Тряпочку Сергей развернул на плоском, горизонтально расположенном камне, достаточно широком, чтобы удержать на себе весь малый запас беглеца. Отломил от куста веточку, вычистил её в прутик и тщательно разделил куски и крошки на три равные части. Одну съест он сейчас, другую — завтра, третья, если всё пойдёт хорошо, не понадобится ему вовсе.
Медленно и аккуратно, маленькими порциями он принялся класть в рот кусочки, усилием воли принуждая себя не глотать их поспешно, но размачивать своей же слюной, а после жевать, жевать, жевать, пока последняя крошка не проваливалась вдруг в горло, словно сама собой. Покончив с едой, завернул тряпицу, сунул на прежнее место и встал.
За дни, проведённые на воле, он ослаб ещё больше, так что спуск дался ему куда труднее подъёма. Несколько раз он срывался и летел кубарем вниз; один раз чуть серьёзно не расшиб голову о торчащий валун. После этого падения долго не мог подняться, лежал в неудобной позе, вытянув ноги по склону вверх. Но только начал вставать, как простое соображение пришло ему в голову. До того простое и ясное, что он уже не мог взять в толк, как он не сумел додуматься до этого раньше. Палкой своей опираться нужно было на склон выше себя, но не ниже. Только тогда он получал дополнительную и надёжную точку опоры. Кое-как собравшись и утвердившись рядом с кривой, невысокой берёзой, он проверил — на месте ли, за пазухой, остались его припасы, а затем, оторвав от ствола левую руку, обеими ладонями ухватил посох, воткнул его в землю и словно повис на свободном конце. Усмехнулся, покрутил головой, сетуя на свою недогадливость, и начал спускаться дальше.
По пути он вспугнул двух птиц, кажется, фазанов. Они взвились вертикально вверх, с треском и клёкотом, и Новицкий провожал их глазами, жалея, ох как жалея, что нет с ним ружья, к которому он уже успел привыкнуть за те годы, что жил на Кавказе. Он был не слишком хороший стрелок, особенно в сравнении с Атарщиковым, но всё-таки мог рассчитывать на удачную охоту, даже стреляя по улетающей птице. Но винтовка его, как и другое оружие, осталась лежать под надёжной охраной одноглазого Зелимхана. Сергей вздохнул и продолжил спуск. И только спустя какое-то время он вдруг сообразил, что птицы могли стронуться и с гнезда. А тогда где-то в кустарнике его ожидала кладка из четырёх-пяти пятнистых яиц. Он проклял себя за тупость, но момент, понимал уже, был упущен. И подниматься вверх было бы сложно, и место он не сумел заметить наверное, а главное — никто не знал точно: ждала ли его там добыча.
Весенний лес полнился звуками — птичьими трелями, шорохом мелкого зверя, шелестом редких ещё листьев над головой. Ручеёк узкой струйкой стекал прямо вниз, бойко перепрыгивал камни, подныривал под рухнувшие стволы, бежал, журчал, подговаривал Сергея пуститься вперегонки — кто скорее доберётся до дна ущелья. Новицкий же ещё более осторожничал, не желая вдруг подвернуть ногу, когда до русских постов оставалось, возможно, не более дня пути.
Между тем склон выполаживался. Сергей уже не пробирался, не сползал, не двигался приставными шагами, а шёл, правда, ещё развернувшись боком к склону, закладывая зигзаги, но с каждым поворотом всё больше приближаясь к линии, по которой сваливался вниз журчавший рядом ручей.
Наконец, он добрался до дна и тут уже пошёл за весело бормотавшим спутником. Скоро выбрел к опушке, раздвинул ветки и огляделся. Ущелье, в которое он спустился, склонялось к северу, самую малость забирая к востоку. Дальний склон его был столь же крут, как и тот, по которому он спустился, но выглядел ещё более грозным, оттого, может быть, что больше там выглядывали голые, отвесные скалы. Шириной долина была не больше трети версты; топкое, чёрное, неприятное место, едва покрытое зелёной щетинкой проклюнувшейся травы. Но ровно посередине её блестела на солнце прямая лента уже не ручья, но речки. Впадавшей, скорей всего, даже ещё не в Сунжу, а в один из её притоков. Но всё равно — она показывал беглецу ровный надёжный путь к недалёкому уже избавлению.
Только сейчас Новицкий почувствовал, как он устал, как голоден, как ноют мышцы спины, рук, бёдер, как горят натруженные долгой дорогой ступни. Он опустился на землю, закусив губу, чтобы не застонать, и медленно стянул остатки чувяков, когда-то прочной, хорошей обуви, а теперь жалких лохмотьев кожи, едва прикрывающей его собственную. Вид своих ног его опечалил. Сколько он мог рассчитывать брести на таких подпорках — час? Два? Ему же необходим был запас часов на двенадцать.
Ниже по течению Сергей углядел уютное место: два дерева подобрались к самому берегу, да, кажется, ещё задержали между корней песок, смешанный с мелкой галькой. Новицкий огляделся и побрёл, не спеша переставляя ноги, вытягивая ступни по очереди из топкой почвы. Где-то впереди скользнула в траве змея, нырнула и поплыла на тот берег, высоко держа над водой бурую голову. Скоро и Новицкий добрался до облюбованного им места и поспешил скорее опустить ноги в проточную воду. Струя настолько была холодна, что Сергей не выдержал, опрокинулся на спину и заболтал ногами в воздухе, разбрасывая по сторонам крупные капли. Но устыдился собственного ребячества, сел и снова окунул ступни, на этот раз уже придавив руками колени, чтобы не поддаться соблазну.
К его удивлению, через несколько минут холод уже не ощущался, как враг, напротив, он словно заморозил изнывающую от напряжения кожу. Солнце сдвинулось к верху ущелья, вполне освободившись от туч, и изливало вниз ровное спокойное тепло, совсем не похожее на бешеную жару летнего полдня. Новицкий подумал, снял верхнее платье, сорвал ошмётки рубахи и, также сидя, принялся поливать себе пригоршнями. Закончив, обтёрся лохмотьями, но одеваться сразу не стал, желая отдохнуть возможно дольше от пропотевшей, продымлённой, прокопчённой одежды. Он сидел, смотрел бездумно прямо перед собой и непонятно чему улыбался. Потом странный звук за спиной, словно бы фырканье, заставил его очнуться. «Волк», — подумал без страха, вспомнив ночного зверя. Повернул голову и увидел — конных.
Занятый своими мыслями, Новицкий не услышал, как они подобрались. Возможно, увидали его из леса и постарались подъехать незаметно. Выученные лошади осторожно ступали неподкованными копытами и молчали, а у всадников тоже не могла брякнуть ни единая деталь снаряжения.
Новицкий вскочил на ноги, набросил бешмет и схватился за посох. Шагнул назад, не глядя, нащупал спиной шершавую кору и замер, готовясь отбиваться, пока хватит ему сил и крови.
Горцы остановились от него шагах в двадцати. Их было двое: Зелимхан и ещё один из нукеров Джабраил-бека. Сергей видел его в ауле, но не знал имени. С ними была ещё заводная лошадь, то ли вьючная, то ли приготовленная для пойманной жертвы. «Неужели, — подумал Новицкий в отчаянии, — неужели все эти дни, пока я мёрз, голодал, карабкался по крутым склонам, они просто ждали меня в известном всем месте?!»
— Ты хорошо ходишь, русский! — крикнул насмешливо Зелимхан. — Мы ждали тебя только завтра.
Он знал, что пленный уже понимает их речь, и говорил свободно, не стесняя себя в выражениях. Второй молчал и хмуро оглядывал беглеца.
— Пора возвращаться, русский. Мы отвезём тебя к твоей клетке. Там тепло, сухо и сытно. Одевайся и подходи. Мы забираем тебя с собой.
Новицкий мотнул головой и расставил ноги пошире.
— Подойди и возьми, — процедил он с угрозой, перехватывая удобнее сук, уже вполне выглаженный ладонями за долгие часы странствия.
Второй нукер ловко выхватил винтовку из чехла, висевшего за спиной, но Зелимхан мотнул головой и направил ствол вверх.
— Мы не будем подходить. Мы пошлём к тебе наших гонцов. Ты можешь отбить своим оружием пулю? Что стоит палка против ружья? Что стоит овца или коза против волка?
Он наклонился вперёд и заговорил ровным, спокойным голосом, словно убеждал неразумного мальчика:
— Ты ловко убежал, русский. Ты хорошо шёл. Ты не потерял направление, не упал со скалы, не замёрз ночью, тебя не разорвали голодные волки. Но мы знали, куда ты выйдешь, и ждали тебя: мы с Магометом здесь, Селим и ещё двое — в соседнем ущелье. Мы оказались умнее, а ты проиграл. Это как нарды, русский. Зачем обижаться, если противник сумел найти ход сильнее? Одевайся, поедем. Джабраил уже соскучился ждать.
