Окружив себя для храбрости друзьями, мужчина направился к особняку, требовать, чтобы ему вернули жену. Долго пришлось стучать и колотить, прежде, чем за дверной решеткой показался хозяин.

Алхимик и не подумал открывать визитерам. Проворчал, что только черт знает, где сейчас эта бабенка, и куда запропастился его проклятый слуга, — не самый удачный выбор слов! А потом велел убираться восвояси.

Безутешного мужа это успокоить никак не могло.

А на следующий вечер произошло доселе невиданное — алхимик самолично появился в одной из местных лавок! Удивление и волнение бакалейщика переросли в ужас, когда он заметил, что рукав странного гостя испачкан кровью…

Алхимик слегка смутился под его перепуганным взглядом, и пробормотал, что де с тех пор, как исчез его слуга, ему приходится выполнять всю работу самому, вот он и поранился.

Когда лавочник поведал об этом случае соседям, те не сомневались ни мгновенья — рукав алхимика замарала кровь служанки, которую он умертвил собственными руками. Сейчас ее тело лежит в подвале — возможно, рядом с трупом немого слуги — чтобы послужить алхимику в его темных чародействах…

Гнев разгорался в сердцах. Такое было невозможно стерпеть!

Возбужденная толпа вооружилась всем, что под руку придется, и отправилась приступом брать дом проклятого колдуна. Размахивая факелами, люди окружили особняк.

Лицо хозяина дома мелькало в окне второго этажа, но он не вышел к гостям, даже тогда, когда в стекла полетели камни и горящие тряпки. Это, впрочем, было не удивительно. Удивительным оказалось то, что, когда разъяренная толпа выбила двери и пронеслась по комнатам, громя мебель, то не обнаружила нигде ни алхимика, ни его слуги, ни убиенной служанки.

Единственное живое существо ждало их в самом низу, в подвале. Там, из черноты, навстречу гостям сверкнули два огненно-желтых глаза. На столе, уставленном склянками, сидел большущий черный кот и грозно урчал.

Люди потом рассказывали, что пытались поймать зверя — но тот словно таял у них в руках, обращаясь черным туманом. Так и протек сквозь толпу, выпрыгнул, с громким шипением, в окно — и был таков.

Подвал обыскали самым тщательным образом, вот только не нашли там ни сосудов, полных глаз, ни сушеных рук, ни, что печальнее всего, гор золота. Должно быть, алхимик скрыл их от взора людского при помощи чародейства. Череп отыскался всего один, пожелтевший от времени. В углу и правда стоял скелет, но его расколотили прежде, чем он успел проявить признаки жизни. Склянки, сосуды, странные смеси, белый порошок (видать, из человечьих костей), книги на чужестранном богохульном языке, листы, исписанные диковинными значками, — вот и вся добыча. А еще горсть монет, которые, как и подобает чертовому золоту, оказались на поверку фальшивыми.

Городская стража разогнала погромщиков прежде, чем они успели сжечь дом, а в последующие дни ни один честный человек уже не осмеливался к нему приближаться. Жить там, где творились столь темные дела, так никто и не захотел, и особняк с тех пор стоял необитаемым, медленно разлагаясь, добыча времени и стихий. И прочно прилепилось к нему новое прозвище — Дом Алхимика.

Местные говорили, что в заброшенный дом иногда возвращается сам Алхимик, в облике огромного кота с горящими глазами. Всех кошек темной масти в округе истребили, но оборотень, видать, ускользнул… Еще говорили, что по ночам в доме, подвывая, пляшут демоны, с которыми возжался его хозяин.

Ходили и другие разговоры — что кто-то будто бы видел "покойную" служанку Алхимика и немого слугу, когда они покидали город вдвоем. В пользу версии, по которой они сбежали вместе, говорило и то, что слуга, не считая немоты, был кавалер хоть куда, и то, что неутешный муж, придя в себя, не досчитался их с женой жалких сбережений… Да, слухов ходило много…

— Разве мог я не заинтересоваться такой историей? — спросил Гвиллим Данеон, и Фрэнк вздрогнул, приходя в себя. В углах губ Познающего собрались веселые морщинки. — Я прочел ее в городских летописях, еще когда занимал должность во дворце… Тогда я подумывал о том, чтобы написать труд по истории нашей столицы, которую изучал много лет. О, едва ли найдется на свете город, хранящий больше тайн!..

Фрэнк поежился. Зябкая сырость лезла под одежду, и глубже — в самые кости. Сидеть на открытом воздухе уже не казалось такой хорошей идеей. Но укрыться под крышей дома напротив, тянувшего к столу темные лапы теней, почему-то совсем не хотелось.

— И вы верите во всю эту чушь? — голос Грасса резал презрением.

— Во что? — живо откликнулся Данеон. — В то, что черный кот в темном подвале мог ускользнуть от кучки людей, боявшихся его до смерти? Отчего же нет, коты отличаются подобными талантами. Или во все остальное?.. Мой друг, я — Познающий. Мы — люди, изучившие древнюю мудрость Ведающих, имеем несколько ээээ более утонченное представление о потустороннем, чем невежественная чернь. Я верю в то, что человек мыслящий должен уметь а-на-ли-зировать и делать выводы.

— Мы не боимся теней на стене, — кивнула Эллис. — А помнишь ту старушку? Когда мы только обустраивались здесь, она все ходила вокруг, предупреждала, что дух Алхимика еще витает в доме, ждет, когда кто-нибудь начнет снова в нем жить. Грозилась, что дух вселится в одного из нас, и заставит убивать, — Эллис добродушно усмехнулась. — Простая наивная душа…

— Ну да, как же, как же, — закивал Гвиллим Данеон. — Поначалу соседи даже боялись к нам заходить.

— Это дурное место! — прозвучал вдруг высокий, срывающийся голосок.

Все повернулись к Лори. До сих пор девочка сидела тихо, не отрывая взгляда от стола, а сейчас подскочила, прямая и тоненькая, настоящая тростинка. — Нам надо уйти отсюда!

Эллис поднялась, и, надавив ей на плечи, заставила опуститься на скамью рядом с собой. Успокоительно погладила по волосам. — Ну что ты, Лори, милая, не говори ерунды. Она очень впечатлительная, — объяснила молодая женщина, поворачиваясь к гостям. — Расстроилась из-за Триса, бедняжка. Зря мы обо всем этом заговорили.

— Но о пропавшем поговорить придется, — снова заговорил Грасс. — Мы уже наслушались о котах, проклятых домах, и прочей ерунде. А теперь каждый расскажет все, что знает, об исчезновении музыкантишки.

Лето 663-го

…Когда он огляделся, в арочные окна уже смотрели звезды. Надо было уходить, спасать остатки достоинства, но его влекло к ярко освещенному залу, как мотылька к пламени свечи. Как будто того, что он уже увидел и услышал, не хватало, чтобы поверить.

Сам до конца не понимая, зачем это делает, Кевин снова погрузился в шумную суету.

Голоса и звуки музыки долетали словно издалека. Все это уже не имело значения. Скоро он уйдет отсюда навсегда. Как муха, присевшая на прекрасное полотно, он никогда не был частью картины.

Он ждал, что Филип подойдет его прогнать, даже желал этого, но, похоже, и Картмор, и остальные перестали обращать на него внимание. Как будто он уже превратился в дурное, смутное воспоминание. В невидимку.

К тому же, начинался новый танец. Гости образовали круг, и под звуки музыки в центр зала вышли три пары, среди них — Картмор и Гвен. Они танцевали слаженно, красиво, хотя в их движениях не хватало того огня, что раскалял воздух между Филипом и Денизой до дрожи, заставляя казаться в танце двумя половинками единого целого.

Кевин поискал в толпе Денизу, ожидая увидеть, как ее черные глаза испепеляют жениха и его пассию. Но хотя Дениза стояла в первом ряду, смотрела она не на них.

Это был взгляд исподтишка, не предназначенный для публики. Нежность смягчила ее черты, очистила на миг от гордыни, ревности и напускного равнодушия, и сейчас Дениза выглядела как обычная влюбленная девочка, какой, собственно, и была. На мгновение он даже забыл ее ненавидеть.

Фрэнк Делион ничего не замечал, погруженный в себя, понурый. Какого черта ему-то не хватало?! Кевин ненавидел его больше, чем мог выразить, бессмысленной больной ненавистью. Так голодный нищий, должно быть, ненавидит сидящих за пиршественным столом.