Гиллара рассеянно качнула головой, потом, будто спохватившись, торжественно изрекла:

– Да будет благословенен Илирин Великий! Он будет стоять, пока не переведутся в нем люди, подобные вам.

– Да будет так! – отозвалась Маллекша.

– Да будет так! – вторил ей Хаттейтин.

Спускаясь по лестнице в свои покои, чтобы наконец-то предаться сну, Гиллара ни разу не обернулась, а то может быть и заметила бы, как обменялись Маллекша с Хаттейтином многозначительными взглядами.

А когда она заснула и видела уже не первый сон, жрица с военачальником только-только прощались после длительной беседы, свидетелем которой стал лишь безмолвный камень стен.

***

Девочка и впрямь оказалась светловолосой и сероглазой, но все-таки она даже отдаленно не напоминала Илльярну. Свои сомнения Гиллара тут же высказала Маллекше.

– Ну что ты, – отозвалась та, подняла ребенка на руки и ласково проворковала: – Она такая славная. Какие у нас красивые волосы и глазки, правда, малышка?

Девочка, радостно гулькая, потянулась к жрице крошечными ручонками.

– Ее не было с нами почти месяц, – продолжила та, – естественно, она чуть-чуть изменилась. Просто ты ее родная бабушка, вот тебе и бросаются в глаза любые, даже самые незначительные, перемены. Поверь, остальные ничего не увидят.

– Да, верно, – Гиллара задумалась. – А когда она подрастет? Что если у нее, например, окажется нос картошкой? Или еще что-нибудь не так?

– Ну, не всем достается красота родителей, – рассмеялась Маллекша. – Вот, например, твой Шлееп…

– Не надо о нем, – отмахнулась Гиллара. А сама тем временем пыталась понять, что же такое с ней творилось. Откуда родились все эти сомнения, эта тревога? Раньше она никогда не боялась претворять в жизнь даже самые рискованные планы. И как блестяще она все проделывала! Неужели постарела и потеряла хватку? Ну уж нет! Она еще полна сил, глупо тратить время на сомнения, когда власть наконец пришла к ней в руки. И теперь она станет править единолично, а не из-за спин детей, как раньше. Может, все произошло к лучшему? До боли жаль Аззиру, но, чего таить, дочь ее никогда не была счастлива. Может там, в чертогах вечности, она обрела покой?

"Нужно только одолеть Отерхейн, иначе все зря", – мысль пронеслась, оставив горький осадок и острый страх.

***

Нужно было отдать должное как Маллекше с ее жрицами, так и Хаттейтину: они умело пустили среди войска и в народе слухи о жертвоприношении царя, и уже через несколько дней менестрели ходили по улицам Эртины, воспевая Великую Жертву. Так что когда жрица торжественно возвестила обо всем на площади, только самые мудрые, повидавшие многое старики позволили себе усомниться в истине ее слов. Толпа же, не выказав ни особого удивления, ни горя, выслушала эту весть и в едином порыве восхвалила царя и Богов. Люди уверовали в победу над Отерхейном, ведь теперь у них появился Герой, отдавший свою жизнь за Илирин. Народ знал, что всегда, во всех сказаниях и легендах, побеждала та сторона, у которой этот герой был. А у отерхейнцев он не мог появиться, потому что они – дикари, варвары.

Что-что? Их царь, Аданэй, их герой, тоже из Отерхейна? Ну и что? Это было так давно. С тех пор он посвятил себя Богине, отрекся от прежней родины, соединился с Аззирой и подарил стране наследницу. Да помилуйте, в сказаниях менестрелей он уже давно илиринец!

В эту ночь Гиллара уснула довольной. Все шло как нужно. С границ, правда, доносили, что отерхейнская орда уже выступила в путь. Ну что же, илиринское войско тоже давно подготовилось к битве. И даже больше – люди так и рвались в бой, вдохновленные божественным огнем. А Хаттейтин уже до мелочей продумал наиболее выгодное расположение войск.

С такими мыслями женщина заснула, однако чьи-то осторожные шаги под дверью ее разбудили. Еще немного, и дверь тихо дернулась – и отворилась. Гиллара едва сдержала крик, увидев, как в проеме, приложив палец к губам, показалась Маллекша. Что могло понадобиться жрице в этот час? И почему охрана ее не задержала? Наверняка что-то важное заставило ее побеспокоить Гиллару.

Словно в подтверждение этой мысли Маллекша прошептала:

– Это я. Нам нужно поговорить о вещах очень значимых для тебя и Илирина. Хаттейтин тоже со мной, не пугайся.

И только увидев, как Гиллара кивнула, жрица вошла в покои. Следом за ней появился военачальник, плотно закрыл за собой дверь и запер ее на ключ.

"Откуда у него ключ?" – испугалась Гиллара, но виду не подала: сначала она хотела послушать, с чем они пришли.

– Что случилось? – спросила она. – Вы меня разбудили.

– Ты стара, Гиллара, – мягко проговорила жрица. – Мне кажется, тебе давно уже нужен отдых, а не власть.

– Что?

– Пора тебе снять с себя эту ношу. Тем более, я готова взвалить ее на себя.

Гиллара хотела закричать, позвать стражу, но передумала, ощутив возле шеи холодное лезвие хаттейтинова кинжала.

– Вы мне обещали, – прохрипела она, с ненавистью глядя на Маллекшу. – Вы солгали.

– Да, – пожала плечами жрица. – Но тебе ли удивляться лжи?

– Чего вы от меня хотите?

– Вот это дельный вопрос, – прохрипел военачальник, отодвигая кинжал. – Только не вздумай кричать, стражи поблизости нет, тебя никто не услышит.

Маллекша достала из-за пояса свиток чистого пергамента, передала Гилларе, подвинула поближе к ней лучину и скомандовала:

– Бери чернила и пиши.

Удивительная власть – власть Богини – послышалась в этом голосе, и Гилларе ничего не оставалось, как подчиниться. Эта ночь, этот тусклый свет, лезвие, предательство, жуткий голос Маллекши и ее собственная старость – да, старость, жрица сказала правду, – словно бы надломили волю. Дрожащими руками женщина окунула перо в чернила.

– Пиши, – повторила Маллекша: – "Я, Гиллара – наместница царей Илиринских – не способна более нести бремя власти. Не должно это, когда старые царят после молодых. В душе моей боль, я желаю лишь покоя и забвения, а посему отказываюсь от регентства. Маллекше – жрице и наставнице…"

– Я не стану этого писать, – процедила Гиллара и отбросила перо в сторону.

– Тогда ты умрешь, – спокойно, будто бы равнодушно, промолвила жрица.

– Вы не сумеете, вас поймают!

– Ну что ты, все подумают, будто ты сама себя убила. И все в это поверят и даже поймут. Ведь ты потеряла и детей, и внучку, и зятя. Ты в отчаянии.

Повисло долгое молчание, прежде чем Гиллара прошептала, признав свое поражение.

– Что будет потом? Я напишу – что будет со мной потом.

– Ничего страшного, – смягчилась Маллекша. – Уедешь в ссылку. Туда, где находилась до смерти Лиммены, только и всего.

– Клянись. Клянись мне своей Богиней, что не убьешь меня!

– Клянусь. Именем Богини.

Гиллара горько вздохнула и снова взялась за перо. Что ж, очень больно проигрывать, но так случается. Всегда следом идут те, кто моложе и злее тебя. И может, это к лучшему. В конце концов, она действительно смертельно устала, и может, пора оставить грезы о власти…

Мысли ее прервались, как только Маллекша вновь начала диктовать:

– Итак… – задумалась жрица. – Нет-нет, это не пиши, – замахала она руками, видя, как Гиллара, в безмыслии, уже собралась выводить "итак".

– Вот, теперь пиши: "Маллекше – жрице и наставнице дочери моей Аззиры – жертвенной царицы илиринской, – а также славному военачальнику нашему Хаттейтину, завещаю я править до совершеннолетия внучки моей, царевны Илльярны. Да будут благосклонны Боги к Илирину Великому".