Он опускает меня на пол медленно и даже бережно. Легко, как маленькую, щёлкает по носу.

И говорит королю:

— Как мило! — Гласные он немного растягивает, из-за чего получается ехидно-певучая интонация. — Маленьким принцесскам к лицу капризничать! — Качает у меня перед носом пальцем. — Но я специалист по непокорным красавицам.

От близости этого типчика меня продирает жуть.

Сейчас, при близком рассмотрении, видно, что он довольно-таки недурен собой, высок и ладно сложен. Только вот черты лица настолько резкие и злые, что производят неприятное впечатление. А глаза заглядывают в самую душу, в каждый её потаённый уголок, и выворачивают всеми секретами наружу.

Брр…

От таких типов в реальности я шарахалась и старалась обходить их седьмой дорогой.

А тут меня кидают прямо в пасть красноглазому демону.

И тот ухмыляется, самодовольно и сыто.

Король потирает ладоши.

— Вот и славно, нареченные поладили. Значит, пора отдавать распоряжение о начале церемонии. — И почти весело подмигивает псевдогончару: — Чего тянуть!

Королева томно вздыхает:

— Ах, какая воля! Мой король, вы настоящий правитель!

А по мне — циркач! Притом, не самый умелый.

Но меня, как повелось в этом мире, не спрашивают.

Король звонит в серебряный колокольчик, и снова появляются какие-то девы в белых, почти монашеских одеяниях. Они обступают меня, двое берут под руки с обеих сторон, а остальные выстраиваются в два ряда.

Так и идём.

Девушки поют что-то скорбное и монотонное, от чего вся наша процессия напоминает не свадебную, а похоронную.

Хотя в чём-то так оно есть.

Сегодня я похороню свою надежду вернуться домой. Вряд ли красноглазый отпустит меня.

Снова оказываюсь в гардеробной. Кажется, в Северной Атомике просто помешаны на нарядах. Наверное, меняют их по несколько раз в день. Читала, что в прежние времена у наших земных царей-королей тоже было так заведено — дважды одно и то же платье не надевали. У российской императрицы Елизаветы за всю жизнь образовалась солидная коллекция в пятнадцать тысяч платьев. Правильно, а что ещё им в те времена было делать? Только наряжаться, плести интриги и плясать на балах.

Девушки, похожие на монахинь, и для меня выбирают сверхскромное платье из тонкой бледно-голубой шерсти. На рукавах и юбке у него прорези, в которые видно нижнее, кипенно-белое, больше напоминающее рубаху. Единственное украшение — широкая серебристая канва по подолу да пояс из металлических колец и цветов. Вполне себе стильный.

Волосы мне заплетают в простую косу, украшают венком из цветов, вроде наших васильков и ромашек. А вот свадебная обувь меня по-настоящему пугает — деревянные сабо. Видела такие в своей книге сказок. У Золушки были. Они напоминают галоши, грубо выдолбленные из деревянного бруска.

Добро пожаловать в сказку, Илона. Но дерево всё-таки мягче, чем хрусталь. Радуйся тому, что дают.

Когда образ почти завершен, в комнату входит Гарда. В руках у неё нежный букетик из цветов льна, перевязанный атласной голубой лентой.

— Вот, — говорит воспитательница, протягивая букетик мне, — Её Величество велели передать. Вместе с материнским благословением.

Ужасно хочется вышвырнуть к чертям этот букет и послать королеву со всеми её интригами в пешее эротическое путешествие. Но… букет довольно мил, к тому же невесте положено держать в руках цветы. А грубые слова не красят девушку.

Беру букет, благодарю, Гарда трогает меня за плечо, печально улыбается, в глазах её дрожат слёзы.

И тогда я решаюсь…Прошу монахинь оставить меня с кормилицей (кажется, это будет правильным определением для роли Гарды в жизни здешней Илоны) наедине, и когда последняя из них уплывает за дверь, падаю на колени и прошу:

— Гарда, милая, на тебя вся надежда… Ещё раз умоляю тебя — помоги сбежать отсюда.

Она поднимает меня, отряхивает платье и качает головой:

— А я вам ещё раз скажу, глупое вы дитя, что вам не уйти. Дворец полон магов да чародеев. Все они покорны воле королевы. Вы и шагу ступить не сможете, чтобы королевские сыскари не сделали стойку.

— Но… я… — пытаюсь возразить.

Гарда предупредительно вскидывает руку:

— Вы уже пытались покончить с собой. Что из этого вышло?

Вздыхаю: тем, что весь двор рассмотрел моё исподнее. То бишь, позором и провалом.

Гарда подвигается ближе:

— Да и ваш будущий муж не так прост. Поговаривают, до того, как вас ему представили, он долго беседовал с Их Величествам. Ходят слухи, подарил им нечто, из-за чего теперь никто на Северную Атомику войной не пойдёт. Потому-то они ему вас и отдают.

Точнее было бы сказать: продают, за какой-то магический артефакт.

— Лучше вам смириться, моя деточка. Замужество — не смерть. А там, глядишь, стерпится-слюбится. Каждая женщина приходит на свет, чтобы стать матерью и женой. В том наша миссия. И у вас получится, — она берёт меня за руки, заглядывает в глаза. — Не боги горшки обжигают…

Тогда я достаю последний козырь.

— Гарда, там, в башне… Когда я сказала, что потеряла память… В общем, я солгала. Всё я отлично помню. Например, то, что я не из этого мира. Даже королева знает. Она сказала, что таких, как я, называют у вас залётными…

— Да, моя госпожа, я в курсе. Все знают, — отвечает Гарда, и тон её с дружелюбного вдруг меняется на строгий, почти суровый. — Так и говорилось в пророчестве. Наша принцесса исчезнет, а на её место явится залётная из другого мира. Чтобы исполнить своё предназначение.

— И что же это за предназначение? — интересуюсь я, хотя самой уже плохеет.

— Принести мир и спокойствие в Северную Атомику на долгие годы…

Хмыкаю:

— Хорошая миссия.

— Вот именно, — Гарда суёт мне в руки букет, который я, в пылу беседы, бросила на столик, разворачивает за плечи к двери и слегка подталкивает вперёд: — Так что идите и выполняйте.

Сурово, почти по-военному.

Вот тебе и «самый счастливый день в жизни каждой девушки».

К двери бреду уныло, как на казнь…

Мы проходим бесконечными коридорами. Сёстры уныло поют, Гарда семенит сзади, тащит какую-то пухлую книгу на бархатной подушке.

Ритуалы, обряды, правила…

Утомляет неимоверно. Врагу не пожелаю быть принцессой. Дворцовый этикет — убийство свободы.

Сейчас я произнесу глупые клятвы и стану принадлежать человеку, даже имени которого не знаю. Я не питаю иллюзий насчёт того, какова судьба женщины в этом мире. И так ясно: мужчина — царь-господин.

А значит моё свободолюбие, мои принципы, мои привычки будут ломать. Жёстко и бесцеремонно. Мои желания будут игнорировать. Моими потребностями — пренебрегать. Рано или поздно я смирюсь, мой взгляд погаснет, плечи опустятся. И я пойму, что люди умирают, даже когда продолжают дышать.

Наша процессия останавливается в большом просторном зале, с высоким конусообразным потолком и стрельчатыми витражными окнами. По стенам фрески с изображениями сценок из местного религиозного культа. Судя по этим сценкам, религия тут отнюдь не — «тебя ударили по одной щеке, подставь другую».

Служитель культа, что расположился перед нами на невысоком постаменте, тощ, лыс, с валившимися глазами. Будто скелет, едва обтянутый кожей, засунули в роскошное одеяние из пурпурного бархата и золотого шитья, обильно усыпанное драгоценными камнями. Он, бедняга, даже двигаться, как следует, не может. Прямо оттуда, из своих одежд, как из командного шатра, руководит.

— Несущая Книгу, — пафосно вещает он, — выйди вперёд и стань пред брачующимися.

Кормилица, донельзя гордая возложенной на нее задачей, выступает из-за моей спины и с лёгким поклоном, будто приветствуя меня, приподнимает подушку с книгой на уровень груди.

Гарда выглядит так, словно выполняет миссию государственной важности.

А у меня сердце колотится где-то в горле. Все эти приготовления нервируют и пугают. Закончили бы уже побыстрее, без пафоса.

Девушки расступаются, пропуская того, кто через несколько минут станет моим мужем. А он тоже привёл себя в порядок. Теперь у него поверх бордовой бархатной куртки с перевязями по рукавам красуется длиннополый кожаный жилет. Обувь и брюки избавились от пыли и грязи. Взъерошенные волосы теперь гладко зачёсаны назад.