— Не понимаю, что в этом такого, обычная простуда, — пожала плечами я.

— Но не для Иных. Болезнь влечет за собой несчастья, потому что блокирует связь с Гранью. Не у всех, но у многих. Я один раз заболел и месяц не смог видеть сны. Мне тогда казалось, что я обычный, что Грань выкинула меня. Даже из больницы выписали.

— Не все птицы хотят вырваться из клетки, — улыбнулся Лебедь.

— Будешь язвить — тебя в клетку посажу, — пригрозил Вечность, — Или вообще лебединый суп сварю. Короче, хватит меня с толку сбивать! Итак, девочки провели ритуал — обычно на него тратится не одна ночь. Этот был третий по счету. И…

Мы навострили ушки. Он пригнулся, якобы сказать шепотом, но вдруг заорал:

— У Буревестник был приступ!!!

— Видимо, ты теперь в норме, раз такой противный, — сказал Лебедь, зажимая уши.

— Обязательно было так орать? — надула губы я, — А что за приступ?

— У неё случается приступ перед бедой. Чем сильнее несчастье, тем сильнее приступ. А этот был просто ужасным. Как я понял из её слов, эта зима принесет многие жертвы. И не всех заберет Грань. Вся соль в том, что многие остаются — как капитан, который пойдет ко дну вместе со своим кораблем.

— Не все крысы, как мы, которые сбегают при первых приступах шторма, — криво усмехнулся Лебедь.

— Это не побег, — серьезно сказал Вечность, — Просто у нас разные пути. И с приближением длинной ночи я чувствую, что у меня, в отличии от Кита, нет выбора.

Знающие владеют секретами, а музы… Музы посылают сны. Хорошо, что их немного — представляете, какая неразбериха бы началась, если бы орава легкомысленных муз начала посылать кошмары всем Иным в округе? Пока старожилы орудуют на передовой, мы, музы, остаемся в тылу, помогая раненым. Да, я Тень, но муза всегда остается музой, даже став Тенью.

Первый сновидец — зеленоволосый парень. Как я не силилась, я не могла узнать его имя — оно казалось расплывчатым, неразборчивым. Пробел, пропуск, темное пятно в биографии. Будто его и не было вовсе. Эту мысль я отогнала, поскольку она вселяла ужас — да как же так, без имени-то?!

Его сердце — пустыня из золотого песка и сгоревших красных небес. Ни жарко, ни холодно — никак. Казалось, и воздух сгорел, и я сгорю, если задержусь здесь чуть подольше.

— Нравится? — горько усмехнулся сновидец, — Каждую ночь мне снится эта пустыня. Я уже и забыл, когда в последний раз видел нормальный сон.

— Вы так похожи, не находишь?

 — Наверное… И знаешь, что самое страшное? Каждая ночь все длиннее и длиннее. Мне кажется, что я провожу здесь месяцы, а порой года.

Кажется, я начала догадываться.

— С каждой ночью время будет растягиваться. И однажды ты застрянешь здесь навсегда. Для  того мира это может быть секунда, но для тебя — вечность.

— Вечность здесь? Да уж, скука — это самая худшая пытка. Уже больше года её испытываю.

Его ноги по колено засосали пески. Мои тоже начало засасывать. Я захотела поскорее уйти отсюда.

— А хочешь вырваться из этой пустыни?

— Вырваться? — он посмотрел на меня с надеждой ребенка, верящего в Санта-Клауса, — А это возможно?

— Возможно, если захочешь. Грань ждёт тебя, мой мальчик.

Всегда хотелось произнести последнюю фразу… Кажется, его проняло.

— Что я должен делать?

— Хм… Жить ты будешь при одном условии…

— Каком? — насторожился он, — Продать тебе душу?

— Очень смешно, — фыркнула я, — Ты должен будешь уйти. Причем уйти навсегда, порвав все связи.

— Ну, связей у меня нет… А куда уйти-то?

— Куда-то…

— Отличный ответ. Сразу так успокоился от его конкретности.

— Ну так что? У тебя выбор: уплыть вместе с нами в объятия Грани или остаться здесь и застынуть в вечной пустыне. Что выбираешь?

— Что, так сразу? Даже подумать не дашь?

— Да зачем думать? Ляпни первое, что попадется в голову, я всегда так делаю!

— Да ну тебя…

Он задумался. Пески засосали его ещё глубже.

— Так… Ладно. Я пойду с вами.

— Хорошо, но сначала ты должен дать понять пустыне, что у неё больше нет власти над тобой. Как говорил один мудрый человек, «цени прошлое, но не давай ему власти над собой».

— И кто же этот мудрый человек?

— Я.

Он громко заржал. Плечи задергались, в голосе послышалось хрюкание и зазвучали истерические нотки. Он держался за бока и хохотал как ненормальный — хотел наверстать упущенное за год, видимо. И пески отступили, освободив его ноги в потрепанных шлепанцах.

— Что за ерунда! — сквозь смех сказал он, — Почему я ржу над этим?! Почему это так смешно?!

Нас окружил вихрь из горячего песка, так что мы закрыли лица рукавами. Меня ветер едва не сбил с ног, а ему хоть бы хны. Послышался грохот — то небеса раскололись, а вместе с ними — и этот мир, исчезнув во вспышке агонии.

— Сгорела твоя вечность, — сказала я, — Теперь у тебя будут и кошмары, и боль, и слёзы.

— Пусть, — сказал он, — Зато живой.

И правда: живой. Прямая осанка, грудь колесом, глубокий вздох, прикрытые глаза и улыбка — на этот раз настоящая, счастливая. Он больше не чувствовал себя живым, он был живым.

А вот со вторым сновидцем пришлось повозиться…

====== Воссоединившая ======

— Ты уверена в этом? Это очень жуткое место. Для того, чтобы вырвать её оттуда, нужно принести большую жертву. И это уж точно не твое миленькое сердечко.

— Прекрати меня пугать, а то передумаю ещё!

— Странная ты… Но именно потому, что ты такая странная, я не могу отпустить тебя туда одну. Я пойду с тобой.

На нём была корона из кленовых листьев и цветочный плащ. Он был мигом между осенью и весной. Сентябрь. Пора, когда цветы ещё не вянут, но листья уже желтеют.

— Иди за мной, след в след. Что бы не случилось, не отставай на шаг. Условия кажутся простыми, но на деле это сложно, особенно для такой непоседы, как ты. О, и вот что ещё. Не открывай глаза.

Он взмахнул руками, и листья с его венка разлетелись в разные стороны подобно мотылькам. Я закрыла глаза, почувствовав запах осени: сухие листья, лужи и мокрые цветы.

Я шла, и чувствовала, как теплая земля холодела, превращаясь в безжизненную тундру, а ветер крепчал, хоть и огибал меня плавно, будто я была окружена каким-то куполом.

— Мы идём по желеной дороге, — сказал Сентябрь, — Забавно, я в детстве часто играл с друзьями в окрестностях похожей. Не видела никогда?

Я промолчала, боясь сказать и слово.

— Она была заброшенная. Там больше 10-ти лет поезда не ездили. Но друзья говорили, что в полночь можно увидеть призрачный поезд, появляющийся и исчезающий ниоткуда. Весь в огнях, с размытыми очертаниями собравшихся в нем людей. Пары, семьи, компании. Или одиночки.

— А они видели его?

На этот раз промолчал он. Закапал дождь, крупные капли застучали по моей макушке и плечам. Кудряшки мигом превратились в сосульки. Вода капала мне на ноги и сандалии. Но вода была теплая. Летний дождь, приносящий радость. Дождь с глубокими лужами и неизменной радугой.

— Слишком здесь хорошо, — сказала я, — Так и хочется остаться.

— Это ты так думаешь, — сказал он, — Ты невосприимчива к уродливому, страшному и неизбежному, как гусь не может намокнуть.

— Это…

— Нет. Не совсем. Туда бы я сам не попал, не говоря уже о тебе. Просто Февраль заточила себя в собственных воспоминаниях.

— Ты знал её?

— С детства. Мы оба были безнадежными детьми, из гнилых семеек. Детьми, на которых махнули рукой взрослые.

— Ты любил её?

— Любил, но никогда не требовал от неё того же.

— Как это?

— Ты любишь небо, но не просишь его пасть на землю. Ты любишь цветок, но не просишь его следовать за тобой. Собственно, это и любовью назвать-то трудно. Просто всё, что я желал — это счастья ей, и это желание превратилось в одержимость.

Послышался грохот. Я зажмурила глаза ещё сильнее, закрыв их руками.

— Стоп, — сказал Сентябрь.

Я послушно остановилась. Послышались едва ощутимые шаги маленьких ножек. Она выплыла, словно лебедь, и принесла с собой талый снег и лучи холодного солнца.