Боль острая, как спица, пробила запястье, просверлила аж до самых зубов. Ведьма, кажется, даже взвыла — стало ещё больнее. По лицу текло горячее. Потом адвоката снова ударили и опять кулаком. Только теперь и поняла, что никакой шутихи не было, её просто били, а запястье — это руки за спину выломили, скрутили чем-то.

Кажется, в бок врезался поезд и его котёл взорвался под рёбрами. Рейсон захлебнулась криком, воздух пропал, а пустотой дышать не получалось. Тут-то страх и накатил. Не от того, что больно везде, не от того, что её, кажется, убивают, а от того, что горло намертво слиплось и лёгкие горели как перцем посыпанные.

Лицо, перед глазами появившееся, было каким-то странным: неправдоподобно огромным и суженым ко лбу, в перспективу уходящим.

— Эй, убогая, — прохрипело со всех сторон разом, — слышишь меня, что ли? Ну так хоть моргни, если слышишь. Велено тебе передать: не лезь, куда не просят. И пасть на замке держи. Про то, что слыхала, забудь. А то язычок и оторвать недолго. Да к чужому лапы не тяни, прищемят. Поняла или как? Или обратно не поняла?

Кира замотала головой так, что в шее хрустнуло, и кивнула. Ничего она не понимала, совсем ничегошеньки. Задыхалась только и вроде бы тонула.

— Ну, будем считать: урок усвоен. Так, что ли, ведьма? — лицо усмехнулось, показав громадные лошадиные зубы. — Щас мы тебя ещё маленько поучим, значит, для закрепления знаний, а потом топай, куда там собиралась. Да не валяйся на снегу, тебе ж ещё детей рожать, заморозишься.

Кажется, она заскулила и даже поползла, только не далеко. На её руку, в снег вцепившуюся, гигантская нога наступила, наверняка все кости перемолов. Вверху быстро-быстро забил колокол или это просто смеялся кто-то? Волосы рвануло вверх, сдирая их с черепа вместе с кожей. Рейсон попыталась за снег удержаться, но наст лишь ладони царапал, пальцы проваливались в холод.

А страха стало так много, что он и внутри не помещался. Тёк из носа, из глаз, из раззявленного рта. И ужас этот почему-то был красным и очень горячим.

***

Всё кончилось резко и сразу, будто выключатель повернули. Её перестали тянуть, колокол замолчал, остался лишь восхитительно холодный снег. От него боль съёжилась и стала неважной, а краснота перед глазами выцвела и почернела, сменившись обыкновенной и совсем нестрашной темнотой. Кира ткнулась лицом в наст, куснула — холод наполнил рот, потёк по горлу, замораживая ужас изнутри.

Может, умирать не так уж и страшно? Вот если бы её больше не трогали, оставили так — отошла бы спокойненько, как уснула. В сон вправду клонило и диким это совсем не казалось.

Но, конечно, такого счастья ей никто не дал. Рейсон опять вверх потащили, только не за волосы, а… ведьма и сама не поняла, за что. Просто вдруг сообразила: она уже не лежит, в снег уткнувшись, а сидит на мягком и вроде бы теплом. Хотя в последнем ведьма уверена не была — слишком много холода и внутри, и кругом.

— Очнулась? — спросили.

Непонятно откуда спросили и кто, но без угрозы и совсем не хрипло. Щекам тоже стало гораздо теплее и как-то тесно. Кира даже рискнула оглянуться, только все равно никого не увидела.

— Я здесь. На меня посмотри, пожалуйста.

Куда смотреть, она так и не сообразила. Но оказалось, что таращится ведьма на Тейлора, а тепло оттого, что инквизитор её лицо ладонями держит.

— Вот так гораздо лучше, — одобрил ведьмину догадливость инквизитор. — Все ещё болит?

Рейсон в ответ плечами пожала — болело везде, и собственное тело было неудобным, словно и раздувшимся и тесным одновременно. Впрочем, сейчас это казалось совсем неважным. Кира поняла руку, отстраненно удивившись, что она все ещё на месте и даже слушается, дотронулась до инспекторской скулы рядом с уголком глаза.

— У тебя веко дёргается, — сообщила, вслушиваясь в собственный голос, звучащий будто со стороны — спокойный, совершенно обычный.

— Ненавижу! — прошипел сквозь зубы инквизитор.

— Кого?

— Уродов!

— Каких?

— Всех! — Тейлор сжал зубы — у челюсти выкатились камешки желваков. — Ладно, — сказал, помолчав, — ты ложись. Сейчас обезболивающее подействовать должно. А за синяки не беспокойся, не к утру, так к вечеру точно сойдут. Я, конечно, не знахарь, но кое-что умею.

— Куда ложиться? — ничего не поняла Кира.

Снова оказаться в сугробе ей не хотелось совершенно. Но рыжий ничего объяснять не стал. Просто ссадил её с колен, на плечи легонько надавил, заставляя лечь, одеялом укрыл, даже, кажется, подоткнул. Только зря он все это делал — ведьма тут же снова села озираясь. Парк исчез, снег, деревья и темнота тоже. А был гостиничный номер, мягкая кровать, приглушённый свет ночника, затенённый абажуром. Пальто, шляпка, платье и все остальное с Рейсон тоже пропали, а на их месте очутился мягкий, пушистый и слишком большой халат.

— Ты сознание потеряла, — пояснил рыжий, снова Киру укладывая и так же заботливо накрывая. — Я принёс тебя в гостиницу. Через вход для прислуги, поэтому, думаю, сенсации не случится.

— А… эти?

Вот тут голос подвёл, съехал на хрип. И холод, вроде бы отпустивший, пробрал, да так, что зубы начали чечётку выбивать.

— Ну-ка прекращай! Немедленно! — прикрикнул Тейлор, прижав одеяло рядом с плечами ведьмы. Странно, но дрожать Кира действительно прекратила. Немедленно. — Синяки сойдут, все же остальное не важно. Было и было — прошло. Ясно? — Рейсон послушно кивнула. — И эти му… скоты тебя больше пальцем не тронут.

Поскольку последнюю фразу инспектор нормально, как все люди, а не специальным инквизиторским тоном сказал, она-то Киру и зацепила.

— Ты их убил? — не то спросила, не то факт констатировала ведьма.

— Нет. К сожалению, — не слишком охотно отозвался инспектор. — Но что-то мне подсказывает, в данный момент они очень об этом жалеют. И давай, спи уже. Я в гостиной переночую. Дверь закрывать не буду и свет выключать тоже. Если что…

— Откуда ты вообще там взялся?

И снова Тейлор ответил не сразу, но всё-таки ответил:

— Тебя искал.

— Зачем?

Рыжий постоял, с носка на пятку раскачиваясь, изучая стену над рейсоновской головой. Кира тоже посмотрела — ничего там не было, даже завалящейся картинки, одни обои.

— Хороший вопрос, — процедил, наконец. — Спи.

— Не уходи, — попросила, когда он за собой дверь почти уже закрыл. Подумала и добавила совсем уж тихо, — пожалуйста.

С минуту — никак не меньше — ей казалось, что все же уйдёт, сделает вид, будто не расслышал. Но Тейлор вернулся в комнату. Стянул свитер, буркнув не слишком разборчивое вроде бы похожее на: «Будем считать, что это стресс!» Лёг поверх одеяла с другой стороны кровати — на самом краешке.

Кира тяжело вздохнула, потянула инквизитора за рубашку, заставляя сдвинуться. Будто у куклы — инспектор не сопротивлялся, но и инициативы не проявлял — согнула его руку, на подушке пристроила. Положила голову на плечо, прижалась к боку тесно. Даже через толстое одеяло, халат и его одежду тейлоровское тело казалось горячим, будто его лихорадило.

В голове у Рейсон шумело и звенело легонечко, словно она разом пару бокалов вина выхлебала. Оттого, наверное, и осмелела.

— Спой мне! — не то попросила, не то приказала.

— Чего?

Кажется, рыжий обалдел. Кира дорого бы дала, чтобы его лицо увидеть. Но поднятая голова сейчас несоизмеримой ценой выглядела.

— Колыбельную, — серьёзно ответила ведьма. — Сам же сказал: стресс у меня.

— Нет у тебя никакого стресса, — злобным псом проворчал инспектор. — Я снадобий чайник влил, а потом внушение…

Рейсон молчала. Честно говоря, глаза у неё без всякой колыбельной слипались. И спать она ничуть не боялась. Знала: там будет только тёплая, уютная темнота.

Инквизитор буркнул совсем уж неразборчиво. Сам Киру обнял вместе с коконом одеяла, повозился, голову её пристраивая, волосы осторожно убрал, чтобы в нос не лезли. А потом… Нет, петь он не стал, видимо, не слишком уверен был в собственных талантах. Тейлор, скорее, намурлыкивал что-то смутно узнаваемое, действительно колыбельное и приятное. Хотя гулкие, ровные удары сердца рядом с ухом, ощущение твёрдости мужской груди под щекой и тяжести руки казались гораздо приятнее.