- Так, что там с общественным мнением?

    - Удивишься, но я только недавно стал задумываться, что это нездоровая зацикленность с детства, - Бенедикт подошел к фотографии и засунул руки в карманы брюк.- Эту троицу зовут Жоао, Питу и Феникс. Они братья из небогатой семьи. В тот день их послали к дядюшке Алмейру за рыбой, а тот наработавшись в море еще до рассвета, к обеду обычно засыпал в любимом гамаке, на крыльце своей лачуги. Эти шкодники выловили медузу, которыми кишит побережье и шмякнули ее на лысину старика, ну и завязалась погоня. Я оказался там по чистой случайности и просто рассматривал в объектив берег, размышляя о том, о чем мужчины предпочитают молчать. Когда за душой не больше десяти долларов и крыша над головой только благодаря милости лучшего друга, который сейчас плетет из меня веревки и изживает из организма последние капли терпения. Но завтрак из яичницы и печеной фасоли казался пищей богов, неспешный местный ритм, после знойного дня на пляже и третьесортных фотографий отдыхающих обязательно заведут на стаканчик рома в кафе на улице Салиту Маро. Там будет разрываться радио, в тщетных попытках перебить вечно работающий телевизор с бесконечными трансляциями футбола, а прежняя жизнь приобретет странный оттенок кошмарного видения.

Голос Бенедикта стал ломким и звучал все тише, пока не смолк вовсе, но печальным его назвать было трудно, ведь на губах играла легкая улыбка, а потому Хоуп не могла им не залюбоваться.

   -  Ложись на живот! - Бенедикт сменил хриплый низкий шепот, на деловитый тон и поставил на журнальный столик перед широким мягким диваном аптечку.

    - Я сама! - внезапно выпалила Хоуп, представив себе возможную картину и тут же об этом пожалела. Мастерство Купера в оказании первой помощи могло стать еще тем зрелищем. Тут любую боль можно было перетерпеть!

Он, разумеется, и бровью не повел, услышав категоричный отказ, только подбросил маленькую подушку.

   -  Это тебе на растерзание, будет больно!

Лицо Хоуп излучало скепсис и она иронично хмыкнула, но промолчала и заковыляла к дивану, полностью положившись на чутье, которое устроилось где-то совсем поблизости с гигантским ведром попкорна.

Подушка пришлась как нельзя кстати, обхватив ее руками, Хоуп улеглась как и было, без малого, приказано, а Бенедикт быстро сходил на кухню и принес миску с водой и полотенце. Мельком глянув на свои ступни, первый удар в подушку головой последовал немедленно. От досады!

Ступни были черными.

Диван заметно прогнулся под немалым весом и Хоуп почувствовала, как крепкие пальцы, уверенно обхватили ее лодыжки.

Нэд смочил полотенце и аккуратно стер дорожную пыль, тщательно избегая прикасаться к ране. Ноги Хоуп улеглись на колени и Бенедикт удивился тому, насколько спокойно она воспринимает столь интимную ситуацию. По крайне мере внешне

С того момента, как он заехал за ней и до сих пор эта женщина не выказала и намека на флирт или жеманность.

   - Бенедикт.

   - Ммм...

  -  То, как повел себя твой отец. Не думай, что ему удалось унизить тебя в моих глазах.

  - Куда уж ниже? После школы, - послышался голос полный добродушного сарказма и Хоуп закусила губу, чтобы скрыть улыбку.

   - Я серьезно.

  -  Знаю.

   - Такое впечатление, что твое самолюбие, вообще, не было задето?

   - Так и есть. Просто в кое-то веке я полностью согласен с отцом.

Хоуп даже обернулась, не скрывая удивления, чтобы посмотреть на физиономию этого невероятного типа. Не может быть, чтобы он говорил всерьез! Но на лице Бенедикта не было и намека на шутку. Голубые глаза, чуть подернутые грустью смотрели на нее серьезно.

  -  С какой бы легкость я мог помочь тебе. То есть Сэму! Да, кому угодно...

    - Ты в этом уверен? Сомневаюсь, Бенедикт. Будь ты сейчас на должности главы компании, мы с тобой и не встретились...снова. И с Сэмом тоже. Ты ведь не особо себя обременял заботой о чужих людях? Считай, что тебя как следует отшлифовали, показали с разных сторон, как может быть и поместили в условия близкие к тяжелым. В этой чашке Петри сознание меняется помимо воли.

   - Хочешь сказать мои сожаления напрасны?

   - Хочу..., - задумчиво отозвалась Хоуп.

   - Готова? - тут последовал вопрос, но не дожидаясь ответа, Бенедикт пшикнул из распылителя небольшого флакона жидкость прямо на ранку и в подушка заглушила громкий крик.

   - Это новокаин, неженка. Ты же врач! Потерпи! Ну, что так больно? Ну, сейчас, сейчас, - голос скатывался с уверенного до извиняющегося, после чего Бенедикт стал бережно дуть на пятку, потому что более действенного способа обезволивания в мире, просто, не существовало. - Легче?

   - А можно было без сакраментального «ты же врач». Терпеть этого не могу!

  - Тааак, пришла в себя окончательно. Это хорошо, - сделал вывод Бенедикт и снова донеслось копание в аптечке.

Хоуп не знала, что в те несколько минут, которые он ждал ее у крыльца, у Бенедикта вышел короткий, но невероятно содержательный разговор с ее отцом. После короткого приветствия и сдержанного рукопожатия, Альберт выдал самую точную характеристику своей дочери, повинуясь родительскому чутью. Роман между Хоуп и Купером был в принципе невозможен — слишком разные и по характеру и по темпераменту. Но в облике Бенедикта явно читался интерес к ней, а потому стоило снять несколько слоев флера очарования, который был той самой песней морских сирен, которые в итоге вели доверчивых моряков к гибели.

     - «Хоуп вспыльчивая эгоистка с латентной формой мании величия, патологическим выборочным перфекционизмом, безнадежный интроверт с самым добрым сердцем и непереносимостью недостатков в близких людях. Не существует человека, который способен навсегда смириться с ролью второго плана, разве что кроме родни, но тут уже без выбора. Мистер Купер, я клоню к тому, что с Хоуп лучше поддерживать дружбу, чем решаться переступать грань, за которой не будет ничего кроме разочарования. Разве, что Вы не самый терпеливый человек на свете.»

Это, без малого, откровение, порядком озадачило Бенедикта. Помня о том, что Хоуп ярая противница серьезных отношений и брака, как такового, ее не стоило отвлекать от работы, за которую она давно продала душу.

Решительный настрой, проявить благородство и то самое пресловутое терпение терпели в данный момент невероятное фиаско.

   - С пластырем лучше повременить. Я помогу подняться! - Бенедикт ловко подхватил Хоуп с такой легкостью, что она и пискнуть не успела, как уже сидела на диване. Ее охватила оторопь, а Купер, напустив на себя не в меру заботливый вид уморительным тоном продолжил наставления.

    - Я слышал, что поверхностные повреждения кожных покровов не стоит герметично закрывать. Так заживление пройдет быстрее.

Пятка блаженно стихла от новокаина, но, казалось, что обезболивающее подействовало на весь организм и тяжелые мысли о поиске денег временно оставили в покое.

Комната озарялась размеренным всполохами мигающей рекламной вывески, установленной на фасаде дома напротив, а воцарившаяся тишина наконец-то предоставило время обдумать события произошедшего вечера.

Сидя почти вплотную, Хоуп и Бенедикт понимали, что их сейчас объединяет самое невозможное из состояний — покой.

   - Я, пожалуй, поеду домой, - сорвавшись с места, Хоуп засуетилась в поиске своих новеньких шлепанцев, стараясь изо всех сил не смотреть на Бенедикта.

Столь резкая перемена его озадачила, но копаться в причинах поступков этой женщины было делом провальным и неблагодарным. На языке вертелись слова, которые должны были ее задержать здесь хотя бы еще на несколько минут, но Хоуп уже направилась к двери, бормоча слова благодарности за помощь, а потому не оставалось ничего иного, как столь же бессвязно заверить ее, что это пустяки.

Потянув на себя дверную ручку, Бенедикт стоял ужасно близко и можно было вполне протиснуться в проем, как дверь с грохотом захлопнулась, потому что сильная рука уперлась резко надавила на нее, зажав Хоуп в подобии объятий.