Я задыхался от так называемой «любви» матери, которая всеми силами стремилась подчинить мою волю своей. Я боялся этой женщины. Я часто мечтал о том, чтобы она умерла, и про себя именовал ее «черной дамой».
От ее взгляда меня нередко охватывала дрожь. Казалось, что-то ужасное шевелится в глубинах ее души. И как стало понятно позднее, я был прав. Однажды она привела меня и моих братьев в кухню и включила газ. Она собиралась покончить с собой и убить всех нас заодно. Я этого эпизода не помню – она сама мне рассказала о нем уже на смертном одре. Так или иначе, ее попытка не удалась. Не в первый и не в последний раз Бог сохранил мне жизнь.
Остро нуждаясь хоть в какой-то почве под ногами, я принялся строить свой воображаемый мир. Он был наполнен яркими героями, которые боролись против лжи и несправедливости. Идею о том, что правда все же может восторжествовать, я почерпнул в основном из комиксов. Моим любимым персонажем был воитель по прозвищу Железный человек, чья жизнь была постоянной борьбой.
Я фантазировал о том, как можно было бы отомстить всем взрослым, отплатить им за то, как они обращались со мной, и придумывал свои собственные правила и законы. Попытки старших навязать мне общечеловеческие ценности и познакомить с законами общества были неудачными. С самого детства я никого не слушал – ни мать, ни монахинь, которые работали в нашем детском саду. Они унижали и наказывали меня – например, если я много болтал, заклеивали рот пластырем. Когда я стал постарше, меня официально признали «не поддающимся воспитанию». Но это меня нисколько не смутило. Я продолжал следовать собственному внутреннему кодексу. Любые наставники мне были не указ. Полицейских я тоже ни во что не ставил. Очень быстро выяснилось, что и с ними у меня непримиримый конфликт. Я принял твердое решение: не подчиняюсь властям и не признаю авторитетов.
В подростковом возрасте я стал отпетым хулиганом, так что ко мне потянулись другие юные отщепенцы. Ощущая во мне задатки лидера, «уличные мальчишки» стали группироваться вокруг меня, и я превратился в главаря банды. В основном мы грабили местные магазины, а также отчаянно дрались с другими такими же шайками. В ход шли палки и камни. А что в итоге? Пробитые головы и вечные синяки.
Мне приходилось изворачиваться, чтобы реже попадаться с поличным и избегать наказания. Я научился виртуозно врать, скрывая свои уличные похождения от матери и педагогов. Если дома поднимался скандал, я убегал в ближайший лес. Там у меня было убежище: я соорудил себе удобную лежанку из веток и листьев. В лесу никто не мог бы меня отыскать. Здесь можно было побыть в одиночестве, помечтать и пофантазировать.
Но иногда я все же попадался стражам порядка – после этого дома меня жестоко наказывали. Мать выходила из себя, хватала кочергу и лупила меня ею, призывая братьев, чтобы те ей помогли. Они укладывали меня на пол и держали, один – за руки, а другой – за ноги, а она остервенело била меня. Я лежал у ее ног, не в силах пошевелиться. Братья плакали оттого, что вынуждены были участвовать в этом бесчеловечном насилии. Но моя мать не знала других методов воспитания. Сейчас я часто задаюсь вопросом: кто из нас двоих в тот момент чувствовал себя более беспомощным?
Когда люди любят и уважают друг друга, то их взаимодействие чем-то похоже на работу хорошо отлаженной и разумно устроенной гидроэлектростанции. Все водные потоки движутся в правильном направлении, при этом высвобождается огромное количество энергии. Если говорить о человеческих отношениях, то эта энергия – творческая. Однако в моей маленькой вселенной вода по капле уходила в никуда. Что до морали, тут я падал все ниже и ниже.
Моя ненависть ко всему на свете росла, а злоба и мстительность усиливались. Меня били снова и снова, мне было больно, но я старался не плакать и вообще не показывать никому своих чувств, потому что боялся, что любое проявление эмоций выдаст мою слабость – и тогда окружающие могут решить, что вышли из этой схватки победителями. Нет, дать им такой козырь я не мог. На самом деле еще в возрасте пяти лет я пообещал себе никогда не лить слезы. И хранил верность этой клятве в течение последующих двадцати пяти лет. А потом произошло событие, «прорвавшее плотину» и заставившее выйти на поверхность всю накопившуюся в моей душе горечь и боль. Но об этом я расскажу в свое время.
Как я уже говорил, вместо того чтобы давать волю чувствам, большую часть детских лет я посвятил вынашиванию планов реванша. Я верил, что наступит день, когда я окажусь сильнее всех. Но чтобы достичь этой цели, мне нужно было, как я тогда думал, научиться влиять на других. Я превратился в некоего хамелеона, способного менять окраску и носить любую маску. Таким образом, полагал я, мне удастся проникнуть в людские души и подмять их под себя. Если придется стать лицедеем, клоуном – что ж, я готов и на это, чтобы добиться своего. Я твердо решил, что мне все это необходимо, потому что я должен набрать силу и со временем наказать всех своих мучителей.
В юности с моей психикой стало происходить неладное. Я был хитер и изворотлив, но убежать от собственных демонов, порождавших внутреннее разложение и деградацию, все же не мог.
Для начала надо пояснить, что, несмотря на хулиганское поведение, временами я вполне в состоянии был неплохо учиться и, благодаря целеустремленности и сообразительности, в старших классах сумел попасть в хорошую школу. При этом с первого дня я беззастенчиво хамил учителям, нарушал правила, вел себя вызывающе. Одним из первых в классе отрастил длинные волосы и увлекся граффити, малюя краской на стенах разные слоганы. В конце первого семестра у меня накопилось семьдесят шесть замечаний и предупреждений от администрации. Я был на грани исключения. В те дни мне отчаянно требовалось внимание взрослых, и было все равно, какими средствами, хорошими или дурными, добиваться этой цели.
Клаус всегда был белой вороной, виновным в любом несчастье. Случалось, что меня обвиняли огульно, и это особенно выводило меня из себя. Во мне жило в зачатке чувство собственного достоинства, но окружающие не давали ему взрасти и окрепнуть, потому что всегда получалось так – что бы я ни делал, я все равно виноват. Я ощущал себя загнанным в угол. Вскоре все жители нашего городка пришли к убеждению, что Клаус – корень всякого зла, которое происходит вокруг. Репутация моя была настолько ужасной, что при всяком неприятном происшествии полиция хватала меня (иногда прямо с урока) и тащила в участок на допрос. Меня часто арестовывали и регулярно назначали небольшие сроки тюремного заключения. Помню, как-то раз я провел в полиции несколько дней и там познакомился с молодыми китайцами. Они были маоистами. Мне так хотелось присоединиться к кому-то, быть частью чего-то большего, какого-то другого мира, в котором действуют иные представления о правде и лжи, что я горячо принял их убеждения и несколько лет поддерживал с ними связь. И даже писал статьи в их ежемесячную газету China in Pictures («Иллюстрированный Китай»).
Мое поведение становилось все более асоциальным, и параллельно с этим ухудшалось психологическое состояние моей матери. Странным образом в ней сочетались склонность к разного рода оккультным практикам и ревностная преданность католичеству. Она все время пыталась наладить контакт с потусторонним миром – при этом почти каждый день ходила к мессе и часто плакала в церкви. Только сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как тяжело ей было тогда.
Эмоционально мы были бесконечно далеки друг от друга, мы достигли некой точки невозврата – пребывание рядом друг с другом было для нас невыносимым. И тут мать решила предпринять последнюю отчаянную попытку повлиять на меня. Она потащила меня в церковь и, опустившись рядом со мной на колени, громко заохала. Молитва ее была такой: – Господи, я больше не могу этого выдержать. Не могу жить с этим гадким мальчишкой. Пожалуйста, забери его у меня!
