Ближе к вечеру, пока наёмники готовились к выбиванию дверей, чародей наткнулся на формулу, назначение которой он разгадал сразу. Словно сумасшедший, Деглас рылся в запасах, чтобы найти хоть что-то, подходящее по составу. Но остановился. Аура прошлого обладателя формулы витала по всей роще. Ошибок допускать нельзя. Деглас никогда не считался человеком терпеливым, но торопиться в чтении формулы — значит допустить ошибку ценою в жизнь.

Его побеспокоили, когда чародей выводил последние строчки в письме. Завернув пергамент, он сложил его в ящичек, закрыл на ключ и вышел из шатра. У костра одиноко стоял Эриганн из Ласанны, в его единственном глазе отражался пляшущий огонь.

— Деглас, долго же ты возишься, — сказал он вместо приветствия. — Башня всё ещё во власти отряда Ветер, а Лицедей, скорее всего, уже движется к Ветмаху.

— Ты пришёл как раз вовремя, — чародей поравнялся. — Девка-наёмница блокировала чарами дверь. Больше этого она не делает. Я готовился к штурму.

— Хорошо, — Эриганн размял шею. — Тогда приступайте.

Когда Ирма очнулась, то холод сковал её насквозь. Башня промёрзла до такой степени, что инеем покрылись её мрачные стены и потолки. Остварка не знала, сколько проспала, укутавшись в плащ сарахида. Нога снова напомнила о себе, Ирма скорчилась и с безразличием взглянула на костёр — сколько ещё могли держаться чары Ринельгера, она не знала, но скоро ей самой пришлось бы всеми силами поддерживать огонь.

Она снова передёрнулась от холода. Наступала зима, и остварка представляла, как серую пустошь вокруг Реи покрывало снежное полотно. Осознание того, что ей не насладится пушистыми сугробами, что проклятые наёмники до сих пор сидели и ждали возможности убить осаждённых, стало поводом впасть в ещё большее уныние. Сердце сжалось, желание продолжать бороться исчезло без следа. Она закрыла глаза. Снова сон.

Чудовища, драконоборцы, чародей с кровавым серпом и белокурая воительница с иссечённым лицом — всё это вереницей картинок сменяло друг друга. Ирма проснулась, опустошённое состояние давило, терзало. Кажется, что смысл всего на свете потерян. Она не замечала, что давно не ела и даже не пила.

— Фир?

— Каштанчик?

— Когда это закончится? — Ирма говорила сухими губами.

— Когда-нибудь, ничто не вечно, Каштанчик…

Он отвечал, а сам был где-то вдалеке. Остварка даже не спрашивала, осталась ли ещё черномара. Сколько времени прошло?

— Хочу покрасить губы, — вырвалось у Ирмы. — Краской… чёрной.

— И под глазами угольком, — буркнул Фирдос-Сар. Кажется, он находился по ту сторону костра. — Живые мертвецы. Сказка.

— Нет у этой сказки конца, — сказала она совсем мрачно. — Хочу, чтобы всё закончилось. Сейчас.

— Убей меня, убей себя, — произнёс Фирдос-Сар отрывисто. — Ты не изменишь ничего. Они откроют дверь, разрушат башню, а под обломками найдут мёртвую принцессу каштанов и её верного пса. А если мы примем бой… разница лишь в том, что мы умрём позже.

Первый стук в дверь был настолько глухим, что Ирме показалось, будто бы чародей снова пытался взять их убежище огненным куполом. Потом удар стал отчётливее, а дверь посыпалась пылью. Остварка дёрнулась в попытке встать, но резкая боль остановила её. Она сжала губы, выругалась грязно, совсем как наёмница, какой теперь могла полноправно называться, и с ужасом обнаружила, что её защитная руна куда-то исчезла. Ирма вскинула руку, но её чары отскочили от двери и врезались в потолок, отколов от неё кусок плитки.

— Фир, — её голос стал мертвенно-гробовым. — Они сейчас прорвутся.

Фирдос-Сар уже сжимал в правой руке секиру. Он обошёл костёр, швыряя её на лестницу, осторожно взял Ирму и понёс на второй этаж. Среди пепла, крюков и цепей он оставил её одну. Её единственный защитник не обронил ни слова и встал на нижних ступеньках, в двух шагах от двери. Ирма подползла к лестнице, крикнула ему — Фирдос-Сар обернулся, и она обомлела — на иссечённом костными наростами лице отразилась тяжёлая внутренняя борьба.

— Я не смогу, — произнёс, наконец, он. Удары стали более отчётливыми, а дверь жалобно стонала трещащим камнем. — Сделай это сама… иначе они возьмут тебя, Каштанчик. Они возьмут тебя и пустят по кругу. Не дайся им живьём. Прошу тебя.

Его голос дрожал, а Ирме стало страшно. Куда делось это опустошающее душу безразличие? Стук. Грохот. На пол, поднимая тучу пыли, упал осколок двери.

Гермильяр, победно взревев, обрушил последний удар кувалды, и тогда остатки каменной двери, единственной преграды, рухнули на пол. Первый наёмник, подняв перед собой огромный квадратный ригальтерийский щит, название которого Деглас никак не мог запомнить, прошёл внутрь, за ним нырнули ещё двое, с длинными копьями.

Деглас облизал сухие губы, рядом в позе триумфатора Эриганн наблюдал за тем, как наёмники по очереди пропадали в дверном проёме. Послышались крики, воинственный рёв. Грохот, блеснула искрами энергия умирающих людей. Сарахид и чародейка отбивались яростно. Чары и секира уносили жизни тем, кто взбирался по лестнице на второй этаж. Деглас чувствовал смерть. Годы практики ему позволяли.

В башню нырнул Гермильяр. Деглас решил присоединиться к битве, но Эриганн жестом остановил его.

Завопив, наёмник с щитом-скутумом, ворвавшийся первым, улетел прямо в магическое пламя, что взялось пожирать его в то же мгновение. Ирма лежала на животе, жар в крови в пылу битвы заглушил боль в ноге. С её руки срывались чары, они выбивали оружие из рук нападающих, отводили их удары, сталкивали с лестницы. Фирдос-Сар рубил размашистыми ударами, такими, какие могло позволить помещение. Крови было много, очень много. Сарахид сражался, словно дракон Мощи, уничтожая всех, кто оказался перед ним.

В башню ворвался бородатый норзлин — тот самый, здоровый, с голосом великана. Ирма пустила чары, но Гермильяр их словно не заметил. С рыком оборотня он перепрыгнул несколько ступенек, ударил сверху. Фирдос-Сар парировал древком, отступил и с таким же громким рёвом ткнул норзлина эфесом в грудь. На этаж ворвались двое лучников. Ирма отвела одну стрелу, но вторая впилась сарахиду в плечо. Он снова отступил. Лестница кончалась, Фирдос-Сар пытался скрыться от стрелков.

Ирма откатилась, дав соратнику место. Гермильяр ринулся, словно бык, отбив выпад сарахида и толкнув его в залу второго этажа. Норзлин безумно осмотрелся, его взгляд, полный хмеля, похоти и жара от боя, остановился на Ирме. Фирдос-Сар прочитал в его глазах всё, чтобы рассвирепеть до пределов, каких не достичь уроженцу Цинмара. Секира яростно плясала в его руках, Гермильяр отступил на лестницу, отвёл топор, и Фирдос-Сар с победным рёвом расколол его голову на две части. Пнув кровоточащую великанью тушу, сарахид собрался отвоевать всю башню. Пустить защитные чары Ирма не успела — одна за другой с жутким чавканьем стрелы вонзились ему в ногу и левую часть живота.

Фирдос-Сар отступил снова, и на этаж запрыгнули трое мечников и чародей. Ирма узнала его — ощутила знакомую энергию чар. Её откинуло к стене, остварка больно ударилась головой и неудачно приземлилась: её нога взорвалась нестерпимой болью. Фирдос-Сар разрубил двух наёмников, но на их место на этаж взбежало пятеро. Сарахид крутился среди них как безумный волчок, но все выпады парировать было не в его силах. Мечи и копья терзали его огромное тело, Фирдос-Сар взвыл, повернулся к Ирме, его рука слабо подняла секиру над головой — он решился. Чародей что-то прошипел, импульс отбросил сарахида, и тот врезался всем телом в алтарь у арки.

— Связать их! — крикнул чародей. — Живее! Башня наша! Наша!

***

Город днём казался мертвее рейских пустошей вокруг. Ройд знал, что горожане ждут. Ждут, пока он начнёт плясать под их дудку, помыкать их желаниям, рождённым в Хаосе, когда ослабит закон и поможет им сбежать из кошмарного сна, в какой превратился Ветмах всего за неделю. Никто из них и понятия не имел, от чего защищал город префект Катилус, что на самом деле происходило в мире, ставшим в сотни раз опаснее, чем в Век Слёз. Ройд не собирался идти на поводу у толпы. Долг префекта — блюсти закон и защищать горожан, даже против их воли.