— И что?! Что он сказал? — Фрэнк обратился в слух, и даже Грасс замедлил шаг.
— Этот тип приходил в кабак не раз, видно, чтоб к нему привыкли. Сидел тихо, уткнувшись в свое пойло. А расплачивался… — тут Красавчик сделал эффектную паузу, и подкрутил ус. — Расплачивался всегда монетами андаргийской чеканки.
Сердце Фрэнка забилось быстрее. Он не знал, что и думать. Это подтверждало версию Филипа, но какую из них — ту, что друг сообщил Ищейкам, или ту, что Фрэнк услышал в карете?
— …Как-то раз подошел к хозяину, и сказал, что ищет человека, готового на все, головореза с репутацией. За ценой, мол, не постоит. Хозяин проделал обычный танец, мол, головорезов не знаю, а ежели нужен честный человек для честного дельца — кой-кого подыщу. Шепнул потом Нечестивцу, и они встретились на другой день в кабаке, наш неизвестный и тот. Вроде как ударили по рукам. И… Больше хозяин ни одного из них в кабаке не видел. Что само по себе подозрительно. Нечестивец стал кормом для трупоедов, а вот второй…
— А как он выглядел?! Во что был одет, какие имена называл?
Красавчик жестом остановил поток вопросов, самодовольно усмехнулся. — Уж я выбил из него все, что можно было, поверьте, командир. Лорд Филип будет мною доволен. То есть нами. Тот тип был вроде как не высокий, но и не низкий, кутался в черный плащ с круглой брошью на плече, лицо — смуглое такое, с ястребиным носом. Усы — длинные и темные, свисают книзу, не как мои. И акцент! Хозяин без всяких намеков про него сказал. Слабый акцент, но смахивает на андаргийский, это их "прррэ-вэт-ствую". А уж кабатчик в говорах понимает. Теперь-то злодею от нас не уйти!
— Да уж, дело за малым, — проворчал Кевин, толкая створку ворот, — Надо лишь найти одного андаргийца в городе, где их тысячи. Приметы: смуглый, с большим носом и усами, как добрая половина андаргийских оборванцев, когда-либо продававших свой меч за горсть серебра.
Красавчик нисколько не смутился. — Самое интересное-то я оставил на потом… Шрам! От левого глаза и вниз по носу. Теперь его отыскать будет попроще, не так ли, командир?
Улочка, огибавшая каменную ограду Красного Дома, была почти пуста. Только замирал вдали цокот копыт, да еще этот нищий…
— Надо бы устроить облаву на андаргийских собак, — рассуждал Красавчик. — Оцепить квартал, где они любят селиться, между кладбищем и Черепушкой, да и…
— ЭЙ, УБЛЮДКИ!!!
Крик — такой громкий, что вспугнул ворон с ближайших крыш…
Что-то одновременно жалкое и грозное чудилось в долговязой фигуре, которая отделилась от ограды и придвинулась к ним.
Истрепанные одежды, что болтались на тощем теле, могли когда-то быть костюмом преуспевающего мещанина. Голову и неухоженную бородку мужчины выбелило время, но в широких плечах еще чувствовались сила. Ненависть дарила лихорадочный блеск запавшим глазам.
В правой руке его подозрительно дергался мешок.
Лицо Красавчика исказила уродливая гримаса. — Опять ты, старый хрыч! Нарвался! — Ищейка рванул к старику, но резко остановился, когда тот полез в мешок.
Фрэнк поспешил встать между ними. — Не трогай его.
— Осторожно, командир, он не в себе! — Ищейка сжимал рукоять меча. — Может быть опасен.
Старик меж тем вытащил на свет черного петуха. Поднял его в воздух, держа за шею, другой рукой выхватил нож из-за пояса.
— Темный Владыка! — Старик глядел в землю. Для простых людей, царство Темнейшего было там, в недрах земных. — Я приношу тебе в дар мою плоть, мою душу и мое спасение. Покарай злодеев, погубивших моего сына! Забери их к себе, дозволь мне на том свете высосать глаза их из глазниц, грызть их кишки, пить кровь их жил. Дай мне услышать их вопли, и пусть они длятся вечно, как моя загробная мука, — одним ударом широкого ножа он отрубил петуху голову. — Этой кровью заклинаю тебя.
Безголовое тело упало на землю и слепо забилось у его ног. Махали крылья, во все стороны брызгала кровь.
— Этой кровью вяжу себя. Старик резанул себя по предплечью, и темная жидкость закапала вниз, впитываясь в грязь.
Красавчик уставился на старика, бледный. По спине Фрэнка тоже пробежали мурашки. В таком проклятии должна была быть сила. Но хуже казалась боль в голосе, исторгавшем нечестивые слова.
Кевин упер руки в боки и покачал головой. — На кой ты сдался Повелителю Тьмы?! Курицу эту хоть съесть можно. Чем болтать и надоедать людям и духам, лучше бы сам отомстил своим обидчикам. Нож у тебя есть.
— Будь я моложе!.. — старик сжал кулаки. — Тебе и твоим дружкам-убийцам было б не до смеха. И этой шлюхе тоже, если б не дитя. Я знаю, она тут тоже причастна. Но боги правду видят. Если Пресветлый отвернулся от меня, так может, хоть демоны услышат.
Красавчик дернулся вперед, замахнувшись, но Фрэнк поймал его за локоть. — Это же старик!
Кевина, кажется, все это забавляло. — У нас дозволено исповедовать разные религии, но тьмапоклонникам — дорога на костер, а ты еще и черным колдовством тут занимаешься, старик. Что скажешь, Доджиз, арестуем его, допросим по-нашему?
Красавчик отступил, сердито сплюнув. — Черт с ним! Некогда возиться!
Фрэнк потянул его прочь. — Его сын умер. Он не в себе от горя. Оставим его. — Он надеялся, что несчастный успокоится, перевяжет свою рану и отправится домой.
Старик услышал Фрэнка и разъярился еще больше. — Я в своем уме и вижу вас насквозь, лжецы, проклятые убийцы! — Он плюнул в их сторону, но неудачно — слюна повисла на седой бороденке. — Будьте вы прокляты, ублюдки, сучьи дети, будьте прокляты!
Внизу, безголовый петух спокойно расхаживал по земле, натыкаясь на ноги старика и пытаясь клевать обрубком шеи. Рана больше не кровоточила.
Они двинулись по улице, то и дело оглядываясь на старика, — вдруг попытается напасть. Но тот стоял на месте, сотрясаясь от ярости, выкрикивая оскорбление за оскорблением, а ветер развевал его одежды и трепал белые пряди волос.
Так, под аккомпанемент проклятий, начался для Фрэнка первый день настоящей службы.
— Что случилось с его сыном? — спросил он, когда крики старика затихли вдали.
Красавчик поморщился. — Дурацкая история, командир… Не забивайте себе голову.
— Я хочу знать.
— Слышишь, твой командир хочет знать, — Кевин усмехнулся. — Вопрос в том, кто из нас расскажет.
Красавчик раздраженно покосился на товарища. — Да история самая обычная, тут и говорить-то не о чем. Птичка нам напела, что сын этого старикашки, державший лавчонку на улице Лудильщиков, приторговывает из-под полы краденым. Ну, Рас и Кас потрясли его хорошенько и нашли на дому кое-какие вещички. Взяли мы его на допрос, но только начали прижаривать, мягонько так, как этот здоровый бугай возьми да испусти дух.
— Прижаривать?!
— Это мы так говорим только, ну, давить, что ли. Старикашка отлично видел, когда забирал тело, что сынок его почти целый был. Жаловаться не на что, доказательства — не отвертишься. Разве это наша вина, что Боги сотворили этого парня таким хлипким? Меня там не было, так конечно, Крошка мог чего-то не так сделать, да только вряд ли.
Фрэнк вспомнил лапы Крошки, его гнусную ухмылку, и внутренне содрогнулся.
— …А старик этот взбесился, вопил, что его сын — честный человек, а вещички мы подложили. Я думал, он уже угомонился, так нет — снова пришел портить нам кровь!
— Это был его сын, — сказал Фрэнк. Что может быть естественнее любви отца к сыну, не так ли?..
— Так пусть носит ему цветы на кладбище!.. Простите, командир, — не очень-то приятно, когда тебя и твоих друзей обвиняют во всех грехах за то, что вы честно выполняете свою работу. Да еще при вас! Ну, коли он еще хоть раз сюда заявится!..
Вокруг открывались лавчонки и мастерские, чьи вывески пестрели на свету яркими красками. Хозяева распахивали ставни, выставляли товар на скамьи под защитой деревянных навесов. Домохозяйки и слуги тащили домой кувшины и ведра с водой из ближайшего фонтана, или, вооружившись корзинами, уже спешили за покупками. Первые торговцы в разнос прохаживались взад-вперед, завывая почище мартовских котов. Вот проехала мимо тележка старьевщика, обдав тяжелым затхлым запахом…. Шум, гам, суета — а Фрэнк едва замечал все это. Перед мысленным взором стоял измученный старик, просивший у Ада справедливости, в которой отказали Небеса.
