— Так это пока. Думаю, карьера пойдет как по маслу.

— Да ты что! Я для этого недостаточно стерва, — усмехнулась Анет, осторожно, на цыпочках, перебираясь через совершенно весеннюю лужу.

— Это ты-то не стерва? — изумился Кайрен, картинно выламывая бровь. — Впрочем, может, ты и впрямь так изменилась, говорят, в этой жизни всякое случается.

— Ну тебя, — Ани шлепнула по рукаву шинели.

— Ладно, ладно, исправлюсь. Ну а как дела с приютом?

— Да какой там приют! Старенький деревенский дом, а живут в нем уже четыре женщины. Вот, ищу частных спонсоров, на министерское финансирование никакой надежды нет. Кстати, ты-то про приют откуда ты знаешь?

— Я даже знаю, что младенца того, ты все-таки выцарапала и с матерью его воссоединила, — похвастался Нелдер. — И папашу эльфа нашла, за что он твоему не-приюту нехилую сумму отвалил, которую ты тут же потратила на опеку еще каких-то младенцев и дев в беде.

— Ты следил! — возмутилась Ани.

— Надо думать, — хмыкнул Кайрен. — Ведь я-то же, так сказать, боком, но причастный.

— Слушай, кажется, мы не о том говорим.

Сатор остановилась, потянула Нелдера за руку, заставив отойти под фонарный столб. Поезд уже успели подать, он пыхтел закипающим чайником, катя по платформе клубы пара. Где-то вдалеке ревели ящеры, а тут, рядом с вагонами, суетились люди: пассажиры, мальчишки, продающие газеты и папиросы с лотков, носильщики. И все это в дыму, в гари угля — Хаос воплощенный. Но что-то в этом хаосе было эдакое, будоражащее, предчувствие нового и непременно хорошего.

— Уговорила, давай поговорим о том, — легко согласился «корсар». — Когда у вас свадьба?

— Летом, — нехотя ответила Сатор.

Почему-то про свадьбу сейчас говорить было неприятно.

— Так что, значит, безумная любовь?

— Почему безумная? — Ани отвернулась, глядя на мальчишку в слишком большой для него фуражке, размахивающего над головой изрядно помятой газетой, и громко обещающего всем, кто эту газету купит, настоящую сенсацию. В чем суть сенсации, Сатор уловить никак не могла. — Это у меня к тебе была безумная… Саши я просто люблю. Нелдер, честно говоря, я не понимаю этой эскапады. Когда твою записку принесли, сначала подумала, что шутка дурацкая: куда провожать, зачем? Ну зачем тебе уезжать, да еще туда?

— А зачем этот патетический ужас? — кривовато усмехнулся Кайрен. — Я же не на передовую отправляюсь.

— Всего лишь в военный госпиталь!

— Мне это надо, Бараш. Как-то тут все… запуталось, — «корсар» снял фуражку, пригладил волосы, надел обратно. — Да не умею я говорить! Надо — и все. Вот если б ты…

— Что я?

— Ты бы, наверное, могла что-то объяснить. А, может, это я все сам потом придумал? Ладно, хватит, давай прощаться.

— Давай.

Как это делать, оба толком не знали. Кайрен неловко обнял ее одной рукой, Ани его поцеловала, даже, скорее, мазнула губами по колковатой щеке. И оба разом отступили — не без облегчения.

— Ну все! — «корсар» одним махом вскочил на подножку, подтянулся за поручень, взбираясь наверх ступенек.

И вдруг обернулся, протянул руку.

— Поехали со мной.

Голоса его Ани не слышала, паровоз как раз взревел раздраженным гудком, но угадать сказанное никакого труда не составило.

И вот тут что-то произошло. Мир будто сдвинулся, расслоился, словно перед ней две стеклянные стены оказались. На передней мальчишка в слишком большой фуражке по-прежнему размахивал газетой, из клубов пара выкатилась тележка носильщика, едва не задев Сатор боком, солнце плескалось в луже, нагло растекшейся посреди платформы, а дворник в сером фартуке бессмысленно гонял воду метлой.

На второй же стене, той, что позади, солнце тоже купалось, но только в реке и мокрые кувшинки лежали на дне лодки. И злые глаза Нелдера: «Работай, Бараш!». И чашка кофе в усталой тишине подстанции — одна на двоих. И почти точно такая же чашка, зажатая для устойчивости двумя подушками — тоже одна на двоих. И: «Мне с тобой спокойно!». Его привычка зарываться носом ей в макушку, вечные насмешки, посветлевшие глаза — в те, особенные, самые сокровенные секунды глаза у Нелдера светлели.

А еще там была мысль: «Может, все-таки?..»

Новый пронзительный гудок резанул по ушам, мир снова сдвинулся, стены осыпались мелкой стеклянной пылью.

— Ани? — позвал Кайрен.

Сатор помотала головой, шагнула назад, чувствуя, как щеки горят — не от смущения, от слез. Нелдер кивнул, так и оставшись стоять на верхней ступеньке. Поезд дернулся, что-то пронзительно и тонко крикнул вожатый. Клубы пара затянули платформу почти непроглядной пеленой. Вагоны не спеша, словно раздумывая, ехать им или еще постоять, поплыли мимо.

Увозя «корсара» и не случившуюся жизнь.

— Дамочка, вам плохо? — участливо окликнул Сатор служащий в ярко-алой куртке. — Может, воды или еще чего?

— Нет, спасибо, ничего не нужно, — гнусовато отозвалась Ани.

— Ну поплачьте тогда, — покивал старик. — Оно ведь так и положено, плакать, прощаясь. На душе легчее становится.

— Верно, — платка Анет так и не нашла, утерлась ладонью, совершенно искренне улыбнулась служащему. — Так на самом деле легче становится.

Кажется, Саши, как сел на пуфик в прихожей, когда за Сатор дверь закрылась, так с него и не вставал. Только голову поднял, услышав скрип ключа в замке.

— Ты до сих пор не собрался? — ахнула Ани. — Нас же родители к четырем ждут! Представляешь, что скажет бабушка, если вдруг суп остынет или там соус какой-нибудь расслоится?

Кремнер ничего не ответил, только очки с носа сдернул и тут же их обратно нацепил. Правда, вверх ногами, но вроде бы даже не заметил этого. Лишь поморгал беспомощно — наверное, через перевернутые стекла смотреть было не слишком удобно.

— Ну и чего? — не слишком понятно спросила Анет.

Присела на корточки, поправила очки, сложила руки у него на коленях, пристроив сверху подбородок.

— Ты вернулась? — хрипловато спросил Саши, будто собственным глазам не слишком доверяя.

— Я вернулась, — серьезно подтвердила Сатор.

— И что это значит?

— А что это может значить? — легонько пожала плечами Анет. — Я выбрала. Я знаю, чего хочу. Знаю, какая жизнь мне нужна. Знаю, кого люблю. Ну как-то так.

— И… — Кремнер сглотнул — угловатый кадык прокатился по шее, — кого ты любишь?

— Дурак ты, хоть и знатный гоблиновед, — посетовала Ани. — Тебя я люблю. Но если по твоей вине бабушка мне голову открутит, то любовь… Ой!

Саши сполз со своего пуфика, с таким энтузиазмом Сатор обняв, что у нее совсем не фигурально ребра хрустнули и дышать стало трудновато. А вот он дышал, только почему-то очень часто.

— А ты в курсе, что твой дядя, — выговорил глухо и будто придушенно, словно ему что-то говорить мешало, — обещал воспитать из внучатого племянника гениального хирурга?

— А как же обед?

Саши как-то очень легко, будто она ничего не весила, хотя весила-то Анет вполне прилично, подхватил Сатор на руки, встал.

— Что важнее для судеб этого мира, — поинтересовался Кремнер совершенно спокойным, даже рассудительным тоном. — Гениальный хирург или какой-то там обед?

— Конечно хирург, — хихикнула Ани, ткнувшись носом в ямку между шеей и ключицей «знатного гоблиноведа».

В конце концов, бабушка — дама разумная, такую логику и расстановку приоритетов оценить способна.

Ну а суп… А что суп? Подостывшим он иногда только вкуснее бывает.

Армер Кумперт свое дело очень любил, хотя, конечно, доходы с него выходили совсем незначительные. Да и что говорить! Ну кто в городке, живущем только военным госпиталем, станет книжки покупать? Разве что выздоравливающие солдатики иной раз заглянут в поисках чего-нибудь скабрезного. Но Кумперт, бывший столичный учитель словесности, в своем магазинчике ничего подобного не держал и даже под страхом полного разорения держать бы не стал.

Тем более что банкротство ему не грозило, полученное наследство вполне позволяло и жить, не ужимаясь, и лавку содержать. Вот и получалось: работа есть и вполне достойная, да еще любимым делом, то есть читать, можно заниматься в свое удовольствие. Надо же владельцу лавки знать, что за товар он продает?