— Пойдем. У меня для тебя сюрприз, — произнес с кривоватой ухмылкой, когда поднялся и тоже разделся.

Взяв меня за руку, Воронов двинулся в большую комнату. Еще на подходе моих ноздрей коснулся острый аромат, который ни с чем не спутаешь.

— Красавица, правда? — похвастался Миша, когда мы остановились на пороге, созерцая пушистую ель.

Ради лесной гостьи, стоявшей у окна, хозяину пришлось передвинуть диван и журнальный столик. Дерево уже было водружено на подставку, но на ветвях, радующих глаз сочной зеленью, не висело ни единого украшения. Смолистый хвойный запах праздничным хмелем ударил в голову. Обвела глазами комнату и заметила большую коробку, которая стояла в углу у книжного шкафа. Видимо, Миша приготовил игрушки и прочую атрибутику.

— Я же отдавала голос за искусственную, — хитро улыбнувшись, напомнила Воронову наш разговор во время поездки в коттедж.

— А я предпочитаю настоящее, — упрямо возразил он.

Промолчав, я подошла к елке, коснулась колючих ароматных ветвей, провела пальцами по гладким смолянистым иглам. Конечно, Миша прав: какой Новый год без сочных запахов хвои, мандаринов и шоколада? Без брызг шампанского и искр бенгальских огней? Все это уже давно стало и штампом, и лакмусовой бумажкой для проверки качества организации праздника, и даже ритуалом, предотвращающим несчастья в наступающем году.

— Украсим ее вместе, — Миша встал рядом со мной. — Можем даже сегодня…

— Звезду, разумеется, полезешь ставить ты, — повернулась к нему, наткнулась на довольную улыбку и сияющий взгляд.

— Разумеется.

Кивнув, я вернула внимание елке, усмиряя застучавшее быстрее сердце. Та нежность, ласка, которую увидела в его глазах, будоражили, распаляли. Интересно, он дотронется до меня только тогда, когда позволю, или все же не выдержит, не дождется согласия?

— А на Новый год зажжем свечи и фонарики на елке. — Миша тихо продолжил, встав еще ближе, коснувшись грудью моего плеча, дотронулся до той же веточки, что гладила я.

— Представь, кругом волшебный праздничный полумрак, часы бьют двенадцать, мы загадываем желание… — Бархатистый шепот лился в ухо, горячее дыхание обдувало шею, щекотно шевелило волосы. — Ты уже придумала свое?

«Да, — ответила мысленно. — И надеюсь, оно исполнится сегодня». Меня нисколько не удивило, что мужчина уже обозначил планы для нас с ним на новогоднюю ночь. Жаль, что они не исполнятся…

— А ты? — спросила вслух, подняв на Мишу глаза, а он неотрывно смотрел на мои губы.

— Конечно. Обдумал и все приготовил… Для его осуществления.

— Предусмотрительный, — шепотом произнесла я.

— Не без этого…

Не знаю, кто из нас сделал это последний шаг. Может, оба одновременно? Вздохнула, моргнула — и вот мы, забывшие обо всем, цеплявшиеся друг за друга, уже целуемся страстно, нетерпеливо, жарко, будто эта близость, ощущения, переживания — единственное, что нам позволили перед смертью.

А потом, практические не отрываясь от моего рта и шеи, Миша подхватил меня на руки и отнес в спальню.

Я и не заметила, как мужчина снял с меня платье, нижнее белье (оставил только чулки), как сама стянула с него одежду. Все в каком-то забытьи и затмении, лихорадочном стремлении как можно быстрее добраться до его кожи, ощутить силу мышц, наполнить себя им. Меня бросало то в жар, то в холод. Внутри зудело, росло, ширилось что-то мощное, невероятное, неодолимое… И взорвалось сразу же, как он оказался внутри. Я растворилась в волнах экстаза, накатывающих одна за другой. Несколько жестких, быстрых толчков — и он тоже присоединился ко мне в нирване, обжигающем, пьянящем блаженстве… Целуя жарко, шумно дыша. Подрагивающие пальцы дергали пряди волос, запутавшись в них…

— Леська… Как же я соскучился… Как же… Не отпущу больше, слышишь? Никогда… — Срывающийся шепот, затяжные поцелуи. Губы, язык, проводящие по ключицам, по бешено бьющейся жилке на шее…

Я поглаживала непослушными руками его спину, плечи, ерошила жесткие волосы на затылке, дрейфовала в сладостном утомлении, мягко улыбалась, целовала в висок, грудь, шею. Верила каждому слову. Ведь сегодня исполняется мое желание, поэтому можно и нужно поверить: все настоящее.

Миша, успокоившись, проложил дорожку неспешных поцелуев вниз, от груди к животу, спустился с ласками к бедру, начав стягивать чулок. Касался так чувственно, умело, правильно… К тому моменту, как была обнажена вторая нога, я уже вновь горела. Нетерпеливо потянула мужчину вверх. Наши губы вновь соединились…

На этот раз мы уже не были столь торопливы и напористы, как в первый. Любили друг друга нежно, осторожно, то едва касаясь, распаляя еще больше, то будто захватывали в плен жгучих, дурманящих поцелуев и настойчивых ласк. Словно бы вернулись в те месяцы до расставания. Тогда почти каждое соитие было таким: как будто шоколад с перцем, когда в одно целое и невообразимое смешиваются острота, счастье, сладость и переполненность многогранными ощущениями.

Оставив мое тело, Миша обессиленно лег на бок, крепко прижал меня к себе, обхватив талию. По разгоряченной и все еще наэлектризованной коже прокатилась прохлада, но тянуться за пледом совершенно не хотелось.

Погруженная в упоительный транс, я бездумно водила пальцами по его предплечью, прослеживая каждую жилку, вену, разрисовывала кожу завитушками, цепляясь за волоски.

— У тебя правда никого не было? — нарушила молчание. Голос звучал хрипло, в горле пересохло. Все же придется заставить себя подняться с постели, чтобы попить и… даже перекусить чем-нибудь.

— Правда. — Воронов, пошевелившись, заглянул в глаза. — Ты единственная. Была, есть и будешь.

Я зажмурилась, чувствуя, как сладкой и счастливой болью растекаются в сердце эти слова, в волнении от того, что увидела в его взгляде. Наверное, именно с таким выражением лица люди дают нерушимые клятвы. И плевать, что нерушимых клятв нет.

Положила ладони ему на грудь, а потом порывисто обняла, притянула к себе.

Мы целовались и только, оба изможденные и не способные на что-то большее. Пока было достаточно его губ, беспрестанных прикосновений, близости, запаха кожи, тепла. А после, кажется, мы ненадолго задремали, опутав друг друга руками и ногами.

Я открыла глаза от толчка, посмотрела на Мишу, севшего на край кровати. Он, ухватив мою руку, запечатлел нежный поцелуй у запястья, в середине ладони.

— Хочешь поужинать? — спросил, улыбнувшись.

Кивнула и завозилась, усаживаясь.

Мужчина встал и, подбирая нашу разбросанную одежду, направился к шкафу. Я же залюбовалась движением тугой мускулатуры спины, ягодиц, бедер. Внизу живота сладко и болезненно потянуло желание.

Никогда прежде не думала, что могу быть столь ненасытной. Дело, скорее всего, в разлуке, в этой ночи, последней, единственной…

Воронов натянул домашние серые клетчатые брюки, а мне вручил сверток черного шелка. Развернув, я сдавленно ахнула.

— Думала, потеряла ее с концами, а она все это время была здесь, — проговорила, поглаживая сорочку на тонких бретелях с изящным кружевным верхом.

— Дожидалась тебя вместе со мной. — Тепло улыбнувшись, Миша провел пальцем по моей щеке, очертил губы.

Надо же, он хранил ее в шкафу, со своими вещами, не пытался вернуть… Потому что знал и ждал, что вновь окажусь здесь. Невозможный, невероятный мужчина. Жаль, что не мой… Хотя мой — сегодня. Бесконечное сегодня.

На кухне, как всегда, царил идеальный порядок. Подозреваю, что Миша по-прежнему редко пользовался ею. Этого сторонника волчьей диеты и готовых обедов оказалось трудно приучить к обычному трехразовому питанию, но у меня вышло. Пока были вместе, он даже любил совместные домашние завтраки и ужины.

— В холодильнике овощной салат и «Цезарь». Не знал, к чему будешь сегодня больше склонна, поэтому взял оба, — пояснил мужчина, достав турку и банку с кофе.

— Заботливый, — хмыкнула я, открыла одну из термоупаковок, лежащих на столе, и обнаружила там свои любимые роллы.

— Ого! А вот это уже сверхзаботливость.