Долгие годы эта чудо-больница наряду с космической медициной и ленинским мавзолеем находилась в ведении секретного 3-го Главного управления Минздрава, эстафету от которого перехватило не менее секретное Федеральное медико-биологическое агентство.

В свое время в ЦМСЧ 77 лечились Сталин, Хрущев, Андропов. Здесь не раз вытаскивали с того света Брежнева, и если бы не мастерство местных эскулапов, то эпоха Ельцина закончилась бы на несколько лет раньше. Да и цветущий не по годам вид Путина — это тоже заслуга врачей Санатория, а вовсе не молодой любовницы и пластических хирургов, как думают обыватели. Иногда в Санаторий удавалось попасть и лидерам других стран, а вот на какие услуги и уступки для нашего государства они шли ради этого, история умалчивает. В отличие от советских времен в наши дни многое решали деньги. Поэтому сейчас в Санатории можно было встретить олигархов, криминальных авторитетов и обласканных властями артистов.

Доктор медицинских наук Константин Верховский действительно значился в списках сотрудников ЦМСЧ 77 и был личностью сколь любопытной, столь же и засекреченной. Даже Ганичу потребовалось время, чтобы найти нужную информацию. Но дороги до Санатория ему вполне хватило, чтобы я знала о Верховском все. Или почти все.

Родился в Москве в семье научных работников. Мать — биохимик, отец — физик, но более примечателен был дед — профессор нейрофизиологии, стоявший у истоков этой науки, который и привил внуку интерес к медицине. Окончил Первый Московский медицинский институт, лечебный факультет, интернатура и аспирантура там же. Практически сразу после окончания аспирантуры защитил кандидатскую диссертацию по нейрофизиологии, длинное и сложное название которой мне мало что сказало. Через восемь лет — докторская, тема которой была засекречена настолько, что даже Ганич опустил руки. «Я, конечно, рано или поздно найду этот диссер, но стоит ли он таких усилий?» — пробурчал он.

Семьи у Верховского не было, видимо, доктор принадлежал к тому сорту людей, о которых говорят «женат на науке». Только вот о «науке» ничего практически не было известно. Даже Ганич со всем своим виртуозным владением информацией за час не смог ничего нарыть о последних разработках Верховского. Единственное, что с ходу удалось выудить нашему гению, — нынешние интересы Верховского следовало искать в области нейробиологии.

Интуиция подсказывала мне — за такой секретностью наверняка прячется какая-нибудь гнусность. Уж не трансплантацией ли органов они здесь занимаются? А то и чем похуже. Если я права, парня надо выручать. И выручать срочно. Не впервые наука, и в частности медицина, прикрываясь самыми благими намерениями, занималась вивисекцией. Не надо далеко ходить за примерами — Вторую мировую и эксперименты нацистов мы еще долго не забудем. И здесь, как подсказывало мне чутье, творилось нечто столь же отвратительное, после чего хотелось вымыть не только руки, но и память.

Предаваясь мрачным мыслям, я вышла из машины возле высокого, выше человеческого роста, бетонного забора, за которым в глубине сада виднелось старое четырехэтажное желтое здание с портиком и белыми колоннами. Опять КПП, только намного серьезнее — не желторотые пацаны-первогодки, а матерый, уверенный в себе контрактник. И теперь меня никто не ждал.

Оказавшись у цели, я вдруг засомневалась: стоит ли прямо вваливаться неподготовленной, без тщательно разработанной легенды? Когда мы сомневаемся в следующем шаге, то обращаемся к ведущему группы. Но сейчас старшей была я. Что делал ведущий, оказавшись в тупике? Обращался к шефу.

Ох! Как же мне не хотелось звонить шефу!

Пересилив себя, я набрала начальство. Телефон молчал. Итак? Посоветоваться с более опытным Деминым? Ну уж нет! Но тогда остается либо вернуться ни с чем, почувствовав себя полной неумехой, не готовой к самостоятельной работе, либо лезть напролом в надежде на великое русское «авось».

Выручила меня очередная порция информации от Ганича — чем не повод поговорить. Леонид выслушал меня, помолчал (я так и видела, как он раскачивается на стуле, запустив пятерню в волосы) и, наконец, выдал:

— Мое мнение такое: посоветуйся с шефом. Но если все же решишь лезть в пещеру к чудовищу, то, вот тебе вводные. Во-первых, сейчас к КПП подъедет кортеж из «скорой» с пациентом и трех машин с охраной и родственниками. Во-вторых, на КПП с ночи воскресенья не работает камера. Заявка на ремонт отправлена, но камеру пока не починили. И если не попасть под вторую камеру, расположенную на крыше, то можно незаметно просочиться вместе с толпой.

Поблагодарив Ганича, я еще раз выслушала длинные гудки мобильника шефа, оставила ему короткое сообщение и решила действовать на свой страх и риск.

К чудовищу, так к чудовищу.

— К полковнику Верховскому.

Здоровенный охранник в камуфляже окинул меня цепким взглядом и коротко то ли спросил, то ли констатировал:

— Пропуск.

— Чего нет, того нет. Этот не подойдет?

Я вложила в огромную лапищу удостоверение сотрудника ФСБ.

Охранник внимательно изучил документ и так же лаконично осведомился:

— Вас ждут?

— Сомневаюсь, — я покачала головой. — Хотя все возможно.

— Подождите, я выясню, — коротко бросил охранник, пропуская меня в помещение КПП.

Я оказалась во вполне респектабельном холле, немного напоминающем небольшой вип-зал в аэропорту. Длинные кожаные диваны вдоль стен, пара глубоких кресел в углу, отгороженных стойкой с растениями — этакий уединенный закуток для конфиденциальной беседы с врачом. Журнальный столик с периодикой и бутылками минералки, да пышные, раскидистые фикусы, призванные придать помещению уют. Прямо напротив входа виднелась вторая дверь, ведущая на территорию Санатория. Наверняка, запертая и охраняемая.

Приветливо кивнув смутно знакомой даме в кресле (жена какой-то знаменитости?), я уселась на диван и достала журнал из пачки. Сделав вид, что разглядываю новинки пластической хирургии, я принялась незаметно осматриваться вокруг. Оказалось, что инстинктивно я выбрала самое удачное место — за пышным растением меня не было видно ни от входа, ни от выхода, зато я прекрасно контролировала все помещение и обе двери.

Звонко щелкнув, открылась внутренняя дверь, и в холл вошел врач в белом халате. Поискав секунду глазами, эскулап натянул на лицо дежурную улыбку и торопливыми шажками двинулся к даме в кресле. Они тихо зашептались о чем-то своем, перемежая взволнованно-испуганные реплики с ее стороны успокаивающими руладами с его.

И вдруг тишина и покой в одно мгновение остались в прошлом: в помещение с шумом ввалились врачи «скорой» в синих комбинезонах, за ними топала охрана в строгих черных костюмах, следом важно вышагивала ярко-рыжая девица в высоких ботфортах. Это летом-то! Замыкала эту странную процессию пара каких-то чудных людей, разодетых словно гангстеры во второразрядном боевике. У меня сразу же возникло ощущение, что я оказалась на вокзале. Все шумели и суетились вокруг заботливо усаженного на диван пожилого обрюзгшего мужчины. Внимательно приглядевшись, я узнала некогда популярного киноартиста, а ныне депутата и друга самого президента.

Вскоре стало еще теснее — в холл со стороны Санатория вошли солидный, но сильно взволнованный врач и двое накаченных санитаров с креслом на колесиках. Суета и шум достигли апогея. Артиста под оханье девицы в ботфортах усадили в кресло и повезли к двери. Все бросились следом, образовав затор, в который сунулась и я.

Все произошло так, как и предполагал Ганич: меня никто не остановил. Пробраться в Санаторий оказалось проще, чем казалось поначалу.

От КПП к лечебному корпусу, огибая по кривой большой парк, вел застекленный коридор — чтобы пациенты не мокли под дождем в случае непогоды. Я пристроилась в кильватер процессии и двинулась к цели. Попутно я разглядывала окрестности. В центре парка ублажал взор огромный фонтан в окружении ажурных беседок. Повсюду цвели розы. По дорожкам степенно прогуливались больные в спортивных костюмах от Армани и Гуччи, других медсестры вывозили на креслах-каталках. Пара-тройка лиц пациентов показалась мне смутно знакомыми. Но кто это — артисты, знаменитые писатели, политики, мелькавшие на телеэкране, — я так и не вспомнила.