— Он исправится! Честно-честно! — клятвенно обещает Вика.

— Это он просил вас это сказать?

Если сам, то я его в следующий раз тупо сковородой по голове огрею, что б не смел детей вмешивать в наши разборки.

— Да.

— Нет.

— Так да или нет?

Дочери опять переглядываются, видимо решая как лучше мне сказать. Потом Кристина залазит мне на колени, а Вика прижимается со стороны спины. Обычно они так делают, когда догадываются, что я сейчас ругаться буду. Этакий способ меня успокоить, что б сильно не досталось. Вот же маленькие интриганки!

— Не то чтобы просил…

— Мы сами спрашивали.

— Но он на море очень грустный ходил.

— Нам его жаль.

— И тебе без папочки скучно.

Да уж, скучнее просто не бывает.

— Он сказал, что виноват. И что не знает, как сделать так, чтобы ты простила.

— А мы ему сказали, что надо прощения попросить.

— Ты же нас сама учила, что если виноват, то надо извиниться, и другой человек тебя простит.

— Папа плохо извинился?

Делаю глубокий вдох, а потом будто ныряю с головой и честно говорю девочкам:

— Просто не все можно простить.

— Он так сильно виноват? Можно же новое платье выпросить, — предлагает Вика.

— Или два, — повышает ставки Кристина.

— Или три!

— Девочки, тут и новой шубой не отделаться, — вздыхаю я. Вот что за манера все в вещах измерять.

Обе мрачнеют, но на всякий случай все-таки интересуются:

— А две шубы?

— Даже все шубы мира.

Молчат. Опять переглядываются. Именно сейчас идет работа коллективного разума. Даже интересно, до чего они там сейчас додумаются.

— А можно папа нам хотя бы новые платья купит?

— Про шубы не забудьте, — бормочу я, поражаясь изворотливости детского сознания.

Девочки уже спят, когда приходят парни. Ругаюсь со Стасом за то, что они где-то Кирилла таскают. После чего сын бурчит, я сама просила с мелким больше времени проводить. Остальным тоже достается от меня по шапке, поэтому по комнатам все расходятся без настроения.

Хватаю Бакса и иду с ним гулять. Время только одиннадцать, но на улице уже темно и прохладно. Осень.

Как хорошо жить в городе с собакой, всегда есть замечательный повод сбежать из дома. Осталось только убедить Бакса, что он должен быть доволен от того, что его по ночам таскают по улице.

Мы бредем вдоль проспекта, освещенного фонарями. Здесь все еще достаточно оживленно, видимо люди пытаются поймать остатки уходящего лета.

Настроение ни к черту. Сегодняшний день взбудоражил во мне слишком много. Еще вчера печалилась, глядя на букет от Саши, а сейчас хочется метать и рвать. Удивительные метаморфозы, если учитывать, что это все в отсутствие Чернова. Ключевое слово «в отсутствие».

На звонок я решаюсь долго. Мы с Баксом еще какое-то время бродим по улице, а я нервно сжимаю телефон в руке. Пытаюсь хоть как-то успокоиться, но возмущение вперемешку с негодованием берут вверх.

Впервые за долгое время я не чувствую себя разбитой. Никакой усталости или сомнений. Впрочем, то, что голова у меня мыслит разумно, я тоже сказать не могу. Но какая-то холодная решимость с каждой минутой разрастаются у меня в груди.

Наконец-то, настраиваюсь на звонок. Гудок, один, второй.

— Да, Сань? — в трубке звучит такой родной голос Чернова, что я вдруг теряюсь. Поэтому молчу, из-за чего Саша по-своему все трактует.

— Сань, все в порядке? У вас что-то случилось?! Дети?

И когда это он стал таким нервным?

— Сань?

Ой, я же до сих пор молчу.

— А?

— Что «А»? — нелепо уточняет он.

— Просто «А». — Понятно.

Теперь он тоже молчит.

Надо, наверное, все-таки сказать, пока сомнения обратно не вернулись, а то я прям чувствую, как они подкатывают к горлу, готовясь вступить в бой со всей моей решимостью.

— Ты не приехал! — стараюсь, сильно не показывать свою обиду. Раздражения, побольше раздражения в голос.

— Извини, не смог. Я знаю, что этот день был важным для тебя…

— К черту меня! Ты к детям не приехал!

— Они в курсе были, я заранее их предупредил…

— Это ничего не меняет! Даже если бы ты им за год извещение выслал. Ты не приехал!

— Саня, из Москвы это не так легко сделать, — пытается оправдаться Сашка.

— Да какая разница из Москвы или нет. Ты сам кричал о том, что мы отдалились от тебя, что научились жить без тебя! Вот, получай. Они не могут жить все время в ожидании тебя!

— Они не ждали! — рявкает Саша.

— Да откуда ты знаешь?! — возмущению моему нет предела.

— Я же говорю, что мы с ними все обсудили, со всеми. Я же…

— Не хочу даже знать, что ты! Чернов, ты хоть понимаешь, что ничего, вообще ничегошеньки не меняется. Тебя нет два гребаных месяца, два!

— Ты сама просила меня.

— Я просила дать мне время, а не пропадать в никуда.

Кажется, я сильно громко говорю, потому что прохожие уже начинают оборачиваться на меня. Наплевать на всех.

Зато собаку, немного, но жалко. Бакс навострив уши, с каждым шагом ускоряется, уже почти таща меня куда-то за собой. Видимо пытается сбежать, вот только натянутый поводок не дает совсем уж от меня избавиться.

— Я не пропадал…

— Нет, пропал, — упрямо гну я.

— Ты поругаться, что ли хочешь?

— Расстаться, я расстаться хочу.

Точно не знаю, планировала ли я это с самого начала. Вроде просто хотела вывалить на него все сегодняшние претензии, а тут вот, что вылезло. Расстаться. Неужели взаправду это сказала?

Чернов видимо тоже ждал все что угодно, только не это.

— Что ты сказала?

— Что слышал.

— Не объяснишь?! — одна фраза, и столько неприкрытого гнева. Теперь я точно чувствую, что злиться он исключительно на меня.

Наверное, нехорошо делать это по телефону. Нечестно, потому что он за сотни километров от нас, словно я делаю это у него за спиной. Но кто сказал, что в жизни всегда все по чести бывает?

— А что тут объяснять? — устало интересуюсь я.

— Когда мы в последний раз с тобой говорили, ты просила время, чтобы все обдумать, чтобы научиться жить без меня. Научилась?

— А ты решил, что я перебешусь и в один прекрасный день прощу тебя? — игнорирую я последний вопрос.

— Надеялся, что хотя бы заслужил нормального разговора, а не вот так вот, по телефону. Вали-ка ты, милый, в закат. Да? И ты вот так легко вычеркнешь все семнадцать лет жизни?

— Это не я вычеркну, ты уже сам все за нас сделал.

— Саня, мы все исправим! Я все исправлю, обещаю! — это уже не гнев, а что-то очень похожее на отчаянье.

Но меня это почти не трогает. Почти.

— Она для меня ничего не значила! — зачем-то добавляет он, чем делает только хуже.

— Лучше б значила, это я еще смогла бы понять, — говорю и сама понимаю, что это правда, что именно эта деталь терзала меня все время. — А так… Ты ведь сделал это осознанно, ты знал, на что ты идешь. Выбирая между изменять или не изменять, ты выбрал первое! Мозгами Саша, мозгами. Даже не членом своим. А это значит только одно. Ты хотел наказать меня!

— Да не наказывал я тебя!

— Тогда как это назвать? Сам же сказал, что злился. Нет, Саш, чтобы ты там не думал, это как раз в первую очередь был удар по мне. У тебя как не крути, я виновата!

— А вот этого я точно не говорил! Не вкладывай в мои слова то, чего не было. Если тебя своя вина мучает, это еще не значит…

Такие смешанные чувства, и у меня, и у него. Наверное, это даже хорошо, что мы не рядом. Иначе… иначе ничем хорошим это бы не закончилось. Слишком оголенные нервы, когда от боли либо падают в объятия друг другу и занимаются страстным сексом, либо пытаются выцарапать глаза другому.

— Ты даже сам этого не замечаешь. Но ты все время выворачиваешь все так, что я виновата. Что смогла жить без тебя, что не хочу прощать. Ты даже детям это сказал!

— Ты сейчас о чем? Я им сказал, что не знаю, что мне делать.

— Но они-то услышали, что это я тебя прощать не хочу. И знаешь, что? Я действительно не хочу тебя прощать. Могу. Да, я могу тебя простить, но не хочу.