— Благодарю. Я завтра же пойду в Крону, а четвёртого в гвардию.

Затем Александр II повернулся к Ивану.

— И ещё, у меня есть одна просьба. Твоя песня, Вань, стала у нас очень популярна.

— А когда-то её запрещали, — ловко подметил сам автор.

— Да, но теперь всё не так. Это был запрет Кроны, но когда я понял, что в народе начинаются свободолюбивые прокериланские настроения, что существует недоверие к власти, в частности к действующему строю и королевскому кабинету, тогда же Крона голосовала за введение некоторых кериланских законов, моё мнение изменилось. Мы подписали множество невыгодных Доброграду договоров с Войланском. Тогда я увидел, что «Мочи кериланцев» — едва ли не единственное, что держит в народе патриотизм, благодаря экспрессивной мелодии и правдивым словам. Вначале я просто издал указ о её разрешении — естественно, Крона этого не одобрила. Несколько недель существовали даже спорящие между собой законы. По указу короля песня была разрешена, по статье одного из кодексов она признавалась недопустимой, в виду своей антинациональной окраски. Нам с Самсоновым удалось изменить некоторые пункты этого закона. Вскоре она стала едва ли не популярнейшей песней в Доброграде, а то и во всём королевстве!

И теперь, Иван, — продолжал король, — у меня появились идеи насчёт того, чтобы сделать её нашим гимном.

Все трое друзей весело переглянулись.

— Кстати, — вставил Володя. — Император Керилана очень этого боится.

— А вы с ним виделись?

— Да. Это он нам рассказал про подготовку войск Керилана.

— Отлично — и Крилову нос утрём!

— Он знает, что, если наша страна начнёт понимать что к чему, — добавил Иван, — то мы просто так не сдадимся. Ему не нужны ни война, ни открытые столкновения. До поры до времени. Я знаю, чего он хочет. Усыпить бдительность, а потом незаметно добить. Но у него это не получится!

— Правильные слова, — кивнул Александр. — Что ж, для начала нам нужно письменное разрешение автора на использование его песни как гимна. У тебя же, Иван, авторские права.

— Напишу, конечно.

— И я хотел бы приурочить к дню изменения гимна, одиннадцатого июля, концерт. Мы хотим провести его на стадионе Васта. Иван, ты будешь выступать?

— Конечно! — обрадовался тот. — Я всегда мечтал о сцене.

— У тебя есть ещё какие-нибудь композиции на тему патриотизма?

— Да, есть.

— Можешь спеть. Отлично! Ну что ж, всё хорошо, вы свободны.

— Спасибо, ваше величество, — сказали все трое и встали с кресел.

Король, вспомнив про дочь, задержал Ивана у двери, когда остальные уже вышли. Они решили подождать друга.

— Я вас слушаю.

— Ваня, я не отниму у тебя много времени. Я хотел спросить про Дашу. Я, конечно, знаю, что лезу не в своё дело. У тебя с ней совсем всё кончено?

— Да. Простите, ваше величество. А она ещё…

— Да, да, мой друг. Она очень давно по тебе плачет. Скажи, Иван, а ты её любил?

— Конечно! Безумно. Но теперь я женюсь на Кате и люблю я тоже её.

— Ну что ж, тогда я тебя поздравляю! А вы с Дашей ведь ещё с загородной базы гвардейцев знакомы?

— Да. И если бы меня не выгнали, то всё бы могло сложиться по-другому.

— Ты винишь меня?

— Не только. И себя, и Крону, отчасти и саму Дашу. Вернее, я уже никого не виню. А ведь знаете, я её так любил, что из-за неразделённых чувств и стёр память!

— Но почему?

— Она не отвечала мне взаимностью, и я решил забыться и уехать.

— Даже так?

— Кстати говоря, — вдруг вспомнил Ваня. — А почему Виктора посадили в тюрьму?

— Как это почему? За забвение у нас, да и в Керилане, статья имеется. До десяти лет.

— Это-то понятно. Во-первых, память была стёрта в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля, а когда, простите, был произведён арест?

— Шестнадцатого, утром.

— Быстро… И откуда же вы узнали обо всём?

— Доложили: сказали, рядом с тем местом, куда он тебя отправил, находился древний кериланский радар для отслеживания дальних провинций империи. И докладчик получил к нему доступ.

— Какой такой ещё радар? — обалдел Иван. — Там глухое место.

— Ну, я там не был.

— Ладно. А кто доложил?

— Ну этот, как его… Фёдор Лапутин.

— А, — понял Иван. — Благодарю за информацию. До свидания, ваше величество.

Иван ушёл, а король долго не мог прийти в себя. Он упал на своё кресло.

— Боже, — пробормотал он. — Неужели он так любил мою дочь… Я же был просто безжалостным скотом, что не заметил это в его глазах.

Александр вспомнил день военного трибунала, когда его привели туда и представили простого немолодого служивого мужчину, который сочинил «какую-то песню, которая была невыгодна Кроне». Тот смотрел на него, на короля, как на последнюю надежду, как на властителя и отца своей возлюбленной, к сердцу которой стремился любыми путями. И хоть король и не знал, но гвардеец надеялся, что взглядом передаст ему, что надежда эта была не на что-то, а на любовь.

— Теперь, — бормотал король, — эта песня почти наш гимн, а моя дочь убивается из-за того, кому я чуть не сломал жизнь…

* * *

Катя и Оксана проснулись сегодня в одиннадцать часов и, обнаружив, что дом двадцать на улице Викингов покинули все мужчины, пошли погулять в парк. Там сёстры сели к столу рядом с небольшим кафе. Вдруг рядом подъехала очень солидная на вид трансоль, и из неё вышла их знакомая.

— Надя? — удивилась Катя.

— С кем это она? — заинтересовалась Оксана.

— Я видела его в газете… Это племянник короля, его отца сегодня хоронили.

— Ничего себе подхватила…

— Мне всё равно. Мой Ваня лучше всех.

Оксана промолчала, её очень раздражало, что Владимир мало стал уделять ей внимания.

— А парня жалко, — продолжала Катя.

— Да, действительно, — усмехнулась старшая сестра. — Такой парень и такая…

— Я не про это. Вообще какая разница, кто с кем? У него отец умер, вот я о чём. Что такое?

Оксана засунула руку в карман.

— Тилис.

— Кто?

— Отец. Мы едем на озеро.

Через час вся семья уже была там. Жаркий день сменялся свежим вечером под ясным жёлто-голубым небом. Виктор и Иван сидели на берегу совсем рядом с водой.

— Эх, — говорил Иван, — и как же ты так точно смог воспитать мой идеал? Смешливая, добрая, честная, верная.

— А помнишь, как ты из-за Дарьи убивался? Всё изменилось за это время. И отношение к тебе совсем другое. Жизнь налаживается!

— Да. А как ты всё-таки достал мне зелье?

— В общем, слушай.

Память ты потерял в ночь на шестнадцатое апреля — в свой день рождения, — а сказал ты мне про это четырнадцатого.

Итак. В тот день я окончил работу в пять часов. Я очень устал. Когда-то очень давно я ловил человека, который торговал запрещёнными препаратами. Он просидел в тюрьме год и был выпущен за хорошее поведение, не без моего содействия. И я сразу же после нашей с тобой встречи назначил свидание ему. На семь, рядом с кладбищем. Если честно, идти туда к ночи было страшно. Но там, сам понимаешь, меньше всего гвардейцев территорию патрулировали.

Аркадий, так звали этого человека, сказал, что уже давно не занимается нелегальными делишками. Я решил его проверить, сказал, что ушёл из гвардии. Тот ответ не изменил, но обещал провести меня в одно из мест, где проходит сбыт. Он завязал мне глаза, мы сели в трансоль и поехали. Да, я знаю, Ваня, какой это был риск, но тогда это была единственная возможность! Я делал это для тебя. Счёт времени я потерял, и через много часов оказался на каком-то очень мрачном складе.

Вдруг началась атака. Как сообщил мне Аркадий, это их опять вычислила гвардия. Такое происходило несколько раз в месяц, и они каждый раз меняли место. Воспользовавшись суматохой, я нашёл нужный мне ингредиент с омоложением на двадцать лет и последовал за Аркадием. Но после того, как с ним связались по тилису, он и ещё двое крупных мужиков схватили меня и оттащили к их местному боссу. Он мне сказал: «Ты бывший гвардеец, ты и привёл сюда своих. Убить его!»