– Паук и шмель, – хмурый, как сто Агафонов, ответил Чи Хай, повёл плечами, вдохнул… и превратился в Чи Хая.

– Тысячелетние персики! – растерянно выдохнул он, снова встрепенулся, отряхнулся, как мокрый пёс, воздух вокруг него словно вскипел – и успокоился, являя Белому Свету точную копию толмача.

Еще попытка, еще и еще… Результаты были неизменными. Сам или У Ма. Два варианта.

– Попроси братьев превратиться! – прервал чародей отчаянные попытки старшего брата.

Он повернулся к брату слева, всё еще находящемуся в подобии ступора, потряс за плечо и скомандовал:

– Ни, обернись!

Чи Ни послушно оглянулся.

– Не так! Обернись своим животным! Любым! Смотри на меня! Повторяй!

Братья встретились взглядами – сверлящий Хая и недоумевающий Ни. Хай развёл руками, вдохнул – и чрез миг два молодых вотвоясьца таращились друг на друга – тоже как будто братья, но по сравнению с предыдущим обликом сходство не казалось слишком заметным.

– Получилось?.. – неуверенно пробормотал рядом Геннадий.

– Еще, – скомандовал маг.

Хай и Ни снова встряхнулись – и перед публикой, только теперь начинающей понимать, что произошло нечто непоправимое, предстали два старика, одинаковые как две капли чернил[175].

Потрясенный Агафон раздвинул медленно приходящих в себя братовьёв и опустился на бортик фонтана. Рядом с ним плюхнулся Гена.

– Кабуча? – мрачно спросил он.

– Перекрестная трансгрессирующая рандомно инициированная трансформационно-резистентная… – начал было он с натужно-снисходительным видом, но махнул рукой и уныло закончил: – …кабуча.

– И это всё из-за меня? – донесся из лужи потрясённый голос воробья размером с гориллу.

Даже спустя несколько дней на Дая было больно смотреть. При каждом чихе, задумавшись или просто заснув, он рисковал обратиться в любое живое существо из "Справочника вотвоясьского натуралиста" – и хорошо, если в одно. Усы, лапы и хвост крючком на рыбе со шмелиной головой – зрелище не для слабонервных. Безутешнее его во всем поселении были только братья Чи.

Отошедшие после первого шока, они сперва осадили лабораторию с хозяевами, запершимися внутри[176], и только вмешательство глав всех гильдий спасло изыскателей от разговора на тему "как пройти в лавку магистра Броше". Потом они по очереди начали дежурить у лаборатории и домов, где поселились Агафон и Гена и требовать восстановить статус-кво. А поскольку числом их было восемьдесят два, а лицом – один, то к концу второго дня пикетов маг и учёный начали чувствовать себя героями то ли былины ужасов, то ли анамнеза из дома душевной скорби.

Они старались. Они честно пытались обратить ход заклинания. Они выкачали крови из каждого столько, что хватило бы на создание еще восьми десятков братьев с нуля. Они перетрясли все генины книжные запасы. Они едва не затёрли до дыр знаменитую агафонову шпаргалку. Они ставили опыты на Чи Хае, его брательниках и даже толмаче вместе и по отдельности. Они даже почти забыли про Наташу и – о ужас! – подружились.

Но тщетно. На все попытки сдвинуть статус с кво хоть на один ген внешний вид и спецификации братьев отвечали полным презрением. После бессонных ночей, бестолковых утр, бесполезных дней и безнадежных вечеров светочи науки и магии пришли к выводу (и объявили его во всеуслышание), что расстраиваться не надо и что всё могло быть хуже, хотя не сказали, каким именно образом.

Так что мало-помалу ситуация устаканилась – не в последнюю очередь потому, что у нее не оставалось вариантов.

Толмач научился сдерживать свои животные порывы, и если бы не хищный блеск в глазах при упоминании мяса и не выпускающиеся во время перелистывания страниц обкусанные когти, то от старой версии новую можно было бы отличить едва ли. Впрочем, он был единственным лицом из всей компании, которое получило от экспериментаторов обнадёживающие вести: скоро пройдёт само по себе, главное – не поддаваться соблазну превращений. Братья же, вволю погоревав и пожаловавшись на горькую, как пирожок с полынью, судьбиншку, посвятили себя дальнейшему освоению ремесел.

Чи Хай, как единственный из них знавший, что потерял, дольше братьев осаждал лабораторию с уговорами вернуть всё как было, потом уговаривал Серафиму надоумить неразговорчивых светочей разносортных знаний как вернуть всё как было, потом Ивана с уговорами уговорить Серафиму надоумить, и только когда все по очереди, вместе и не по разу развели руками, смирился. И вспомнил, что собирался свататься – что привело к новому приступу отчаяния.

– Зачем я теперь ей такой нужен! – восклицал он, пристукивая кулаком по забору и не замечая, как недобитое временем и жителями сооружение разлеталось щепками при каждом ударе. – Она не захочет на меня и смотреть! Что мне… Нет, что нам теперь делать?! Ведь я обещал ей придти и спасти от ее ужасных тёток!

– Раз обещал – приди и спаси, – решительно проговорил Иван.

– И если она тебя любит, то полюбит и таким, какой ты есть, – добавила царевна. – Тем более что другим она тебя всё равно не?..

– Не, – покачал головой Сам.

– Тем более! – воскликнула Наташа.

– Но она знает, что я оборотень!

– Ну так ведь это правдой осталось, – резонно заметил Демьян.

– Но это другая правда!

– Правда всегда одна… так сказал фараон… – пропела Лариска.

– Кто?..

– Ужамбаршкий тшарь, который в прижмах жил! Или в конушах?..

– Жа… то есть, зачем? – выведенный из отчаяния и вогнанный в ступор дружной лукоморской командой, вопросил Сам.

– Шибко умный был, – поджав губы, сообщила боярыня Настасья.

– Короше, шобирамщя и поехали – шватовштво отлагательштв не терпит! Такую девку, как Лепешток ш Перщями, враж уведут! – закивала боярыня Серапея.

– Это точно. Перси у ней – что надо, – кивнул Агафон и заработал убийственный взгляд Чи Хая, по членовредительской силе способный соперничать только с палящим взором Наташи.

– Мы. Отправляемся в Синь Пень. Немедленно! – сурово сведя брови, прорычал Сам.

И немедленно – сразу, как только вотвоясьцы и лукоморцы собрали вещи, поужинали, выспались, позавтракали, собрали вещи, пообедали и собрали вещи, они тронулись в путь.

– Как-как-как?.. – с видом еще более озадаченным переспросил Чи Хай. – "У нас товар…"

– Наоборот, Чихаенька, – терпеливо, свесившись почти наполовину из окошка кареты, проговорила боярыня Настасья. – У вас – товар. Но это тебе запоминать не надо – это мы будем говорить, или брательники твои. Ты будешь во дворе стоять со связкой ухватов. Самое главное, замок не забудь в правый карман положить, а фунтик с солью в левый.

– Зачем?! – Хай возвёл руци и очи горе, проглядел камень под ногами и едва не свалился. – Где мы столько ухватов возьмём?! И у меня и карманов-то нет!

– Будут, – успокоила Лариска, просунувшись между головами боярынь. – Мы тебе наряд боярина Геннадия дадим.

– Но он ниже и худее меня!

– До размеров боярина Демьяна мы тебя откормить не успеем, – покачала головой боярыня Настасья.

– И отчего просто нельзя поздороваться, сказать, что я пришёл взять в жены…

– Нельжя, – с садистским удовлетворением отрезала боярыня Серапея. – Не по обышаю.

– Да мы даже не слыхали про эти ваши обычаи! – взбунтовался пристроившийся рядом Ни.

– Не нашенские оне! – поддержал его Чи Я. – Не для нас то есть!

– У оборотней всё просто. Понравилась девушка – пришёл в ее пещеру, сгрёб при родителях – и к себе потащил. Если ты ей не по нраву, или родителям ее, дальше порога не уйдёшь, – гордо проговорил Пай.

– Точно! Во как свататься надо! – обернулся на лукоморцев Чи Сы. – А то "товар", "купец", "добавочная стоимость", "наложницы на каникулах"…

– Налоговые каникулы, Сычик, – с гордостью профессора за самого способного студента поправила Лариска.