– Ори…сан… – пробулькал он, протянул плавники, точно пытаясь схватить княжну – и посмотрел на них.

– Кыш! – яростно крикнула Лёлька, вдыхая воду как воздух – и рыба кинулась наутек и пропала в мутной озерной тьме.

Осознав вдруг, что в другом кулаке всё еще сжимает мягкие волосы, Лёлька недоуменно глянула на свою руку – и завизжала:

– Тишенька-а-а-а-а!!!

Она вцепилась в лягуха так, что едва не задушила и не утопила, но через несколько секунд пришла в себя.

– Ярик! Ярик там! Его украли!

Не выныривая, Тихон рванулся вперед. Держась за его шерсть обеими руками, задыхаясь от волнения, девочка понеслась с ним.

Раздумывать, как убедить похитителя отпустить ее брата, она не стала, ведь у нее в запасе уже имелся хорошо зарекомендовавший себя способ.

Проводив взглядом исчезнувшую в ночной воде зеленую рыбу с традиционным вамаясьским пучком волос на затылке, Лёлька одной рукой захватила мальчика поудобнее, второй вцепилась в шерсть на загривке лягуха, и он поплыл, увлекая ребят за собой.

До берега они доплыть не успели: на полпути их перехватила лодка тайсёгуна.

– Вы живы? Вы целы? Вы видели, что это было? Что это было? Это что было? Было это что? – засыпали их вопросами придворные Шино, Мажору и Синиока, в то время как сам Миномёто сидел на корме с тонкогубой невозмутимостью каменного идола. Рядом с ним, укрытые сорванными с лодки шелковыми драпировками, дрожали спасённые из разбитого суденышка Посуду, Перевраки и Сада. Краем глаза Лёлька успела заметить, что император и остальные придворные обтекали и щелкали зубами в лодке Вечных.

– Вам не холодно, не жарко, не мокро, не душно?..

– Не знаем, не поняли, не душно, не видели, не разглядели, ни холодно, ни жарко, – только и успевала мотать головой девочка, прижимая к груди странно-сухого и очень своевременно-теплого Тихона.

Кто-то укутывал ее поплотнее, кто-то обмахивал веером, то ли чтобы не было жарко, то ли чтобы высохла быстрее, кто-то предложил хлебнуть из серебряной фляжки сакэ – "дабы демон простуды захлебнулся". Но захлебнулась одна только Лёлька, окатив доброхота с фляжкой алкогольной пылью как из пульверизатора.

Всё это время головы вамаясьцев, словно охваченных каким-то странным нервным тиком, поворачивались справа налево и обратно. "Чуду-юду ищут", – поняла Лёка, и в ту же секунду ее голова, точно подхватив заразу, тоже принялась крутиться туда-сюда. Не крутили головой только Шино – считавший, вероятно, это ниже своего достоинства, Яр, плевавшийся проглоченной водой на дне лодки, и Мажору, сверливший ее жарким взором сгорающего от любопытства и нетерпения человека.

– Потом, – пробормотала она из уголка рта в его сторону и устремила взор великомученицы на вамаясьцев, суетившихся вокруг:

– А может, мы луну досматривать не будем, а сразу поплывем во дворец?

Широколицый усач в синем кимоно, бросив недоуменный взгляд – "какую еще лу… а-а-а, эту…" – на выкатившееся над водой во всю свою толстоликую красу ночное светило, потом на водную гладь справа и слева, затем на тайсёгуна, кивнул:

– Да, Ори-сан. Мы возвращаемся немедленно. Благополучие спасённых – прежде всего. И пусть только кто-нибудь скажет, что мы испугались дракона!

– Так это был дракон?! – девочка подалась вперед.

– А кому еще здесь быть, Ори-сан? – нервно развел руками Дайсуке-сан, отчего-то глянув не на воду, а на Шино. – То, что хозяин озера не появлялся тут многие десятилетия, не значит, что он забыл дорогу сюда!

– И нам повезло, что он никого не сожрал и никто не утонул! Плавание – умение какого-нибудь облепленного чешуей рыбака, хронически воняющего рыбой, или полупьяного ловца жемчуга, но не благородного, блистающего ученостью придворного самого тэнно! – воскликнул Сагу, замер с открытым ртом, повторил два раза "повезло" – и схватился за лукоморский амулет на груди.

– Да будет хвала всемогущему и всевидящему Прухе-сан!

– Да будет! – спохватился и Мазо.

– Да будет! – присоединился к ним Посуду, тоже обзаведшийся тем утром настоящим лукоморским талисманом удачи из рук княжичей. – Клянусь, как только доберемся до дворца, принести Прухе в жертву сотню зажаренных рыб, и стану воскурять фимиам с утра до вечера каждый день в течение года!

– Пруха-сан будет доволен, – авторитетно утвердила девочка план мероприятий, про себя удивляясь длинным рукам и зоркому оку наспех выдуманного божества.

Ночью, когда всё улеглось и все улеглись, в раму окошка Ивановичей кто-то тихо поскребся. Разомлевшая от притираний и горячего чая со сластями, укутанная в теплое шерстяное одеяло на шелковой подкладке, княжна недовольно фыркнула и повернулась на другой бок, рассчитывая, что поскребун поскребется и ускребется куда-нибудь к другому окошку, но надежды ее не сбывались.

"Шкряб, шкряб, шряб".

– Нет никого…

"Шкрррып, шкррып".

– Говорю же, нет тут никого…

– "Шкррррык".

– В лес они ушли…

"Шкр-крепс?"

– Так ведь нет ни…

– Лё. Там кто-то есть.

– Да заманали вы все! – прорычала Лёлька, понимая, что поспать – удовольствие не для этой ночи, поднялась, кутаясь в одеяло, и осторожно выглянула в окно.

На карнизе, широком, как иной тротуар в лукоморском переулке, прижавшись к стене и воровато оглядываясь на двор, стояли Мажору… и Синиока.

Сон с княжны как рукой сняло.

– Заходите, гости дорогие, ноги вытирайте, шапочки снимайте, руки мойте… – распахнула она раму.

Мажору, послушно вытерев ноги об подоконник, беззвучно соскочил на пол, втащил в комнату сестру и принялся оглядываться по сторонам.

– Ты чего? – насторожилась девочка.

– Где у вас тут руки помыть?

– Какие руки?

– Передние.

– Ты сама сказала, что надо вымыть руки, Ори-кун, – напомнила ей Синиока.

– А-а-а, зануды вамаясьские… – пробормотала Лёлька и махнула рукой: – Потом вымоете. Дома.

При звуках голоса любимой девочки Ярослав вскочил с татами и замер, не зная, хвататься ему за одеяло или одеваться по-дневному.

– Яри-тян, доброй ночи тебе, – сложив ладони лодочкой, прошептала гостья, опустив очи долу.

– Синиока свет Шиновна… добро пожаловать… располагайся… – княжич, остановивший выбор на одеяле, завернулся в него как записной стеллиандр и сделал широкий жест, обводя по-вамаясьски традиционно пустую комнату. – Чувствуй себя как дома… пожалуйста…

– О, дома у нас несравненно уютнее! – оглядела обстановку Шино-младшая, и пока Лёлька в ступоре размышляла, как одна пустая комната может быть уютнее другой, добавила: – В нише висит картина с пионами, а не с бамбуком, как тут.

– А. Ну да. Гораздо уютнее, – не отходя далеко от ступора, осторожно согласилась княжна и перевела взгляд на гостя: – А мы о чем будем говорить для политеса? Про мебель уже занято.

– Для… чего?

– Ладно, забудь, – махнула она рукой. – Давай про погоду.

– Зачем?

– Ну у вас же принято…

– У вамаясьцев, – кисловато усмехнулся Мажору. – А айны сразу выкладывают, зачем пожаловали.

– И зачем? – спросила Лёлька, испытывая максимальный прирост симпатии к неведомому северному племени.

– Вы видели, кто напал на вашу лодку?

Девочка кольнула его подозрительным взглядом:

– Дракон. Который жил тут всегда, пока не пришли люди.

– Вы его видели? – глаза гостя упрямо встретились с ее.

– Ну нет, – неохотно призналась она. – Но Дайсуке Посуду сказал…

– Дайсуке сказал вам, что это дракон, – согласился Мажору. – Но сегодня днем, когда показывал свой дворец нам с отцом, он завел нас в подвал – похвастаться самым главным своим сокровищем. Скелетом настоящего дракона, который жил в этом озере до прихода людей, а потом умер – то ли от старости, то ли обожравшись поселенцами.

Глаза девочки округлились.

– Дракона?.. Так значит…

– Значит, это был не дракон! – подытожил за нее наследник тайсёгуна – и не угадал.

– Я говорю, – отмахнулась Лёлька, – что значит, когда Посуду говорил, будто это был дракон, он знал, что…