- Полиция не справляется? - удивлённо повторил Андриш Станиславич и покачал головой. - Не ожидал от тебя таких слов.

  - Анна так ответила однажды, - тёплая улыбка озарила лицо Штольмана, согрев глаза и преобразив сурового следователя.

  Князь Лисовский тоже улыбнулся, но тут же помрачнел, опять ощутив резкий укол тревоги. Мадонна, да что же такое происходит?!

  - Яков, мне кажется, наши дамы в беде, - Андриш решил, что лучше прямо сказать о своих подозрениях, чем потом сожалеть об упущенных возможностях. Как говорится, пистолет в кармане всегда лучше, чем в ящике стола, мало ли, куда кривая приведёт.

  Штольман, вопреки опасениям князя, ехидничать над излишней мнительностью, мужчинам чести не делающей, не стал, коротко кивнул, решительно поднимаясь и надевая шляпу:

  - Я тоже так думаю. Едем.

  - Ты знаешь, куда? - Андриш Станиславич готов был поклясться, что дамы своими планами не делились, расплывчато сообщив, что хотели бы прогуляться по магазейнам.

  Яков Платонович чуть нахмурился:

  - Пана Костешского убили из-за Карт Судьбы, так?

  Князь согласно кивнул.

  - А кто в Варшаве может рассказать нашим барышням об этих Картах?

  Андриш Станиславич с тревогой посмотрел на следователя:

  - Ты хочешь сказать, что Лизхен и Анна отправились на встречу с паном Гроховским? Но это же опасно!

  Штольман выразительно вскинул брови, жёстко усмехнулся:

  - А когда опасности останавливали Анну или Лизхен?

  Андриш тяжело вздохнул. Что верно, то верно, Елизавета Платоновна особа весьма решительная, даже рождение сына её ничуть не укротило, да и Анна Викторовна не похожа на особу, весь смысл жизни коей не выходит за пределы детской, кухни и спальни. Оно, конечно, и к лучшему, с такими жёнами быт, романтику заедающий, не страшен, только уж больно маятно каждый раз, супругу на прогулку отпуская, гадать: какие за столь невинным развлечением бедствия с последствиями последуют. Ну да ладно, как любил батюшка приговаривать: "мужчинам в этой жизни грех жаловаться на верного скакуна да супругу, ибо сами выбирали". Князь Лисовский знал, что тихо и мирно с Лизхен не будет, да чего пред собой лукавить, за вот эту её склонность к приключениям он её и любит. И в обиду никому не даст!

  - Едем, Яков, - князь Лисовский подхватил трость, в оголовье коей хранился кинжал, сунув в карман небольшой револьвер и широким шагом направился к двери. - Я знаю, где найти пана Гроховского.

  ***

  Вацлав Альбертович, за годы своей не самой спокойной и законопослушной жизни привыкший к капризам пани Фортуны, самонадеянно предполагал, что научился быть всегда и ко всему готовым. И какие бы события не произошли, от благостных до трагических, он с достоинством их встретит и стойко выдержит. Только вот последнее время судьба словно вознамерилась доказать пану Гроховскому как сильно он заблуждается, регулярно проверяя его тем либо иным способом на стойкость. Сначала единственная дочь, Зося, увлеклась учениями бешеных европейских дам, дерзающих, вот срам-то, лепетать что-то о равных правах для мужчин и женщин. Начитавшись этих дерзновенных произведений, Зося даже заявила, что венчание - пережиток прошлого и можно вступать в плотскую связь с мужчиной без одобрения родителей и благословения церкви. После столь необдуманных фраз Вацлав Альбертович отправил супругу с дочерью на отдых в Ниццу, а сам, пока дамы наслаждались теплом и невинными развлечениями, с помощью своих людей нашёл неразумного, дерзнувшего столь опасные размышления в голове Зосеньки посеять, и скормил ему одну из самых опасных книг. Не всю, конечно, мужичонка слабоват оказался, уже после третьей страницы упал на колени и возопил о пощаде, уверяя, что даже пальцем к девице не притронулся и на невинность её не искушался. После столь бурного покаяния неразумному были всучены все его книги, отвешен чисто символический пинок под то самое место, коим проповедник разврата думал, и указано на дверь. А дабы впавший в немилость не вздумал искать с Зосенькой тайных встреч, Вацлав Альбертович ласково пообещал при следующей встрече обложить кавалера его книжонками и запалить. Пусть-де проповедует свои убеждения подобно великим учёным древности, кои и на костре от идей своих не отрекались.

  Вернувшись с отдыха, Зося, к счастию, о свободных отношениях и не помышляла, с головой уйдя в рукоделие, музицирование и прочие невинные забавы, в коих благовоспитанные барышни время коротают. И хоть вышивки получались перекошенными и расползающимися, на картины без крёстного знамения смотреть было совершенно невозможно, а игра на рояле и пение напоминали вопли терзаемой проказником кошки, пан Гроховский готов был смиренно терпеть всё это во имя счастия любимой дочурки. Да и знал Вацлав Альбертович, что недолго сии развлечения будут прельщать сердце Зосеньки, скоро она чем-нибудь новым увлечётся. И дай господь, чтобы это было цветоводство, а не стремительно набиравшая популярность химия. Дочурка ожиданий папеньки не подвела, как-то вечером заявив, что у неё просили руки, и она милостиво согласилась. Пани Ядвига, матушка Зосеньки, от неожиданности даже рукоделие из рук выпустила, а сам пан Гроховский удар принял стойко, только брови приподнял да поинтересовался, кто счастливый избранник. Жених оказался не так уж и плох: князь Чарторыжский, молодой, решительный, ещё по-юношески горячий, но и в пиру, и в миру головы не теряющий. Одно было у кавалера неладно: кроме титула, нрава доброго и лица пригожего предложить своей невесте ему было нечего. Дом, в коем он жил, и тот не ему принадлежал, а брату, коий по доброте и благородству родственника приютил. Деньги, конечно, как церковные проповеди гласят, суета и тлен, но без них семейную жизнь начинать тоже не гораздо, а потому Вацлав Альбертович во имя счастия дочери решил должников своих пощипать, а то некоторые расслабились, наивно решив, что долг карточный позабыт и никто о нём не спросит.

  Вот потому пан Гроховский и оказался в тихом провинциальном Затонске, да с Яковом Платоновичем Штольманом не гораздо получилось. Пан думал долг карточный стребовать, даже Нину Аркадьевну исхитить приказал, да быстро приметил, что Штольману госпожа Нежинская уже не так и дорога, нашлась замена петербургской интриганке. Помянул Вацлав Альбертович амурные выкрутасы господина следователя тихим незлым словом, по-мужски понял и одобрил его, а после приказал украсть госпожу Миронову, коя занозой в сердце Якова Платоновича сидела. Пан Гроховский понадеялся, что уж теперь-то всё учёл, никуда господин Штольман не денется, заплатит, как миленький. И надо отдать должное, господин следователь действительно деньги принёс, только пани Фортуна опять коленце выкинула. Сначала Яков Платонович Вацлава Альбертовича в покер вчистую обыграл, словно гимназиста несмышлёного, а потом выяснилось, что дамы, вместо того, чтобы смирно спасения ждать, в бега подались. Добро, что по лесу поплутав, опять в домик вернулись, иначе семейству Гроховских не на свадьбе гулять бы пришлось, а на похоронах супруга и отца слезами умываться. Уж больно Вацлаву Альбертовичу взгляд господина Штольмана, когда он об исчезновении Анны Викторовны узнал, не понравился. Сердце вещее подсказало: за эту вот госпожу Миронову Яков Платонович голыми руками придушит, а то и загрызёт. Так что, из Затонска пришлось уехать не солоно хлебавши, ну да ладно, бог с ним, с проигрышем. Главное, что хороший человек в амурах своих определился, а должников у пана по всей России-матушке немало, есть кого пощипать доченьке на свадебку.