– Расскажи что-нибудь.
– Что именно?
– Что захочешь. О своей жизни.
– Боюсь, рассказ получится несколько… однообразным, – смутившись, я перевела взгляд на синие капельки вероники в траве. – Там будут только Эсти, пелёнки, детские кашки и я, скучная, вечно всего опасающаяся клуша-домоседка.
– Думаешь, меня можно удивить пелёнками?
– Дело не в этом, – решившись, я посмотрела на Дрэйка, отметив вдруг, что морщинки в уголках глаз и губ стали чуть глубже. – Эсти дочь Норда, не твоя, и сомневаюсь, что тебе будет интересно слушать, как я рассказываю о чужом ребёнке.
– Айшель, – мужчина коснулся моей щеки, не позволяя отвернуться, глядя пристально мне в глаза, – Эстелла прежде всего твоя дочь, часть тебя. Мне важна и дорога и ты, и любая частичка тебя, любое напоминание о тебе. Эстелла не чужой ребёнок, она твоя дочь, твоё продолжение. Едва ли мы далеко уйдём, если начнём определять принадлежность девочки по отцовству. Тот, кого я называл отцом и кто воспитал меня, не был связан со мной кровным родством, но, даже узнав правду о своём происхождении, даже многие годы спустя, я не желал другого родителя.
Я улыбнулась неуверенно, чувствуя, как последние отголоски жара в теле уступают место теплу, щекочущему, радостному, бескрайнему. И начала рассказывать.
О бегстве из империи, рвущем моё сердце на части.
О непривычной, чужой поначалу общине, о новой жизни и новых лицах вокруг. День за днём я приноравливалась к укладу общины, запрещала себе думать лишний раз о тех, кого оставила, о моих родителях, сосредотачиваясь на нуждах растущей во мне жизни. Малышка стала смыслом моего существования тогда, отрадой, соломинкой, за которую я ухватилась с готовностью, чтобы не сойти с ума от мыслей, воспоминаний и ощущения собственной бесполезности, беспомощности.
О холоде, страхе и кошмарах, что преследовали меня первые недели ночь за ночью. Неустанных тренировках, регулярных медитациях и удивлении других матерей – не считая холода и нескольких случаев материализации силы, моя беременность проходила нормально, фактически идеально даже по меркам оборотней, редко страдающих от каких-либо недомоганий.
О родах, боли и счастье. И о следующей волне страха, когда я осознала, в какой мир привела своё дитя, какой опасности она будет подвергаться из-за собственных родителей, из-за отца, которого она ещё не видела, и неизвестно, увидит ли.
О жизни с новой главы, заботах и ежедневных хлопотах, о Звёздочке, моей маленькой радости с глазами его цвета. Её способностях, спокойном характере, здоровье – Эстелла ничем не болела и редко плакала.
О моих родителях, которых мы разыскали через отца Лиссет, с помощью его связей в околомагических кругах. Мама и папа выжили, их забрали из Тишши незадолго до бомбёжки, стёршей городок с лика земли и карты Феоссии. Забрали тайно, по приказу правителя, и вывезли из страны – молодому монарху, вынужденному бежать из собственного королевства, требовались люди, не только верные короне Феоссии, но способные помочь своей родине и своему королю, изобретатели ядов в том числе. Сейчас родители вместе с матерью папы находились в Альсиане, поддерживающей Феоссию в её борьбе за освобождение от оков империи.
Я говорю и говорю, делюсь болью, печалями и радостями прошедших лет, не замечая бега времени и видя лишь задумчивую полуулыбку на губах Дрэйка, огоньки в глазах. Мужчина давно откинулся назад, вытянувшись на земле, заложив одну руку за голову, и я устроилась на его груди, теребя иногда полубессознательно пуговицу на мужской рубашке. Наконец я умолкаю, сообразив, что Дрэйк так и не проронил ни слова.
– Я всё болтаю и болтаю только о себе, – произнесла я, приподнялась немного, чтобы лучше видеть лицо мужчины. – И ещё ни разу спросила, как ты жил?
– Однообразно, – вторая рука блуждает то по моей талии, то по спине, то запутывается в волосах. – Медленная ежедневная агония. Это не особенно интересно. Лучше расскажи ещё о чём-нибудь.
И я готова ещё долго-долго лежать вот так, никуда не торопясь, слушая цикад, гудение шмелей и стрекоз, проносящихся над нами, вдыхать родной аромат и запах воды и травы. Мне хочется лишь, чтобы Нордан и Эстелла были рядом, хочется не бояться, не ждать предгрозовой неизвестности, но смело смотреть в будущее, не испытывая страха ни перед ним, ни за своих близких.
– Я всё рассказала, – улыбаюсь я. – Могу повторить про пелёнки.
Рука на спине замерла, и я увидела выше по пологому склону тоненькую рыжеволосую фигурку. Лиссет выбралась откуда-то из-за кустов, отряхнула брюки, посмотрела вопросительно на нас.
– Вы тут ещё долго? Не то чтобы я жалуюсь, но время идёт, и мы с Бевом уже весь дом перерыли в поисках чего-то съедобного.
– Есть консервированные бобы, – придерживая меня, Дрэйк сел, скользнул ладонью вниз по моей спине.
Лисица состроила недовольную гримаску.
– Наверное, нам и впрямь пора, – заметила я. – И… я всё равно пойду.
– Это рискованно, – ладонь замирает на границе между краем блузки и поясом брюк. Выражение глаз, пристальное, затягивающее во тьму, не вяжется с темой разговора, тревожит иные ощущения.
– Пожалуйста. Ты ведь сам сказал, что многое зависит от ответного хода Рейнхарта, а он, скорее всего, предполагает, что ты не подвергнешь меня опасности и потому не возьмёшь с собой. Меня он не будет ждать, – не знаю, что ещё сказать, чтобы убедить Дрэйка.
Мужчина смотрит на меня, и я понимаю, что он решает, просчитывает варианты и возможности.
– Пожалуйста, – повторила я с мольбой.
– Хорошо, – согласился Дрэйк наконец. – Но от Бевана ни на шаг. И никакой самодеятельности.
Я коснулась губ мужчины лёгким благодарным поцелуем. И вновь, углубляя его и сразу отступая под ответным натиском. Краем глаза отмечаю, как Лиссет вздохнула и подняла взор к небу. Чувствую, как мужская ладонь скользнула под блузку, поглаживая спину через сорочку, и сама обнимаю крепче, прижимаюсь теснее. Кажется, мы никак не можем остановиться, не можем удовлетворить жажду даже простых прикосновений.
Выразительное покашливание заставляет всё же прерваться, отстраниться друг от друга разочарованно, неохотно. В глазах Дрэйка мелькает тень сожаления, я поднимаюсь, поправляю одежду. Мужчина встаёт следом, подаёт мне руку. Отпускает, едва мы равняемся с Лиссет, уходит вперёд.
– Представляю, что будет после пробуждения ледышки, – прошептала лисица.
– Мы… – в плену страсти мне было всё равно, что нас могли услышать, я даже не пыталась вести себя потише, но сейчас смутилась вдруг от мысли, что нас слышали наверняка. У оборотней тонкий слух, да и у Бевана он по-прежнему куда как лучше человеческого. – Мы не… не слишком… шумели?
Лиссет бросила быстрый взгляд в спину удаляющегося Дрэйка и взяла меня под локоть.
– Шель, прекращай смущаться и краснеть. Мы всё прекрасно понимаем, и в этом нет ничего плохого, противоестественного и предосудительного. Ты же со своим мужчиной уединяешься, а не с чужим, и вы столько времени не виделись… Но Беву ещё надо кое-что обсудить с Дрэйком, и время, как ни печально, идёт, а до города путь долгий даже на личном транспорте, – лисица неожиданно улыбнулась лукаво. – Мы там дом весь осмотрели и участок тоже, после вашего ухода, разумеется. Коня железного видели. Не знала, что у Дрэйка такие игрушки есть. Как-то мои представления о нём не вяжутся с мотоциклом, кожаной курткой, скоростью, ветром в лицо…
Нынешний Беван мало похож на джентльмена холеного, высокомерного, каким я его увидела в первый раз. Глядя на Нордана, трудно заподозрить его в любви к чтению, трудно вообразить, что он может предпочесть библиотеку непристойным развлечениям на спор. Члены братства надевают маски, вживаются в новые роли и однажды срастаются с ними столь тесно, что настоящая личность, устремления, мечты скрываются за чужими одеждами, за напускным, тщательно оберегаемые от ока ордена и любого постороннего существа, способного задеть, заметить слабость, причинить вред. Но не исчезают полностью, лишь таятся, прячутся в ожидании своего часа.
