«Я так понял, тебя не ждать?»
Не сдерживаю улыбку: здорово знать, что кому-то ты небезразлична.
«Еду к подруге, всё в порядке», — быстро набираю в ответ и прячу телефон.
Не то, чтобы у меня не было права иметь в друзьях кого-то, кроме Женьки — просто я, как и Лис, не хотела, чтобы кто-то знал о том, что мы с ним дружим.
Знания умножают скорбь.
Всю дорогу до дома Женьки я думаю о том, что возвращаться к себе мне придётся уже затемно, но просить Лиса встретить меня не могу — он же не мой телохранитель, в конце концов — и Женьке сказать, почему мне нужно вернуться засветло тоже не могу, потому что никто не должен знать мой секрет. Достаточно и того, что о нём знают Лёша с Анной Андреевной; и пусть я им бесконечно доверяю, от этого всё равно было не по себе. Прикидываю, сколько денег уйдёт на такси, и ужасаюсь, но уж лучше так, чем идти через свой двор в потёмках.
Женькин дом оказывается в спальном районе: недорогом и довольно спокойном — самое то в нашем городе. Я была бы рада жить в подобном месте, но вместо этого мне достался двор из фильмов про Фредди Крюгера и Джейсона Вурхиза[4]. Конечно, Сталевский до их уровня не дотягивал — слава Богу — но и человеком его назвать язык не поворачивался.
— Давай, проходи, чего стоишь, как неродная! — весело щебечет Малинина, пока я топчусь в коридоре. — Щас сделаем из тебя человека, а то вечно ходишь, как бледная моль — глаза б мои не глядели…
Мои брови второй раз за день от удивления улетают куда-то вверх, пока Женька тянет меня в свою комнату мимо гостиной, где сидели её родители. Бросив им дежурное «Привет» и совсем не дежурное «Это моя подруга», мы продолжили путь, и я только и успела бросить в ответ быстрое «Здрасте» и увидеть их удивлённые лица. Очевидно, в гости к их нестандартному чаду не так-то часто заглядывают друзья.
Женька совсем не любезно толкает меня в компьютерное кресло, явно воображая, что это кресло какого-нибудь известного визажиста, и поворачивает меня к зеркалу спиной.
— Значит так, — напутствует Малинина. — Пока я буду над тобой колдовать — работы-то непочатый край — тебе разрешается малость вздремнуть, если хочешь. Но не вздумай подглядывать, пока не разрешу, иначе раскрашу как Харли Квин и в таком виде выставлю на улицу, ясно?
Понятия не имею, кто такая Харли Квин, но на всякий случай киваю, потому что мне не понравился Женькин тон — очень уж был угрожающим.
И пока Женька творит с моим лицом всё, что ей взбредёт в голову, я действительно проваливаюсь в сон — то ли от усталости, то ли от эмоциональных переживаний, то ли от скуки, потому что макияж — не тот род занятий, с помощью которого я бы предпочла коротать вечер. Я даже забыла о том, что мне ещё предстоит возвращаться домой, а я даже не предупредила родителей о том, где нахожусь, и я понятия не имею, как пройти свой двор и при этом не схлопотать инфаркт — всё это померкло на фоне манящего небытия, в котором вообще не было всех этих «нельзя», «страшно», «нежелательно» и так далее.
Я периодически просыпалась, когда Женька стирала очередной неудачный штрих с моего лица специальными влажными салфетками, и каждый раз пыталась не смеяться, когда она с важным лицом рисовала в голове новый образ для меня. Не потому, что боялась обидеть Женьку — она не из тех, кто обижается на подобное — а потому, что видела, как это в действительности для неё важно. И если ради этого мне нужно немного побыть «холстом» и пару раз прикусить язык — я готова.
Из очередной отключки меня вытаскивает чья-то рука, настойчиво теребящая моё плечо, и восторженный голос Малининой.
— Да открой же ты глаза, спящая красавица! Всё на свете проспишь же, ну! На том свете выспишься!
Ей Богу, если бы сейчас что-то пила — точно подавилась бы, но веки всё же послушно разлепляю и утыкаюсь взглядом в зеркало, в котором вижу…
Это кто вообще?!
Вскакиваю на ноги, и девушка в зеркале делает то же самое.
Немыслимо…
Что-то неуловимо знакомое — что-то из прошлой жизни — улавливаю в движениях девушки напротив; в памяти тут же вспыхивают воспоминания о давно забытых походах в ночные клубы и кутежи до поздней ночи у кого-то из друзей дома или на даче. Вспоминаются бессонные ночи с Катей и Светой, когда мы устраивали пижамные вечеринки и делились последними сплетнями — будто кто-то снял блокировку, и все воспоминания вырвались из ящика, в котором были надёжно заперты всё это время. Я увидела прежнюю себя — ту, что могла поставить на место кого-то вроде Сергея и при этом не дрожать, словно осенний лист на ветру; ту, что могла в одиночку в два часа ночи пешком пройти полгорода, чтобы встретиться с друзьями на набережной; ту, которая никому и ни за что не позволила бы смешать себя с грязью…
А ведь я уже забыла, что это такое — быть сильной и бесстрашной.
А ещё я поняла, что совершенно не хочу возвращения той, которую вижу в зеркале; не в том смысле, что я собираюсь спрятать голову в песок и до конца жизни прожить трусливым зайцем — не хочу снова стать бездушной куклой, которую волнует лишь её собственное благополучие.
Стоило попасть в Женькины руки, чтобы вспомнить о своём внутреннем стержне, который за год успел покрыться ржавчиной страха, но при этом остаться такой же здравомыслящей.
— Скажешь что-нибудь или и дальше будешь молчать? — слышу за спиной тихий голос Жени.
Делаю глубокий вдох-выдох, прежде чем ответить.
— Ты даже не представляешь, что ты только что сделала для меня, — с благодарностью выдыхаю и чувствую, что вот-вот готова расплакаться. — Не знаю, смогу ли когда-то поделиться с тобой подробностями своей прошлой жизни, но знай, что я тебе очень благодарна.
Малинина хитро щурится и улыбается.
— Я никогда не лезу в чужую жизнь, если вижу, что этого не хотят. И даже если ты никогда не расскажешь, я не стану упрекать тебя за это. И кстати, это называется симбиоз — когда оба получают выгоду: ты помогла мне, а я — тебе, так что мы квиты.
Фыркаю, потому что моя помощь не шла ни в какое сравнение с её, но всё же согласно киваю. Бросаю нервный взгляд в окно, за которым уже сгущаются сумерки, и одёргиваю свитер.
— Думаю, мне пора идти.
— Что, даже чаю не выпьешь? — удивлённо таращится Женька.
Ну конечно, у неё-то нет Сталевского, который с радостью готов каждую секунду превращать её жизнь в ад — с чего бы ей волноваться за такие поздние возвращения домой?..
— Я не сказала родителям, куда ухожу, так что мне дома сейчас устроят и чай, и кофе, и всё остальное, — печально вздыхаю.
Такую карту Малининой крыть нечем — родители всегда авторитетнее, особенно в данной ситуации, — поэтому меня провожают в коридор, где под её чутким взглядом я натягиваю пальто и сапоги, и выпроваживают в подъезд, пожелав мне удачных «селфи». Я с улыбкой киваю, понимая, что никаких фотографий не будет, и выхожу под холодный колючий ветер, который бросает мне в лицо прядь моих волос. Рука предательски тянется к телефону, чтобы набрать Лёше сообщение, но я тут же одёргиваю её: он не нанимался ко мне в лакеи, чтобы каждый раз потакать моим капризам.
В конце концов, у него и собственная жизнь есть, в которой наверняка и помимо меня хватает проблем.
Тратить деньги на такси мне всё же становится жаль; да и на улице не так темно, как мне показалось из окна Женькиной квартиры, так что я всё же решаюсь поехать домой на маршрутке. От автобусной остановки до моего дома всего-то метров пятьсот, да и вряд ли Сергей денно и нощно караулит меня возле подъезда. В полупустой маршрутке я чувствую себя неуютно, воображая, что водитель — это пока неизвестный никому маньяк, который в любую минуту может отклониться от своего маршрута и завезти меня куда-то в глушь, где расчленит и закопает частями…
Господи, и откуда мой мозг только берёт всю эту дичь?!
Слава Богу, всё это оказывается лишь плодом моего больного воображения; через двадцать минут я уже твёрдо стою на ногах на остановке, мысленно извиняясь перед водителем, и даже отсюда уже вижу дом и кусочек своего подъезда. На душе тут же становится тише, и, в общем-то, я без приключений добираюсь до своей квартиры, где, на удивление, меня не ждёт инквизиторский допрос по поводу позднего возвращения: кажется, родители только рады, что я наконец начала выбираться из раковины. На мой новый — временно — образ родители только восхищённо улыбаются и выказывают надежды на то, что я всегда буду выглядеть так неотразимо.
