Элимер не ответил, только погладил Шейру по волосам. Айсадка зевнула и заснула почти сразу. А кхан еще долго лежал без сна, размышляя обо всем, творящемся в Антурине и о своей жене, только что открывшейся перед ним с другой стороны.

"А еще говорила, что не хитрить не умеет", – подумал он с усмешкой, прикоснувшись губами к ее затылку и вдохнув теплый аромат ее волос.

II

Аданэй услышал грохот закрываемых ворот. Все-таки успели. Стены надежно защищали город Лиас, а Элимер не имел того огня, способного пожирать камни. Сюда Отерхейн уже не сунется. Пока не сунется, поправил он сам себя, потому что знал: еще несколько месяцев, необходимых для восстановления Антурина, и Отерхейн двинется на Илирин ради моря и мести. Но если бы не его, Аданэя, набег, сначала казавшийся таким нелепым, вторжение произошло бы куда скорее. Так что он подарил стране вожделенную отсрочку.

"И все же, могло быть еще лучше, – подумал Аданэй, вспомнив о воинах, отсеченных от основного войска и почти наверняка уничтоженных, и о деревнях, по которым проехался его брат. – Могло быть лучше, если бы враги опомнились чуть позже. Проклятый Элимер!"

В Лиасе решили задержаться на пару суток, а потом выдвинуться дальше, к сердцу страны. Воины разместились кто где – на постоялых дворах, в бараках, и просто в поле. Осень еще только-только началась, и спать на сене, завернувшись в плащ, было совсем не холодно. Кайнис, тысячники и прочая воинская знать устроились в богатых домах города. А царя с военачальником принял у себя градоправитель. Не приходилось сомневаться, после двух суток, что проведет здесь войско, Лиасу придется не один день восполнять городскую казну до прежних размеров.

– Как замечательно, правда, Хаттейтин? – обратился Аданэй к военачальнику, оглядывая красивых рабов, которые встречали их цветами и изысканными блюдами. – Почти как в Эртине. Оказаться после дикого Антурина среди красоты и изыска. Потрясающе, не находишь?

– Нет ничего лучше, – откликнулся военачальник, не заметив в голосе царя прикрытой насмешки. А тот добавил:

– Интересно, и как мы рассчитываем сокрушить Отерхейн, если в оружии больше всего ценим не смертоносность, а изящество выгравированных на рукояти узоров, а воинам предпочитаем красавцев-рабов?

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, мой властитель. Гравировке придается значение лишь на парадном оружии, а рабы…

– Я знаю, что преувеличиваю! – оборвал его Аданэй. – Я специально преувеличиваю, чтобы показать всю нелепость этой одержимости красотой. Илирин закупает за морями бесценные статуи и дорогих рабов, когда надо закупать оружие, доспехи и набирать в войско наемников.

– Прикажешь заняться этим по возвращении? – полу утвердительно спросил Хаттейтин, ничем не выдав своего удивления внезапно переменившимся настроением царя.

– И даже до того, как вернемся. Я уже давно начал этим заниматься. А почему моим приближенным ни разу даже мысли об этом не пришло? А, Хаттейтин?

Тот промолчал, и Аданэй, больше не задерживаясь, двинулся промеж цветов, блюд и рабов к встречающему его с поклоном хозяину дома – седому градоправителю Милладорину.

– Великий царь, – повел речь Милладорин, – я счастлив видеть тебя и нашего славного военачальника в своем доме.

– А я рад оказаться здесь, – ответил Аданэй, – и познакомиться с одним из тех, кто делает Илирин процветающей страной.

Градоправителю явно понравились эти слова, и он, стрельнув взглядом куда-то себе за спину, сделал приглашающий жест и произнес:

– Хочу познакомить тебя с моей женой, повелитель, – и, дождавшись, пока Аданэй благожелательно кивнет, позвал. – Рэммина!

Рэммина появилась не сразу, лишь после второго зова. И не успел Аданэй удивиться такой медлительности жены Милладорина, как понял, чем она вызвана. Наверное, она до последнего надеялась, что о ней не вспомнят и ей удастся скрыться от глаз царя. Когда же не получилось, она предстала перед ним, тщательно пряча взгляд, ибо не Рэммина было ее истинное имя, а Рэме.

Рэме, служанка Лиммены, отправленная вместе с остальными рабами на задворки царства. Рэме! Он едва удержался от смеха, настолько невероятной показалась ему встреча. Хотя, если подумать, может все не столь невероятно. Лиас – город на окраине страны – жил в основном за счет добычи угля и камня в шахтах. Именно в такие места сослали большую часть рабов царского дворца. Рэме же обладала достаточной хитростью, а также молодостью и красотой, чтобы умудриться окрутить старого вдовца и улучшить свое положение, превратившись в благородную госпожу.

– Рэммина, – с вежливой улыбкой произнес Аданэй, приходя в себя, – очень рад нашему знакомству.

– Благодарю, Великий, – ответила та, понемногу возвращая себе природную смелость, и наконец отважилась посмотреть ему в глаза.

– Твоя жена прекрасна, поздравляю, – обратился Аданэй уже к градоправителю, сопровождая свои слова легкой усмешкой.

Вечером Милладорин устроил пир в честь царя и военачальника. Изысканные кушанья, танцовщицы и музыка скоро притомили Аданэя, но он и не думал уходить: он ждал. Ждал, пока уйдет Рэме. Он не сомневался, что она постарается улизнуть незаметно, сославшись на усталость или еще что-нибудь. И постарается сделать это так, чтобы он, Аданэй, не заметил. Но ей это не удастся, ведь он внимательно, очень внимательно наблюдал за бывшей рабыней. А она об этом и не ведала, ведь он как будто даже не смотрел в ее сторону. Аданэй и сам не понимал, почему ему так хотелось выловить Рэме, и о чем он собирался говорить с ней. По сути, не существовало ни одной разумной причины, только непонятный азарт: словно он, Аданэй, хищной птицей парил над жертвой, этаким маленьким противным грызуном. Царь улыбнулся своим мыслям и едва не пропустил момента, которого ждал так долго – Рэме поднялась из-за стола и теперь тихонько, стараясь двигаться вдоль затемненных стен залы, шествовала к выходу.

"И даже не попрощалась с повелителем, дрянь такая. Что ж, тогда он сам с ней попрощается", – эта мысленная фраза вновь рассмешила его, и Аданэй, уверив всех, будто желает прогуляться по дому, отправился за Рэме, которая уже скрылась из виду. Но это ничего, вряд ли девушка успела далеко уйти.

Он обнаружил ее на балконе. Рэме стояла у перил и смотрела в темноту, подсвеченную лишь тусклыми огнями домов. Неизвестно, почему она решила задержаться здесь, а не отправилась в свои покои, но ему это было только на руку. Неслышно, осторожно подошел он к ней сзади, так что Рэме не сразу заметила чье-то присутствие, и лишь когда он склонился к ее уху и пригвоздил к перилам, схватив их руками по обе стороны от нее, девушка ощутимо вздрогнула. Но не обернулась – наверное и без того догадалась, кто это. Со стороны могло показаться, будто Аданэй ее обнимал, и только они двое знали, что это отнюдь не встреча друзей или любовников.

– Рэме, красавица Рэме, – вкрадчиво заговорил Аданэй, – какая негаданная встреча. Мне любопытно узнать, каким образом рабыня Рэме превратилась в госпожу Рэммину?

– Наверное, таким же, – парировала та, – каким раб Айн в царя Илиринского.

От неожиданности он расхохотался. Он не думал, что девушка осмелится отвечать ему, тем более столь нагло.

– Ты меня удивляешь, – произнес Аданэй. – Не боишься собственной дерзости? Я ведь могу сделать с тобой все, что угодно. Я еще не забыл, как ты пыталась убить меня.

– Не сомневаюсь, – фыркнула Рэме, разворачиваясь к нему лицом. Выражение ее глаз невозможно было рассмотреть в темноте, но он чувствовал – в них горела злоба: – А насчет страха – конечно боюсь. Да, боюсь! Но только я уже убедилась – ты поступаешь одинаково и с врагами, и с друзьями, если те всего лишь рабы. Так зачем мне сдерживать себя и пытаться угодить?