Сквозь пелену слез и прерывистых всхлипываний пробился низкий, рычащий голос:

— Что ты делаешь? Перестань, маленькая! Прекрати! Прекрати, я сказал!

Меня прижали к полу, стиснули запястья, не давая продолжить целительное самоистязание. Осталось только биться под чужим сильным телом, наставляя синяки об пол.

Но моих сил надолго не хватило, и я затихла. Всхлипы утихли. Только слезы катились из глаз, тихо, незаметно, пугая даже меня.

Я немного пришла в себя, сообразив, что мои руки давно отпустили, и кто-то, лежащий отчасти рядом, отчасти на мне, жестко, требовательно прижимает меня к себе и тихо, прочувствованно ругается.

— Аркаир?..

Ругань стихла.

— Что? — непривычно хриплым голосом произнес демон, который даже не попытался меня одернуть.

— Мне так плохо, Аркаир…

Повернулась набок, уткнулась ему в грудь, вцепилась в белоснежную рубашку, заливая ее слезами, наплевав на все можно и нельзя. Просто потому, что при всем его равнодушии, жестокости и испорченности, ближе него у меня здесь никого не было.

Даже ради спасения своей жизни я не смогла бы сказать, почему он это стерпел.

Наконец я отстранилась, села на пол, вытерла остатки слез, потупилась, не желая смотреть ему в глаза, когда он достанет проклятый элтар, а то и что покруче.

Аркаир поднялся с пола, сдернул с меня свой камзол… когда успел только накинуть?!

Перекинул его через плечо и двинулся к двери, бросив отстраненное:

— Постарайся отдохнуть.

— Вы забыли меня наказать, — с прерывистым вздохом напоминаю я.

Пауза. А затем он произносит страшную фразу, которая вынуждает меня резко поднять голову и посмотреть на него.

— Тебя накажет повелитель. Лично. Определив степень твоей вины с помощью жрицы. Завтра будет разбирательство с опросом свидетелей.

Похоже, на сей раз я действительно допрыгалась.

А может, это и к лучшему. Сколько можно, в самом-то деле. Решит заклеймить и сделать рабыней — пусть. В худшем случае возможность самоубиться непременно представится.

И наверное, это даже будет к лучшему — учитывая, как я сейчас прижималась к Аркаиру… Если так дальше пойдет, то, чего доброго, он превратит меня в мазохистку.

Накатило оцепенение, граничащее с отупением.

Я поднялась, тупо посмотрела на саднящие, кровоточащие царапины на руках. Глубокие. От души постаралась.

Стащила с себя проклятый хитон, заляпанный по бокам кровью, равнодушно бросила на пол. Все равно рваный и к носке уже непригодный. Я натягивала на себя новую тряпку из гардероба, когда вдруг открылась дверь.

Я ожидала, что это повелитель пришел, чтобы предварительно наказать и за спальню, и за непочтительность к его вышколенному дворецкому, но, к моему удивлению, это Аркаир вернулся. Осекся, увидев, как я поспешно оправляю дурацкую хламиду.

Формально сказал:

— Прошу прощения, я не знал, что ты переодеваешься.

Да что ж я постоянно перед ним полуголой предстаю…

— Ничего, я уже закончила.

Не дожидаясь команды или позволения, я села на постель и опустила кружащуюся и болящую после истерики (хотя какая это, к демонам, истерика, форменный нервный срыв!) голову на саднящие руки, сложенные на коленях.

— Ложись, — тем же тоном скомандовал он.

Поднимать бунт уже не хотелось. Его возвращение меня тоже не удивило — он ведь должен был меня наказать за то, как я с ним обошлась…

Пожав плечами, я послушалась, тупо глядя в потолок.

— Дай руку, — безэмоционально велел Аркаир.

Протянула руку. Элтар так элтар. Оно и к лучшему. В прошлый раз боль помогла.

Но царапин коснулись тонкие, чуткие пальцы, покрытые чем-то приятно холодящим и снимающим боль.

— Что это? — я приподнялась на локте, ощутив слабую искорку интереса.

— Заживляющее средство. Крем на семи травах, приготовления моей матери. К утру следов не останется.

— Да хоть бы и остались, — я снова легла на покрывало, ожидая фразы типа «игрушка должна выглядеть безупречно, дабы не страдал тонкий вкус повелителя, еtс.» Но услышала тихое:

— Шрамы женщину не красят.

Странно кольнуло где-то в сердце.

Высказавшись, Аркаир с тем же пустым, ледяным выражением лица продолжил покрывать царапины прохладной мазью. Обработал одну руку, пересел на другую сторону постели, разобрался со второй. Я не сопротивлялась и ничего не говорила. По его лицу было ясно, что он не в восторге от происходящего и предпочел бы обо всем забыть, но долг обязывает возиться со мной. И все-таки возникло ощущение, что мы стали… ближе друг другу, что ли.

Выражение красивого, бледного лица было непроницаемо-холодным, но атмосфера не была ледяной.

И мне отчего-то стало спокойно.

Закончив, он молча поднялся и ушел.

Ничего, завтра владыка все припомнит. И за себя, и за Аркаира.

Но я была рада и такой передышке.

Истощенная собственным срывом, я снова уснула прямо в розовом кошмаре, даже не накрывшись.

Аркаир ровным, спокойным шагом дошел до своих апартаментов, аккуратно закрыл за собой дверь и только тогда скинул с себя камзол, сорвал словно душивший его шейный платок. Обескуражено уставился на мокрые пятна на рубашке, смятой в тех местах, где за нее отчаянно цеплялись маленькие кулачки.

Он чувствовал себя…

Странно.

Словно болело что-то внутри, распространяя отголоски по всему телу.

Что произошло с ней сейчас? Что произошло с ним? Почему его самого чуть не затрясло, когда она вдруг прижалась к нему со словами «Мне так плохо, Аркаир»? Ему в тот момент хотелось лишь одного: оказаться от нее подальше, оскалиться и вырваться, ударить ее, что угодно, лишь бы не позволять ей… не вольностей, нет. Не позволять ей этой искренности, которая ударила прямо в сердце.

Он отвык от искренности, ей не было места в их мире. Он не умел сочувствовать, не умел сопереживать. Он умел и любил причинять боль. И эта искренность могла что-то изменить в нем самом, поэтому он и почувствовал дикий, обжигающий холодом страх, услышав сказанное с неподдельным страданием в голосе «Мне так плохо, Аркаир».

Ее хотелось утешить. Ее хотелось защитить.

И он, терпя эту внезапную боль в груди, поддался странному, ранее незнакомому желанию.

Аркаир заново содрогнулся, сорвал с себя рубашку, зашвырнул в дальний угол.

Проклятье.

Какого демона она потянулась за утешением к нему?

Какого демона он ее не оттолкнул?

Он, пожалуй, начал понимать, что притягивает Дэмиана к человечке. Но не мог понять, почему тот делает все, чтобы убить в ней эту по-своему притягательную, убийственную и непривычную искренность, толкающую девчонку на трогательную фамильярность.

Сколько раз он наказывал ее за непочтительное обращение? Но Дайри снова и снова повторяла одну и ту же оплошность. Такое чувство, что она просто не могла в своих мыслях называть его иначе.

Если она, несмотря ни на что, думает о нем как об «Аркаире», а не «лорде-дворецком, верном хлысте повелителя»…

Какая разница? Что она знает о нем?

Но ему не раз казалось, что ее голубые глаза пытаются исподволь заглянуть в его душу. И более того, видят в нем что-то, недоступное больше никому, даже ему самому.

А он сам?

«Шрамы женщину не красят»!

Так проколоться!

…Ты видишь в ней женщину, приятель, а не просто игрушку своего господина, о которой должен заботиться для галочки, по долгу службы… Ты же, можно сказать, опекал ее. Вспомни. Ни к одной другой игрушке ты так не относился… Аркаир нервно прошелся по комнате, остановился у окна.

Хорошо, что она ничего не поняла.

За спиной тихо открылась и закрылась дверь.

— Помочь тебе раздеться? — проворковал тихий голос.

Только не это. Учитывая, в каком он сейчас состоянии, о постельных приключениях и речи быть не может. Он слишком взбудоражен происшедшим в комнате этой… человечки повелителя.

Да и, говоря откровенно, пришедшая женщина желания сейчас не вызывала.