— Да это, наверное, птица такая огромная, чёрная! — воскликнул я, вспомнив, как она приносила на остров овощи, правда, ночью она не летала…

— Нет, — возразил Рум. — Я знаю, о ком ты говоришь. Рух — священная птица, мы ей каждый день приносим подношения в определённое место. А это что-то другое. Его никто до сих пор даже не видел, хоть сторожить многие ходили. Всё засыпают…

— А давайте я схожу, посторожу, я ведь днём уже выспался…

Хозяева страшно обрадовались. А я оказался совершенно добровольно в роли Иванушки-дурачка, готовящего облаву на «не знаю кого». И кто меня за язык тянул? Лёг бы сейчас спокойненько спать, лишний сон никогда не помешает. Это я от Неневесты заразился способностью вляпываться во всё подряд, давно подозревал, что это заразно и чревато последствиями. Хотя, надо же отблагодарить татей за гостеприимство. Что мне какой-то там зверь? Кощей я, в конце концов, или не Кощей? Быстренько схожу, поймаю паскудника, ещё успею и парочку снов посмотреть до восхода.

Приняв решение, я бодро отправился на ночное дежурство.

* * *

А вы знаете, как скучно одному бродить всю ночь? Пробовали? Попробуйте. То, что я поспал днём, практически ничем мне не помогло. Нет, я бы вполне сносно держался, если бы это была ночь с Василисой Прекрасной (с её страстностью и ненасытностью и мёртвый из гроба поднимется, не то, что…) Нормалёк был бы, кабы предстояла дружеская попойка хоть до самого рассвета. Но это «гордое одиночество»… Этот необоснованный героизм. Чего ради?

Глаза предательски слипались, рот разрывала зевота. Полночи я мужественно мерил шагами поле, а потом решил присесть всего на одну минуточку…

В общем, две ночи у меня получалось так, как у старших братьев Иванушки. Просыпал я появление ночного гостя, просыпал. Как простой смертный. По утрам, будя меня, тати сочувственно кивали головами, мол, и у них так же получается, вернее, так же не получается, выследить неведомого зверя, намекали, что я им, в принципе, ничего не должен. Но меня самого уже задело за живое. Стыдно стало перед самим собой, носящим гордое имя Кощея. Да и хозяева чего доброго решат, что я специально волыню, чтоб пожить у них подольше.

На третью ночь я был полон решимости не смыкать глаз до самого утра. Не смыкать. Я сказал: не смыкать!

Но всё повторилось за старым сценарием. Несмотря на то, что добросовестно продрых с утра до самого вечера, я не смог сопротивляться внезапно навалившейся дремоте, словно сам бог Гипнос распростёр надо мной своё крыло. И сны в эти ночи снились такие яркие, выразительные, как никогда раньше. Вот и в этот раз я уже гнался по берегу лазурного ласкового моря за очаровательной девушкой, но никак не мог догнать и даже толком рассмотреть её. Незнакомка ускользала, хохоча, из моих рук. Но я не расстраивался, мне было чертовски приятно играть с ней в догонялки, я знал, что я, в конце концов, поймаю красавицу и тогда… Я испытывал такую сладость предвкушения, какой давно уже не знал наяву. И вот я уже словил незнакомку, ощутив тёплое упругое тело, как она развернулась и врезала мне под дых. То есть, не она врезала. Сладкое сновидение растаяло как… как сновидение, а я сообразил, что получить удовольствие мне сегодня не удастся. Что-то толкалось и било меня в бок.

С трудом я поднялся, протирая глаза и пытаясь понять, кто я и где. Взгляд мой упал на тонкие длинные жерди, которые уходили куда-то вверх. Что бы это могло быть? Я поднял голову. Странное существо, типа гигантского насекомого на шести лапах раскорячилось на поле, а четырьмя передними ловко собирало плоды и отправляло в пасть, которую снизу невозможно было даже рассмотреть. Так вот он каков, ночной злодей!

В это время из кармана моего плаща показалась белобрысая головка. Лик?!

Оказалось, пострелёнок тайком забрался в карман, когда я отсыпался перед ночным дежурством, а там у меня, как известно, и не такие объёмы помещаются совершенно незаметно. Пока я ходил, пытаясь бдеть, он закачался и уснул, а когда я остановился, придремав под сладкое сновидение, проснулся и начал меня будить. Я помог малышу выбраться, отчитывая его за нарушение дисциплины и взывая к его совести напоминанием о родителях, которые, должно быть, уже с ума сходят, разыскивая непутёвого сына. Но Лик, казалось, меня не слышит. Он раздирал рот такой зевотой, что мне снова отчаянно захотелось спать. Зато мой душещипательный монолог услышало чудовищное насекомое. Оно перестало запихаться витаминами, поглядело внимательно сверху вниз, словно на надоедливых жучков и, не дав мне даже достать меч, чтобы показать ему, кто из нас насекомое, пшукнуло, выпустив облачко, тут же рассеявшееся в тусклом лунном свете. А мы с маленьким татем свалились, как подкошенные, я только и успел заметить быстро удаляющиеся палочки-лапки…

За нами скоро пришли, хотя мы этого уже не видели. Это были родители Лика и их соседи, которые уже перевернули всё поселение, разыскивая пропавшего ребёнка. Почему всегда начинают искать там, где пропажа может оказаться, хотя опыт доказывает, что поиски следует вести там, где её не должно быть никогда?

Нас притащили в село, но проснулись мы только утром. Малыша ругали, целовали, шлёпали, обнимали, и всё это одновременно. Меня расспросами не мучили, но я уже не чувствовал угрызений совести за то, что постоянно засыпаю на посту. Да, вор не пойман. Зато появились новые факты. Во-первых, он пользуется усыпляющим газом. Поэтому его никто не мог увидеть. Лик проснулся потому, что в моих карманах воздух других пространств, его сон был естественным, но, оказавшись снаружи, он тоже начал засыпать. Во-вторых, благодаря Лику (да не ругайте вы его так!), я его всё-таки увидел. Знать врага в лицо — это уже половина дела. В-третьих, я видел, в какую сторону он убегал, скорее всего, именно там и находится его логово.

Теперь оставалось всего ничего: придумать, что делать дальше.

* * *

Думать мне помогал целый совет, собранный татями. Я выдвигал предложения, они — встречные, короче, всё происходило примерно так.

— Я сам подстерегу и убью его!

— Наш народ категорически против убиения живых существ. Его нужно поймать, чтоб не топтал наши поля.

— Убить и поймать — это совершенно несравнимые по сложности вещи.

— И совершенно несравнимые по значимости для самого чудовища, он предпочёл бы второй вариант.

— Может, нам у него спросить, желает ли он провести остаток жизни в клетке?

— Любое живое существо выберет жизнь!

Переубедить татей я не смог. Они решительно голосовали за непричинение чудовищу вреда. Так вам и карты в руки: берите на поруки, хорошо накормите, проведите воспитательную беседу. Но почему-то само собой всё вышло так, что это всё должен был сделать я. Так я ж собирался чудовище убить и точка. И отступать теперь как-то неудобно. Ладно, попытка — не пытка, а не получится — сами виноваты.

Тати занялись сооружением огромной клетки, в которую следовало пригласить отдохнуть от трудов праведных зловредное чудовище, а я — разведкой. В закромах моего бесценного плаща обнаружился противогаз. Как, когда и для чего я его туда запихнул — не помню, но теперь я мог преспокойненько разгуливать окрестностями, не боясь уснуть при исполнении. В результате нескольких походов я обнаружил лежбище и выяснил, что сонный газ чудище выбрасывает из специального мешка на пузе и сразу же убегает, видимо, опасаясь снотворного вещества собственного приготовления. Оставалось всего ничего: придумать способ поимки. Интересно, что бы сочинила в данной ситуации Неневеста?

Есть ли у него уязвимое место? Хотя, мне его обижать всё равно запрещено местными гринписовцами. Хорошо, а меня обижать ему дозволено? На татей он не нападал, пока. По кулинарным пристрастиям вегетарианец, вроде бы. Но если я подойду и попытаюсь запихнуть его в клетку, не решит ли он отвертеть мне, например, голову?

Но если подойти к ситуации с другой стороны, то бороться с противником следует его же методами. В голове понемногу вырисовался план, и я с энтузиазмом взялся за его осуществление.