— Прочь!

Выбежав за дверь, я помчалась по коридору к себе в комнату. Я до сих пор не могла поверить в то, что случилось. Кадо умер. Кадо умер? Нет, это невозможно. Это мне померещилось. Он не мог умереть!

Заперев дверь прямо перед носом недоумевающей и громко возмущающейся Эмили, я упала на постель и закрыла глаза. Я видела перед собой ковер гостиной и Кадо, извивающегося по нему. Это неправда. Это мне приснилось.

Я не спала всю ночь, лежа на кровати не раздеваясь и смотря в потолок. Больше не плакала, но и не думала ни о чем. На меня нашло какое-то оцепенение, я впала в ступор. Время летело незаметно и стояло на месте. Я не обращала внимания на происходящее.

И лишь утром, когда первый солнечный луч заглянул в окно, поняла, что дальше так продолжаться не может. Нужно встряхнуться. Нужно встать, переодеться, умыться и отправиться завтракать, хотя мысли о еде сейчас вызывали во мне отвращение. Но может быть, когда я спущусь вниз, окажется, что все происшедшее вчера было лишь дурным сном.

Надежда умерла в тот самый миг, когда я отперла дверь, услышав за ней бурные рыдания Эмили.

— Бедный песик! — всхлипывала она, — бедняжка Кадо! Ох, какое горе!

Она так переживала, что мне пришлось отпаивать ее водой.

К завтраку я все-таки спустилась, хотя мне почему-то казалось, что увидев пищу, мне станет дурно. Ничуть не бывало. Вид аппетитных кушаний не вызвал никаких эмоций.

Я села на стул, окинула присутствующих взглядом исподлобья, отметила лица, полные сочувствия и стиснула кулаки. Ничто так не расхолаживало, как сострадание. Если они не прекратят так на меня смотреть, я завизжу.

— Как это ужасно, — робко и тихо начала Эвелина.

— Ни слова об этом, — свирепо сказала я, — ясно?

— Хорошо, хорошо, — поспешно закивали все.

Гадкие, отвратительные люди! Чтоб они все провалились!

Весь завтрак я просидела над полной тарелкой, ковыряясь в содержимом вилкой и превратив его в неопределенную массу. В рот не взяла ни кусочка.

Я собиралась выйти в коридор, когда меня остановил герцог.

— Мадам, — начал он, — я хотел бы поговорить с вами в гостиной.

Открыв рот, чтобы ответить резко отрицательно, я передумала. Какая разница! Пусть говорит, что хочет. Наплевать на это. Все равно.

Я молча прошла за ним в гостиную и села в кресло. Герцог долго устраивался на стуле, словно что-то торчало из сиденья, мешая ему в этом. Некоторое время я наблюдала за его потугами, а потом спросила:

— Ну?

— Мне очень жаль, что это случилось, — отозвался он.

— Это все? Я могу идти?

— Нет. Я позвал вас сюда не за этим. То, что случилось, мне очень не нравится.

— Неужели?

— Помолчите и послушайте. То, что произошло, не похоже на внезапно возникшую болезнь. Это похоже на…

— На что? — не выдержала я.

— Подумайте сами. Хватит мне дерзить. Вспомните, что он ел перед смертью.

Я напрягла память, которая, судя по всему, начала мне отказывать. Долго молчала, не в силах ничего припомнить. Но потом меня озарило.

— Пирожные.

— Правильно.

— И что это значит?

— Это значит, что эти пирожные предназначались вам.

— Конечно, они были для меня! Кто в здравом уме будет кормить пса пирожными?

— Вы меня поражаете своей тупостью. Если б он не съел эти пирожные, то их съели бы вы. И умерли бы совершенно так же, как ваш пес.

— Что? — я вытаращила глаза, — вы хотите сказать, что их нельзя было есть?

Герцог на мгновение прикрыл глаза.

— Да, — согласился он, — наконец-то. Их ни в коем случае нельзя было есть.

— Почему?

— Вы уже совсем ничего не соображаете? — вышел он из себя.

По-моему, он совсем обнаглел. Как он со мной разговаривает? И этот человек обвиняет меня в том, что я дерзко с ним разговариваю! Уж кто бы жаловался!

— Это вы ничего не соображаете! — огрызнулась я, — откуда мне знать ваши мысли? Почему эти чертовы пирожные нельзя было есть? Они, что, были отравлены?

Я спросила это без какой бы то ни было задней мысли, просто так, от злости. И каково же было мое изумление, когда герцог отозвался:

— Да, они были отравлены. Я рад, что вы наконец это поняли. Кто принес их?

— Вы серьезно?

— Кто принес их? — раздельно повторил он.

Казалось, еще секунда — и он меня стукнет.

— Откуда я знаю! Не помню. Кажется, лакей. А какое это имеет значение?

— Это имеет большое значение. И еще мне интересно, кто вас ненавидит до такой степени.

Меня хотели отравить? Меня? Отравить? Какая чушь! Кому это понадобилось меня травить? Кто я такая, наконец, чтобы избавляться от меня столь кардинальным способом?

— Ерунда, — отозвалась я, — никому и в голову не придет это делать.

— Кому-то пришло.

— И кому?

— Вы у меня спрашиваете? Вам лучше знать своих врагов.

— У меня нет ни одного врага. Что я, по-вашему, наследница престола?

— Вы думаете, травят только особ королевской крови? — скептически хмыкнул герцог.

— Еще богатых наследников. Но я не богатая наследница. Можно только посочувствовать тому, кто захочет унаследовать то, что после меня останется.

— Кажется, вы меня не слышите, — задумчиво проговорил он, — вас хотели отравить. Понятно? Это вам понятно?

Мне это было понятно. Непонятно было другое. Зачем? Зачем, во имя всего святого? Кому я нужна до такой степени? Насколько я знаю, никому еще не успела навредить так сильно, чтоб у человека возникло желание меня убить. Неожиданно, интересная мысль пришла мне в голову и я решила ее озвучить.

— Вы думаете, что неизвестный проник в дом, пробрался на кухню, отравил пирожные, зная, что они предназначаются именно мне? Вам не кажется это странным?

— Нет, не кажется, — отрезал герцог, — если предположить, что в доме кто-то подкуплен для этой цели.

— Кто? — поинтересовалась я.

— А вот это мне и предстоит узнать, — мрачно заметил он.

— Будете допрашивать всех подряд? — я скептически хмыкнула.

Можно подумать, этот человек признается в содеянном, как только увидит его грозную физиономию.

— Кстати, — продолжала я развивать свою мысль, — вполне могло случиться так, что отравить хотели не меня, а кого-то другого. Ведь пирожные ели трое.

— Да, но только с вами в последнее время случаются… разные неприятности.

Я возвела глаза к потолку. Ну вот, начинается!

— Вы подозреваете, что все эти случайности неслучайны?

— Перестаньте задавать глупые вопросы! — разозлился герцог в который уже раз, — вы и сами должны понимать это. В вас кто-то стрелял, раз, потом вы упали с лошади, это два, потом картина…

— Помилуйте! — взмолилась я, — картину-то оставьте в покое. Она свалилась сама.

— В моем доме картины никогда не падали.

— Значит, упадут, если их повесили на столь тонкие шнуры.

— Хорошо, — он скрипнул зубами, — ну, а лестница?

— Что лестница? — в том же духе спросила я.

— Кто-то столкнул вас с нее.

— Кто же, например? Там никого не было.

— Вы уверены? А раньше утверждали, что это сделал ваш пес. Значит, там его не было?

— Я его не видела, — я пожала плечами, — просто подумала, что…

— Ясно, — утверждающе кивнул он, — а кто первым нашел вас?

Я напрягла память. Кто нашел меня? Да никто, я сама встала. Потом ко мне подбежал Кадо, виновато виляя хвостом и скуля. Да, там была Луиза. Она еще спросила, жива ли я. Странный вопрос, если подумать, но в этом доме мне его задавали постоянно.

— Там была Луиза, — ответила я, — точно. Она убежала, потому что Кадо зарычал на нее.

— Луиза? — повторил герцог со странным выражением лица.

— Да, Луиза, — я состроила из себя полнейшую невинность.

— Понятно, — он поднялся на ноги, — тогда, вот что. Возвращайтесь в свою комнату и сидите там. Одна никуда не ходите. И не ешьте и не пейте ничего, не согласовав это со мной.

Я хотела спросить, как это он себе представляет. Я что, буду бегать к нему с каждым яблоком и спрашивать, можно это есть или нет? Глупость какая-то. Но спорить не стала, бесполезно. Только задержусь здесь еще часа на два.