— Не беспокойся, я его нежно утоплю!

— Оденкирк, давай к нам. Устроим соревнования до берега!

Желание прыгнуть в воду было огромно, но голос разума возымел вверх: не хотелось потом в мокрой одежде ходить.

— Не! Я лучше на стрельбище вас уделаю!

— Да ладно тебе!

— Неужели заболеть боишься?

— Оденкирк, с твоей стороны это ханжество! Тебе Мел такой подарок сделала! А ты не пользуешься!

Я засмеялся, рефлекторно отвернувшись, чтобы они не увидели истинных чувств. Мне больно слышать ее имя. Я мучился без нее.

Пока они плавали, я решил обойти домик и осмотреть по-хозяйски: что еще можно сделать пока последние теплые дни лета? Через пару дней кончится август, поэтому надо быстрее завершить все наружные отделочные работы. А дальше будет осень и я не знаю, чем буду себя отвлекать от мыслей о ней…

Когда я очнулся от комы, то вел себя, как истинный эгоист, не замечая, что происходит с любимой.

— Рэйнольд, вы должны поесть. Хотя бы одну ложку проглотите! Ведете себя, как ребенок! — Я нарочно отказывался есть, отворачиваясь от сиделки. Мое тело еще плохо слушалось меня, как речь, которая давалась с трудом. Мое каждое слово растягивалось и произносилось с трудом, из-за этого я постоянно молчал. Лишь с Мелани я пытался говорить. Она показывала строчки в книге, а я старался прочитать.

Я постоянно требовал ее присутствия, а не сиделки возле себя. Но Мелани исчезала, и порой днями не мог ее видеть. Она часто ходила в Сенат на показания и к своей сестре. Но если возвращалась, то я полностью завладевал всем ее вниманием, не отпуская до ночи.

— А вот и она! Миссис Оденкирк, я хочу пожаловаться: ваш муж отказывается есть!

И она появлялась, как солнце, одаривая своей улыбкой. Моя сиделка часто жаловалась на меня, а она лишь журила.

— Ме-е-елли… — Я тянул ее имя, будто придурок, мысленно добавляя «девочка моя». Сиделка исчезала, и я пользовался добротой любимой. Я жадно рассматривал ее лицо, игрался с волосами, читал для нее и учился заново ходить, опираясь на хрупкое девичье тело, по большей части лишь для того, чтобы обнимать ее, чувствуя под рукой выпирающие тонкие косточки. Какой же я был эгоист! Уже тогда надо было обратить внимание на то, что с ней происходит! Но я ничего не замечал. А она молчала, лишь изредка странно глядела на меня, словно хотела задать вопрос, или рассматривала, будто видит впервые. Я даже не спрашивал, как у нее дела, где она была, что делала — боялся быть навязчивым, все казалось, что ей хватает и так моего постоянного выклянчивания времени для себя. У нее был уставший вид.

— Просто не выспалась, — отмахивалась она.

— Ты худая…

— Просто устала. Скоро все войдет в норму!

Сначала мне рассказали о случившемся в Сенате в очень щадящем меня пересказе. Затем я открывал все больше и больше правды.

— Рэй…

Она отрывала взгляд от книги и огромные чистые глаза цвета синего неба, смотрели на меня чуть испуганно и беззащитно.

— Что ты чувствуешь ко мне?

Неуверенный детский вопрос. Я снисходительно улыбался и нежно касался ее щеки. В начале этого ей хватало. Но потом она уже требовала ответа.

— Любовь, нежность… — Начинал я перечислять, пытаясь догадаться, что она хочет услышать в ответ.

Затем следовал самый неожиданный вопрос:

— Ты уверен в своих чувствах?

— Конечно! — Горячо уверял, готовый поклясться чем угодно и как угодно.

Но однажды, когда это повторилось в третий или четвертый раз, я не выдержал и спросил: «А ты уверена?»

И увидел панику в ее глазах. Она попыталась улыбнуться, но я четко видел испуг и муку.

После этого вызвал Еву на разговор, которая часто общалась с Мелани. Я знал Валльде и доверял ей всецело, в отличие от молчаливой Нины и забывшей про всех, кроме своей беременности, Варвары. На вопрос, что происходит с Мелани, я услышал много нового. Моя история обрастала шокирующими деталями и ужасающими фактами. Ведь до комы последнее четкое воспоминание было, как Мелли неуверенно шла к алтарю, чтобы обручиться со мной. А дальше не помню. Дальше какие-то мимолетные несвязные картинки и сухие факты о взятии Сената и моем пребывании под гипнозом Моргана, о чудесном спасении моей девочкой.

Но правда оказалась более сурова: Дэррил, Лидия, схема, Мелани с Кевином в Карцере. Оказывается, она сбежала, пошла на риск ради меня!

— Рэй, Мелани надо показать врачу…

— Она здорова! — Мое возражение было бессмысленным, потому что я понимал, что хотела сказать Ева. Но я — дурак, эгоист, все еще надеялся, что скоро мой врач отменит массажи, физиопроцедуры, постоянный контроль моего состояния, и я, наконец-то, переселюсь из спальни для гостей в свою комнату к Мел — к своей супруге. Что у нас будет некое подобие совместной жизни, что смогу доказать ей свою любовь, будем обсуждать планы на будущее, вместе выберем квартиру или дом, переедем из Саббата, отметим, как Ева и Стефан, свадьбу путешествием и брачной ночью, которой, к слову, у нас еще не было.

Но ничего так и не произошло. Мы продолжали вариться в том же котле сомнений.

У Мелани все больше проявлялся Знак, и все больше она отдалялась и превращалась в тень самой себя. К уговорам подключилась Реджина, притом она была более жестче и критичней.

— Рэйнольд, прекрати! Ты не видишь, что с ней происходит?

— Реджина, погоди, скоро я переселюсь к ней и все станет на свои места. Если дело лишь в ее сомнениях — нормальный ли я после комы, люблю ли я её или нет, то я смогу доказать, я смогу вернуть доверие!

— Рэйнольд! Дело не в тебе! В ней! У нее невероятная каша в голове! Она не знает, где начинается ее «я», а где выдумки! Она уже сомневается во всем! В каждой мелочи! Ты хочешь потерять ее?

— А ты так торопишься запереть ее в психушке?

И снова я оттянул время. В тот день, когда я переехал в свою комнату к ней, моим планам не дано было осуществиться. В первую же ночь все мои надежды рухнули, а я сломался. Радостный, что не надо расходиться по этажам, я начал укладываться спать. Она почему-то сидела на краешке кровати, будто еще чуть-чуть и сбежит от меня, и нерешительно мяла в своих хрупких ручках ночную сорочку. Я решил действовать лаской. Может, она отвыкла от меня за это время? Когда я еле передвигался, то не особо мог проявлять свою нежность к ней. К тому же чаще всего наши встречи были у всех на виду: сиделки, друзья, врачи… Мы редко оставались наедине.

Поэтому я начал аккуратно: дотронулся до руки, провел по изгибам плеч, отвел в сторону копну шелковистых волос, поцеловал в шею, в полной мере ощутив нежную горячую кожу, под которой бежали голубые венки. Она позволяла целовать себя, но всё было не то. Напряжение исходило с её стороны, несмотря на закрытые от удовольствия глаза.

— Миссис Оденкирк, мне кажется или вы стесняетесь меня?

Она засмеялась, отчего я успокоился, привлекая жену в свои объятия.

— Правила Саббата, Рэй, их не отменяли.

— Да, но мы уже один раз нарушили. Помнишь? Я тогда почти разнес твою комнату от ревности! Если честно, ни капли не жалею. Повторись вновь, сделал бы то же самое. Даже больше: Курту точно нос подправил бы, чтобы чужих жен не соблазнял.

Но вместо смешка или едкого замечания с её стороны, она замерла в моих руках, будто я ляпнул что-то не то.

— Откуда ты знаешь, что сделал бы то же самое?

Это был осторожный вопрос, тихий, но опасный.

— Ну… Потому что я люблю тебя и ненавижу недомолвки. А еще, когда другие мужчины смотрят на тебя.

И снова моя ревность прошла незаметно.

— Как можно быть уверенным в своих чувствах? Мы часто обманываемся, выбираем неправильные решения… Как можно быть уверенным в себе?

— Мел! Любимая, я никогда не был ни в чем так уверен, как в своих чувствах к тебе!

— Да, но ты ненавидел меня сначала!

Наш разговор начинал напоминать заведенную шарманку: одна и та же мелодия, одни и те же слова. Я тогда вспылил не на шутку.

— Мел, хватит! Что мне сделать, чтобы доказать свою любовь? Что? Подскажи мне! Я сделаю всё, что скажешь!