Вынырнув из воспоминаний вчерашнего вечера, я неожиданно услышала:

— Кукареку-у-у-у — протяжно запел противный петух под окном.

— И сам не спит и другим не дает… — злилась я на крикуна.

Послышались чьи-то шаги, обернувшись в сторону звука, я увидела поднявшихся: матушку натягивающую на рубаху домашний сарафан и батьку. Он сидел на постели, потирая лицо ладонями, пытаясь себя, видимо, разбудить. Тряхнув головой, он зевая, поднялся с кровати одетый в одну рубаху и стал натягивать штаны и сапоги. Матушка, не переплетая косу, подхватила ведро для дойки и отправилась на улицу. Батька подошел к лавке у печи, взобрался на нее и толкнул лежащего с края Бенеша, брат проснувшись сонно и недобро посмотрел на причину своей ранней побудки и качнув головой подтверждая, что точно проснулся, толкнул в бок лежавшего рядом Бивоя, а тот Отомаша. Все потихоньку поднялись, сползли с печки и принялись одеваться.

В углу качнулась Боянкина занавеска и из-за нее вышла сонная сестра, подойдя к окну и выглянув, она убедилась, что солнце только начало восходить, зевая и потирая через рубаху озябшие плечи, оглядела одевающихся мужчин. Затем вернулась в свой закуток, и вышла уже в сарафане переплетая косу. Закончив, она вышла на улицу. Мужчины собравшись, тоже вышли в сени. Вернулась матушка быстренько процедила молоко и взялась разжигать печь и ставить вариться кашу, с оставшейся с зимы репой.

Я тоже поднялась, натянула свой простенький сарафан и подвязала красной лентой волосы, чтоб не лезли в лицо. Они уже немного отросли и так и норовили забраться в нос и глаза, что меня жутко раздражало, хотелось схватить ножницы и отрезать причину своего раздражения под корень, чтоб наверняка.

Собравшись, я вышла на улицу и пошла на право по длинной части двора к туалету. Проходя мимо своей любимой яблони, приметила, что на ней появились первые, крохотные яблоки еще совсем маленькие, с торчавшими в завязи усиками от отцветшего цветочка.

— Скоро будут первые яблочки. — улыбаясь самой себе, думала я.

Впереди у колодца, шустро бегая туда-сюда, носились с ведрами воды близнецы, относя их корове и свиньям. Я прошла мимо сосредоточенных и немного взволнованных близнецов и добравшись до своей цели, потеряла их из виду. Сделав все, что хотела, направилась в баню умыться, сегодня мне не повезло и Боянка уже умылась. Я заметила ее, когда сама шла в ту же сторону, выходящей из бани передо мной. Ну ничего, и сама воды наберу. Войдя в баню, я подошла к полке и взяла с нее ковш, подтащив к котлу с водой скамейку, взобралась на нее и черпнула себе теплой водицы для умывания. Налила ее в таз и принялась тщательно умываться. Закончив отправилась обратно в избу. Войдя в горницу увидела Зелеслава, перебирающего крупу и Боянку формирующую хлеб, матушки не было, наверно ушла в хлодник.

Сев к брату поближе, стала ему помогать возится с крупой. Боянка поставила в печь хлеб и замесила еще одну порцию теста. Вернулась матушка с корзиной репы в руках, поставила ее на пол у печи и посмотрев на нас, велела:

— Как с крупой закончите, начистите репы, пирогов быстро напечем, сватам нашим в дорогу. — сказала усмехаясь матушка и вышла.

Мы перебрав крупу, взялись чистить репу. Я взяла с полки нож, сделанный специально для меня, по моей просьбе. Батька у Благояра в кузне заказал совсем маленький ножичек под мою ручку, больше похожий на сувенирный, он был острым, но не настолько, чтоб порезаться. Благодаря ему, я развивала мелкую моторику, с которой у меня до сих пор были проблемы, руки быстро уставали и затекали, а пальцы практически не разгибались, но я боролась с собой зная, что только практика исправит этот временный недостаток.

С улицы послышались голоса и в горницу вошли: батька, Отомаш, дядька Влас, кузнец Благояр, и старец Болет.

— Ну, ничего не волнуйси, все сватались когда-то… — успокаивал брата дядька Влас. — Думаешь твой батька таким уж прям смелым был, когда к Чипранке сватался? — усмехнулся в бороду мужчина. — Мы ж в него, чуть ли не пол чарки взвара по дороге влили, чтоб уснул и назад не повернул. Сидел тогда в телеге белый, как мел, ну мы его и напоили, чтоб поспал и не накручивал себя. — весело рассказывал дядька.

— Что ж ты думаешь, только бабы волнуются, что ль? Мужику тоже не просто… Не знаешь ведь, какая она в жизни жена будет, эт они пока невесты все ласковые и пригожие, а как женишься, так сразу в крылатых орлиц превращаются и блюдят, чтоб ты ничего и никуда… — смеясь подбадривал дядька Влас Отомаша, хлопая по плечу, корча рожи и активно жестикулируя.

Отомаш ему нервически улыбался, видимо, представлял грядущие перспективы. Благояр, батюшка и Болет просто слегка улыбались, покачивая согласно головами, подтверждая слова Власа.

Дядька Влас, родной брат отца и самый близкий родственник, с которым я знакома, живет то он с Квасеной на той же улице, что и мы только, напротив. На внешность, дядька был чуть ниже батьки, с более темным, русым волосом и голубыми, всегда смеющимися глазами, так казалось из-за морщинок в уголках. Он носил бороду, более аккуратную, чем батька, был крепким и сбитым, как столетний дуб, от него всегда веяло скрытой силой и уверенностью. А уж его неунывающий характер вошел в легенды. Таких позитивно-настроенных людей, я никогда раньше не видела, но его жизнерадостность нисколько не мешала ему иметь трезвый и цепкий ум… Он вечно подшучивал над кем-то, но беззлобно, желая слегка поддеть, но не обидеть. Хороший веселый и жизнерадостный человек.

Их в семье было пятеро детей: две сестры и три брата, сестры замуж повыходили и разъехались кто куда. Одна в Гобино замуж вышла, а вторая в город Змеевкрад, что был далеко на севере… А младший брат умер еще ребенком, лет в десять на реке утонул. Бабушка Тегомира, мать батьки и дядьки Власа, умерла, когда уже все дети переженились и видели ее только близнецы и Отомаш. А вот деда застала уже и Боянка, а мне никого из них узнать не довелось, дед умер, когда Боянка еще пешком под стол ходила, а у нас с Боянкой девять лет разница… Я только знаю, что его звали Балом…

— Кстати, нужно будет как-нибудь спросить матушку, от чего такая большая разница у меня с Боянкой?… — думала я, чистя репу и поглядывая на гостей.

В горницу вошла матушка с пустыми корзинами в руках, растолкав стоявших на пороге мужчин подошла к лавке и поставила на нее корзины со словами:

— Чего на пороге встали? Не былинки ведь, мимо вас не проскочишь… — бурчала матушка, разглядывая горницу, будто решая, что сложить в дорогу.

— Вот сынок, правильно дядька Влас говорит. Вищ какая орлица, так и зыркает, где ей мыша заловить… — задорно сверкая глазами, весело смеясь, говорил батька, указывая на матушку рукой.

Матушка непонимающе насупилась и махнув на мужчин, и их проблемы ушла за печь. Мы дочистили репу и ушли к колодцу, ее мыть. Отмыв, вернулись в избу, мужчины сидели за столом завтракая, матушка собирала корзину с вещими, Боянка на свободной половине, от завтракающих мужчин, стола делила тесто для пирогов. Водрузив репу на стол Зелеслав ушел на двор, а я села на лавку и стала резать репу помельче, чтоб быстрее проварилась.

— Ну, а как зазнобу твою звать? — спросил гулко Благояр, смотря из под бровей на Отомаша.

— Плеяна — односложно ответил смущенный Отомаш, прекращая есть и откладывая ложку в сторону.

— Красивая? — спросил с издевкой дядька Влас, заглядывая брату в глаза. — Ну не хмурься, я ж от любопытства, а не со зла спрашиваю… — успокаивая сердитого Отомаша, проговорил Влас одобрительно улыбаясь.

— Красивая… — буркнул Отомаш, резко встал и вышел в сени.

— Чего ты его цепляешь? — спросил обеспокоено батька, провожая парня взглядом. — И так весь издерганный и Зелеслав вчера еще масло в огонь подлил, говорит, что Навоя невеста отвергла, а ты его еще и задираешь — говорил батька хмурясь, но не сердясь…

— Да ладно, ты вон тоже, в свое время, весь, как еж был. — отпивая сбитень, сказал дядька улыбаясь. — Пущай он на меня сейчас сорвется, чем потом при невесте дурость какую выкинет. — дельное предложение внес дядька Влас.