Рано утром, только светать стало, на улицу выскользнула тень. В утренней, сонной тишине, скрип ворот, казался, оглушительным, но он был не услышан и это радовало человека, быстро идущего к молельному дому. Он зашёл на пригорок, не оглядываясь на деревню, на лес, на Туман, человек зашёл в дом и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Долго человек со старостой беседу вёл, да ведать, добрый разговор был, сам староста вышел, проводить человека.

— Иди домой, Чемир! Встретимся на поляне, — обнимая человека, сказал староста.

Староста собрал всю деревню на поляне, когда солнце уже было высоко.

Он всматривался в серые, обреченные лица, а они всматривались в него.

— Нет прощения мне. Виноват я перед вами. Не смог защитить и уберечь. Ведать, мало во мне силы и веры, но есть человек, который нашёл в себе все то, чего мне не хватает. Есть человек, который ради деревни всей решил себя положить.

Староста впился глазами в толпу людскую, и столько надежды было в этом взгляде, столько не поддельного восхищения.

— Подойди ко мне, Чемир. Пусть все видят героя. Пусть все видят спасителя нашего.

Из толпы вышел мужчина.

Молодой, красивый. Чемир был высокий, считай выше всех в деревне был. Хороший охотник, добрый человек.

Много невест мечтали о такой муже, но выбрал он себе одну и подарила она ему сына. Два года мальчишки было, такой же чёрный, кудрявый, как и отец.

Чемир повернулся к людям. Глаза от травы чёрной, да жухлой не поднимал. Губу нижнюю закусил, так и стоял молча. И все вокруг молчали. Понимали, что не легко Чемиру слово своё последнее держать. Ждали все. Долго ждали.

— Если сказать, что не боюсь я, то ложью это будет. А сказать — так вроде мужику это и говорить-то не по чину. Но одно знаю и уверен в этом всем сердцем. Туман примет меня и исправить все это, — Чемир обвёл рукой лес мертвый. — смогу! Простите меня.

Чемир резко развернулся и пошёл к лесу.

Жена его не была удивлена, был разговор между ними, было прощание.

Она крепко прижимала к себе чадо своё черноголовое, а по щекам катились крупные слёзы.

Чемир остановился. Весь вытянутый точно струна, пальцы крепко в кулаки сжаты. Он был напряжен и серьёзен.

Туман клубился аккурат у ног его. Совсем рядом, шаг — и он полностью поглотит человека.

Чемир сделал глубокий вдох и сделал шаг вперёд.

Над поляной пронёсся вздох, толи ужаса, толи восхищения. Люди во все глаза смотрели на Туман, который не поглотил Чемира, не обернул его своими чёрными, опасными щупальцами.

Туман, точно тропинку для человека сделал, разошёлся в стороны, приглашая и принимая его в свои владения.

Чемир на секунду замер, а потом уже не сомневаясь, пошёл вглубь леса, по тропе туманной.

Люди, затаив дыхание, с ужасом и трепетом смотрели, как аккуратно замкнулась муть смоляная за родным им человеком. Одни видели, как рос Чемир, другие росли вместе с ним. Нет чужаков в деревне, все друг друга знают, все близки, а иначе не прожить, а иначе не выжить.

Весь день деревня с поляны не уходила. Тут же костры жгли, варево себе готовя, тут же детей укладывали.

С надеждой и мольбой в Туман вглядывались. Ждали. Верили.

А потом над поляной раздался звонкий детский голос:

— Тятька! Туман оживает!

Все головы, по команде этой детской, повернулись к лесу. Истину уста детские вещали.

Заволновался Туман, точно ветер его колыхал, закручивал. Мгновение назад ещё чёрная, непроглядная Марь серой стала, затем дымчатой, молочной, ясно-белой, точно старец седовласый.

Яркий свет озарил, уже медленно погружающуюся в сумерки, поляну.

Звонкое, блестяще-белое серебро разлилось над лесом. Неимоверно, завораживающе прекрасно.

Никто с места не сдвинулся. Все, как зачарованные стояли и на великолепие это смотрели.

После вспышки серебряной, Туман исчез.

И началось, то что никто после объяснить или пересказать не мог.

Деревья наливались соком. Стволы их приобретали естественный, живой, здоровый цвет. Ветви из стволов этих вырастали, из веток — почки, из почек — резные, изумрудные листья. Трава зеленела, стебли из неё поднимались с набухшими, готовыми распуститься бутонами.

Всё это происходило быстро, на какой-то неестественной, не виданной скорости.

Мгновение! И вот люди уже слышат такой родной, такой драгоценный шум реки. Живет, плещется вода чистая. Вновь бежит, торопится река. Не остановить её, не удержать.

Люди не успевали следить за изменениями этими быстрыми. На одно залюбуются, а рядом уже мухоловка-пеструшка заливается. Птицей заслушаются, да пышное цветение боярышника пропустят.

Когда преобразилось всё вокруг. Когда всё стало так, как и должно было быть, вперёд вышел староста.

Он выглядел растерянным, взъерошенным, пару раз пытался слово из себя выжать, да только руки и разводил в разные стороны, а потом, руки эти, безвольно вниз падали, ударяя старосту по ногам. Так и стоял, да пыжился.

На помощь ему дед столетний вышел, самый старый в деревне.

— Понимаем смятение твоё, понимаем. Мы тоже такое не видывали. Бог даст, никогда больше и не увидим. Но все! Все кто свидетелем сего Чуда стал, запомнить это должен. Должен жить в памяти людской сказ про Туман! Сказ про Чемира.

— Че-мир! — по слогам вторил ему староста. — друг мира, значит. Не зря ведать человеку имя даётся, не зря. Но то живое, человеческой имя.

Староста замер на мгновение и лицо его озарилось.

— Прав ты, дед. Должен жить в памяти людской сказ про Туман! Сказ про спасителя нашего. Но не Чемиром, отныне звать его будем. Чомор — он теперь. Чомор — тот, кого принял Туман!

Так и идут теперь по лесу вместе Чомор и Туман. Хранители леса, Хранители древней мудрости и Силы. Не раз в году лечат и восстанавливают все живое. Каждый день трудятся, каждую минуту на чеку.

Спроси любого человека, всякий хоть раз, но видел дела Чомора.

То там, то здесь Туман появляется. Стороной его обходят, не тревожат.

Лес-это дом мой.

Подобно тому, как дом свой обегаю от грязи внешней и внутренней,

так и обещаю, лес оберегать и сохранять.

Лишнего не возьму,

Забавы ради не убью,

Не разорю и не сломаю.

Серебро не убиваю.

Макар замолчал. Внимательно на Беловука посмотрел.

— Таков сказ про Чомора, Волчонок. Туман-это Сила его. Во мне тоже есть Сила, есть Туман. Врачевать и помогать могу всему живому. Получается, Чомор не такая уж и выдумка. Получается, не все сказки ложь.

Макар опустил глаза, точно готовясь сказать, что-то не приятное, но потом словно передумал. Прямо на Беловука посмотрел и добавил.

— Не буду унижать тебя, прося сохранить всё это в тайне. Ты всё понимаешь, Беловук. И я рад, что ещё одна душа знает тайну мою. Легче мне. Понимаешь, о чем говорю, Волчонок?

Беловук не моргая смотрел на Макара. Он крепко сжал губы, задышал часто, глубоко и не отрывая взгляда, уверенно и громко ударил один раз по подоконнику.

30

Весна в этом году выдалась тёплая, пригожая.

На душе у Макара было спокойно, мягко и приветливо, может от того и все вокруг казалось таким же.

Снег медленно, но верно сходил, обнажая ещё голую, промерзшую землю. Хрустальная капель весело отзывалась в сердце долгожданной музыкой весны. Все оживало, все просыпалось.

Отныне, куда бы не пошёл Макар с волком, завсегда Беловук идёт рядом. Чтобы не делали они, мальчишка точно приклеенный.

Волк бережно к мальчику относился. То уткнётся ему в живот, то потрется, точно ласкает, тепло даря. Беловук допускал волка на такие близкие расстояния. Не сразу, конечно, но привык быстро. А Макару пока приковаться к себя не позволял. Весь напрягался сразу. Макар и не лез к нему, будет время привыкнет, допустит и его к себе.

В конце апреля волк передал Макару ещё Силы.

Макар перед этим Беловуку всё рассказал. Главное, хотел предупредить, что тяжело будет мальчишки. Один он останется.

Макар, в дни приема Силы, лежал на лавке не в силах ни встать сам, ни слова молвить. Все тело точно набухало, тяжелело. Всегда неудержимо клонило в сон. Хотелось просто закрыть глаза и спать.