После ухода медсестры Ольга даже потянулась за ноутбуком с намерением убить время, но в палату вошел врач.
- Как дела? – спросил он, подойдя ближе, и аккуратно дотронулся до головы, срывая часть пластыря, который держал повязку.
Ольга чуть поморщилась, но продолжила смирно сидеть, ожидая вердикт, и тихо ответила:
- Вроде ничего.
- Это лучше, чем плохо, – отозвался он, вернув пластырь на место. – Через час идите на обработку швов и перевязку.
- Когда меня выпишут?
Врач удивленно поднял брови:
- Вчера сделали операцию, а сегодня вы уже рветесь отсюда. Я могу понять ваше желание, но придется еще потерпеть.
- И долго?
- Посмотрим, если все будет хорошо, то не очень.
Ольга перевела взгляд на темный экран ноутбука и увидела свое отражение.
«А ведь я так до сих пор и не дошла до зеркала».
Оно висело над маленькой раковиной, совсем небольшое, сантиметров двадцать на тридцать. Ольга поднялась и подошла, глядя не прямо перед собой, а вниз, на белый с желтыми подтеками керамический умывальник.
Она помнила, как за несколько часов до операции светлые волосы падали на пол под жужжание машинки, но так и не рискнула после этого на себя посмотреть. Теперь зеркало отразило бледную физиономию с синяками под глазами, сбритую под ноль часть головы справа с белой повязкой, сухие губы.
- Лучше бы уже полностью согласилась сбрить, – сказала вслух. – А то непонятно что получилось.
Попытавшись кое-как распределить оставшиеся волосы на обе стороны, Ольга поняла, что это было дерьмовой затеей. Выглядело как начинающееся облысение: все проплешины не прикрыть, повязку не спрятать.
Конечно, волосы отрастут, но сейчас…
- Твою мать, – выругалась тихо, потом ополоснула лицо холодной водой, сделала кофе и ровно через час стояла перед дверью перевязочной. Очередь из трех человек, пятиминутная обработка и смена повязки, и Ольга снова в палате.
Работа не клеилась – взгляд то и дело возвращался к цифрам на часах. Телефон молчал. Тишина давила. Мысли не давали сосредоточиться, а постоянно подкатывающая к горлу тошнота превратила лицо из бледного в зеленоватое.
Врач предупреждал, что последствия наркоза могут вылиться в слабость и тошноту, но Ольга не думала, что все будет настолько плохо.
Без десяти пять она замотала голову нашейным платком. Он был полупрозрачным, но хоть что-то, чтобы скрыть искромсанную голову. Как бы ни старалась, но два участка по бокам все равно остались неприкрытыми, сколько не пытайся соединить края, заправить один за другой – расходятся.
Под синтетической тканью сразу стало жарко, и, естественно, голова стала чесаться еще больше. Но Ольга стойко терпела, не думая о том, во что это может вылиться в будущем.
Пять минут шестого – Романа нет.
Десять, пятнадцать, двадцать…
Ольга уже решила, что он не придет. Но продолжала сидеть с повязанной головой, отсчитывая минуты, реагируя на каждое движение за дверью. Ей казалось, что слух уже стал близок к кошачьему, а глаза запомнили дверь до такой степени, что она могла с закрытыми глазами нарисовать ее с каждым изъяном и несоответствием.
Половина шестого…
«Мог бы хотя бы предупредить, что не придет».
Взяв в руки телефон, Ольга набрала номер и услышала ненавистный механический голос, сообщивший о недоступности абонента. Сердце болезненно сжалось, а на глаза навернулись слезы.
«Ни черта! Он был единственным мужиком, из-за которого я рыдала. И это было в первый и последний раз».
Доведя себя уже почти до точки кипения, Ольга начала мерить шагами палату и даже не услышала, не увидела, как открылась дверь. Только встав к окну, увидела отражение другого человека позади себя и обернулась.
- Привет, – сказал Роман и потер переносицу. Скорее, даже не потер, а хотел поправить очки, но забыл, что их там нет.
- Привет, – отозвалась Ольга, стараясь сделать голос спокойным.
Они так и продолжали стоять у противоположных стен. Он подпирал дверь, она – подоконник.
- Я был в издательстве, – сделал Роман шаг вперед. – Телефон сдох.
Он не оправдывался, просто констатировал факт. Но Ольга все равно улыбнулась, только какой-то улыбкой разочарования. А чего она ждала? Что он начнет каяться, как на исповеди? Что почувствует себя виноватым? Давно пора привыкнуть к нему. Гений пера из другого контингента!
Вот и что с ним делать? Только одно.
- Если ты до меня дотронешься, то я не рассыплюсь, – сказала Ольга, сделав тоже шаг навстречу.
Два шага с каждого, и Роман уже аккуратно обнимал ее талию, будто она была куском старого китайского фарфора, готового вот-вот рассыпаться в руках. Платок съехал с головы, и Ольга его попробовала его вернуть на место, но почувствовала ладони на своих запястьях.
- Зачем? – такой простой вопрос, который можно отнести, к чему угодно, но понять было несложно.
- У меня на голове нечто невообразимое, – улыбнулась она, пытаясь перехватить его руки. Звучало шуткой, немного с насмешкой, но Роман видел, как Ольга пытается спрятать себя от него.
- Тебе не жарко под этой синтетикой? – спросил, одним движением все-таки сдернув платок с головы. – И чего ты так стесняешься?
Ольга инстинктивно потянулась к голове, одной рукой стараясь пригладить остатки волос, другой – трогая ненавистную повязку, под которой все чесалось.
- Ну вот какого черта? – Ольга едва не ли не кричала.
- Успокойся! – чуть повысив голос, попросил Роман. – Я тебя люблю не за твои волосы. Так что давай без истерик, потому что при такой жаре внутри хрен знает, как может воспалиться рана и какое дерьмо туда может пролезть. Так что забудь о том, что красиво, и подумай о том, что важно. Так что прекрати свои выкрутасы и перейди в состояние заводских настроек, потому что скоро начнется новый этап.
Ольга отошла от Романа, вырвавшись из долгожданных объятий, и посмотрела на него:
- Ты действительно… То есть…
- Да, мне действительно глубоко плевать, как ты выглядишь. Я еще раз повторю: полюбил тебя не за это и люблю не за это. Когда же ты все-таки научишься верить?
- Я верю.
И с этого момента Ольга поверила окончательно, как не верила никому и никогда, но именно эта вера и помогала ей перенести следующую неделю.
Роман приходил каждый вечер ровно в пять. И так символично на пятый день они смогли уединиться в палате, немного быстро, но аккуратно, хоть Ольга и чувствовала, как он хочет поиграть с ее волосами. Для мужчин это было удобно, но пришлось довольствоваться только руками на теле, потому что волосы стали запретом.