Он знал трусливость этих Божьих избранников… И не щадил их…

– И я хочу услышать от вас сейчас, немедленно: будете ли вы, как шведы, помогать мне в деле изгнания тирана из государства?.. Чтобы мне знать: как поступить в таком случае с вами!

Каноники притихли… Испуг и трепет отразились на их лицах.

– Позволь нам посоветоваться с архиепископом… – залепетал один из них. – Мы надеемся уговорить его…

Густав не верил, что можно уговорить или обуздать высокомерие Тролле. Но он позволил каноникам написать архиепископу письмо. Написал он и от себя письмо: в таком же духе, как только что выступал перед капитулом.

С этими письмами к архиепископу отправили одного из каноников.

Как и ожидал, Густав получил насмешливый ответ Тролле.

– Я сам лично принесу Густаву Эрикзону письмо. – И он тотчас же выступил в поход с тремя тысячами пехоты, а к ним ещё пятьсот конных. На следующий день он уже стоял перед Упсалой, не далее как за полмили.

С Густавом тогда была всего горстка его людей. И если бы Тролле напал тотчас же, то он погиб бы. Но сама судьба хранила его.

Один из придворных Тролле бежал от него и предупредил Густава.

Густав посчитал это невероятным… Чтобы духовная особа, по крайней мере, не ответила на его письмо! И он засомневался в том… Ночью пришёл другой перебежчик с таким же известием.

Больше не сомневаясь, он поднял по тревоге шесть сотен пехотинцев, которые были при нём, сотню рейтар, послал за далекарлийцами, сообщил другим своим соратникам, чтобы шли на соединение.

Собрав все свои силы, он преградил архиепископу путь из Упсалы… Произошло столкновение… Тролле потерял почти половину своего войска. С остатками его он отступил в Стокгольм.

Преследуя архиепископа, Густав подошёл со своей армией к столице. Став лагерем при Брункеберге, он приказал немедленно начать осаду Стокгольма.

– Запереть вокруг те места и рыцарские поместья, которые укреплены и находятся в руках друзей Тролле или его родственников! – приказал он ещё.

Кольцо осады вокруг Стокгольма стало медленно затягиваться.

В сопровождении полусотни рейтар он поехал в объезд позиций своего войска. Появился он и в лагере при Ветлундзе, над которым поставил Енса Перезона, надёжного и уже проверенного человека. И тот сообщил ему, что сейчас намерен сняться отсюда, подвинуться к острову Броме.

– Затем подойти как можно ближе к острову Мункелиден!..

Густав уточнил ещё ему задачу, что после этого он должен, построив наплавной мост к Лонгольму и Зюдермальму, соединиться с лагерем при Сетре[70].

– Так мы отрежем полностью подвоз продовольствия в город с суши!.. Задача ясна?.. За дело, Енс! – похлопал он того по плечу, уверенный, что тот справится.

Одобрив его план, он поехал дальше. Предстояла ещё более важная операция: запереть город со стороны моря. От Зюдермальма, который должен взять под контроль Перезон, следовало навести мост из крепких плотов до Вальдернаре, королевского зверинца. И там же, на мосту, установить пушки для отражения нападения со стороны моря. И так, чтобы они простреливали стокгольмские шхеры…

Через месяц в осаждённом городе начался голод.

В это же время Эрик Флемминг сообщил Густаву, что он захватил разведывательное судно адмирала Норби и, допросив пленных, узнал от них, что Норби задумал доставить осаждённым продовольствие, поручив эту операцию Юнкеру Томасу. Сам же он, Норби, стоял тогда со своим флотом у финских шхер… И Флемминг, переодев своих матросов в датскую форму, отправил захваченное разведывательное судно обратно к Томасу. Когда же тот поднялся на корабль, то он арестовал его… И вот накинули тому на шею верёвку.

– Почему верёвка из лыка, а не из пеньки?! – огорчился Томас. – Я моряк – с пенькой всю жизнь дружил!..

– Ничего, подружишься и с лыком! – усмехнулся Флемминг.

В один из дней осады в лагере Густава появился гонец. Его привели к нему.

– От его величества короля Кристиана! – подал гонец ему письмо, представившись, откуда он.

Густав взял письмо, распечатал, прочитал.

Король угрожал ему: если он не снимет осады Стокгольма, то его мать Цецилия и две его сестры, Эмереция и Мерета, находившиеся у него в Дании, как заложницы, будут казнены…

Вот он удар под сердце… Этого можно было ожидать от маленького принца, уличного короля… Всё, как в трущобах: на одного десяток, и бьют исподтишка… Его родные! Тяжело, мучительно было их совместить с делом, за которое он взялся. Но он уже не принадлежал только себе…

Торопила, вопила необходимость строительства государства. И в первую очередь властной структуры. Поэтому срочно были разосланы на места, поддерживающие его, Густава, грамоты государственным чиновникам. Чтобы они, ответственные чины, явились в Вадстену на риксдаг для избрания государственного правителя.

Он, Густав, понимал, что многие из дворян завистливо смотрят на него, считают его таким же, как они, равным им, не принимали и не примут его как правителя. И он сомневался: откликнутся ли они на его грамоты. Но, может быть, бедствие страны, народа перевесит всё остальное… И он не ошибся: риксдаг собрался представительным.

И он, уже уверенный в успехе, открыл риксдаг, первым взял слово. Он обрисовал прежнее и нынешнее состояние Швеции. Указал и на то, что короля Кристиана ненавидят даже в его собственной стране сами датчане.

После него выступили государственные чины. Они поддержали его, благодарили за намерение освободить отечество.

– И хотим вместе с тобой не щадить для этого ни имущества, ни жизни!..

Следующие выступающие были не менее щедрыми:

– И всё, что имеем, вручаем тебе для государственной службы!..

В Дании же события разворачивались драматически для Кристиана. В Виборге собрался государственный совет, и сенаторы постановили, что отрекаются от верности и повиновения Кристиану. Оформив это грамотой, сенаторы поручили земскому судье Магнусу Мунку довести это решение до короля. Ему вручили грамоту с этим извещением, и судья, всё ещё побаиваясь силы королевской власти, отправился с этой грамотой к королю в его замок. Представ перед очами короля, он растерял всю свою отвагу, обычную среди сенаторов на съездах, выступлениях крикливых… Поговорив с королём о мало значимых делах государства, он откланялся, трусливо оставив вверенный ему сенатом документ в перчатке, сделав вид, что забыл её… Наутро королевский паж, обнаружив перчатку, а в ней грамоту, передал её королю. Но к тому времени земский судья уже был на пути к шлезвиг-гольштейнскому герцогу Фредерику с другой грамотой сената, в которой сенат предложил герцогу датскую корону. Герцог не отказался от короны… Когда это дошло до Кристиана, он пришёл в крайнее изумление от этого поступка своего дяди. Затем, поняв, что это серьёзно, он попытался через верных ему государственных советников успокоить сенаторов. Но те подтвердили свой отказ подчиняться ему. Тогда он, полагая удержать с помощью своих войск в повиновении провинции Фюн, Зеландию и Шонен, велел там дворянам, духовным и государственным чинам и даже крестьянам подтвердить ему вновь присягу в верности. Настроил он и свою супругу, королеву Изабеллу, на то, чтобы она просила у своей тётки Маргариты, правительницы Нидерландов, военной помощи против датских дворян и олигархов. Но в Дании ненависть к нему уже набрала губительную силу в среде дворянства и кучки олигархов, к его реформам в пользу народа, крестьян, ненависть к новым налогам, которыми он повязал состоятельных, ненависть и к его советчице Сигбритте… Тем более не было у него сил на борьбу с Густавом. А тут ещё вражда ганзейских городов к нему. Он упал духом, уже не в состоянии справиться со всем этим.

И он собрался к своему шурину, испанскому королю Карлу I, только что, два года назад, после смерти своего деда – императора Максимилиана, ставшему императором Карлом V, чтобы просить у него помощи. Шведские и датские дела он оставил на произвол судьбы.