере в его глазах я не выглядел неудачником. Это вносило хотя бы какую-то нотку тепла в наши непростые отношения.

Возможно, поэтому я и стал таким твердолобым и целеустремленным. Я с ранних лет ждал от кого-то похвалы в свой адрес и буквально из кожи вон лез, чтобы заработать слова одобрения. А когда понял, что все это мне больше не нужно, стал кайфовать от самого процесса получения желаемого. И в итоге стал тем, кем стал.

На самом деле, было даже немного забавно, когда спустя два года, встретившись за ужином с отцом, я услышал от него:

- Знаешь, сын, а я ведь думал, что из тебя совсем ничего не выйдет, - надменным голосом. – Но я рад, что все получилось именно так, и что первый вклад в твое дело был сделан мной.

Тогда я еле удержался от того, чтобы бросить ему в ответ какую-нибудь ядовитую колкость. Меня так и подмывало выкинуть что-нибудь эдакое, проявляя ту своевольную сторону своей личности, которую он просто терпеть во мне не мог. Вообще-то я умел ему перечить, и делал это довольно часто в подростковом возрасте, но сейчас был не тот случай, когда я мог разговаривать с ним, не подбирая слов как можно тщательнее.

Да, за это время мы с отцом стали общаться намного чаще и теперь в его глазах отражалось некое одобрение, а порой даже уважение. Но в глубине души мне по-прежнему было жаль того мальчишку, который, не выбирая для себя того, жил по законам жестокого бизнеса, находясь в собственном доме будто бы в холодном и бездушном офисе под надзором злого начальника.

И, сколько себя помню, я никогда не был достаточно хорошим сотрудником, которого хотел видеть во мне родственник. Я не походил на примерного мальчика Ярослава, которого сам же, по словам родителя, позже и испортил. Я не был отличником и никогда не участвовал ни в одной из бесконечных олимпиад, за которые мои одноклассники получали призы. Вместо этого я дрался за школой, вступаясь за какую-нибудь девчонку, впервые пробовал курить и всю ночь рассекал на тачке чьего-то отца, который потом отвалил нам хороших подзатыльников. Я не хотел следовать чьим-то правилам, а теперь заслуживал от самого строгого члена жюри такой высокой оценки. Это, несомненно, льстило мне, но в то же время вызывало негодование. Я одновременно радовался тому, что добился того, к чему стремился, и злился на то, что стал заметен для этого человека только тогда, когда ему это оказалось выгодно.

Это по-прежнему были не те слова, что я хотел бы от него услышать.

И я знал, что нельзя принимать их близко к сердцу. Когда ситуация изменится хотя бы самую малость, все вернется на круги своя и я из подающего надежды молодого бизнесмена превращусь для него в глупого мальчишку, который много лет крутился под ногами, пока он не купил ему отдельную квартиру и не выставил его вещи за дверь.

Именно так и случилось, когда мое дело настиг первый в его существовании серьезный кризис. Тогда у меня получилось выкарабкаться практически в одиночку, но с тех пор отец вдруг решил, что держит меня на своем крючке, словно задыхающуюся мелкую рыбешку. И когда вторая волна существенных неприятностей настигла меня, он подумал, что неплохо бы использовать это в своих целях, потребовав от меня практически невозможного.

- Присаживайся, - сказал он мне в тот день, кивая на кресло, расположенное возле его массивного стола.

Дело происходило в одном из самых священных мест в теперь уже его доме – кабинете.

- Я постою, - ответил я, сунув руки в карманы, по привычке продолжая доказывать свою независимость.

Мне не хотелось плясать под его дудочку даже в таком незначительном вопросе.

- Как угодно, - изящно развел он руки в стороны, а затем вальяжно положил их обратно на резные подлокотники. – Ты знаешь, сын, в последнее время мне стало одиноко в этом доме. Все время чего-то не хватает.

«Можешь вызвать себе элитную проститутку на этот случай», - так и хотелось ответить мне, но вместо этого я только сдержанно хмыкнул.

- И я не хотел бы, чтобы ты повторял мою участь, - продолжил он. – Понимаешь, о чем я?

«О том, что я не должен становиться таким мудаком к своим сорока пяти?»

Я только передернул плечами.

- Мне хотелось бы видеть рядом с тобой постоянную женщину, - как ни в чем не бывало, произнес он. – И, конечно, мне бы хотелось, чтобы в скором времени у тебя появились дети. Мой род не должен завершиться на тебе…

«…такой плохой версии меня», - закончил я фразу за него, все еще не до конца осознавая, к чему он клонит и насколько серьезно обо всем этом говорит.

- Я хотел бы иметь и других наследников. И раз уж ты не захотел продолжить мою деятельность, выбрав иной путь, у меня должны появиться и другие варианты.

- Ты сам сказал мне, что не возьмешь к себе на работу, отец, - произнес я довольно спокойно, хотя слово «наследники» уже замерцало перед моими глазами красным тревожным маячком.

- Ты не был достоин.

- Зато будут достойны мои дети, - с нескрываемым сарказмом добавил я.

- Возможно, - ничуть не стушевался он. – Может быть, у них будет хоть что-то от меня и я смогу привить им любовь к тому, что я делаю. Твой друг Ярослав все же пришел к этому, как ты видишь, хотя ты настойчиво портил его поведение много лет.

При упоминании о лучшем друге, внезапно превратившемся во врага, меня будто окатило ведром холодной воды. Хотя мы и были неразлучны практически с самого рождения, появившись на свет в семьях, которые тесно общались, наши жизненные ситуации сильно отличались. И уже в свои четырнадцать я точно знал, что Яр окажется в этой системе, с которой я сам не хотел иметь ничего общего. У него не было повода ненавидеть ее, хотя воспитание наших отцов было примерно одинаковым – ему точно так же запрещалось чувствовать себя особенным среди простых людей, которые обитали вокруг. Вот только в духовном плане у него всегда было чуточку больше, нежели у меня.