Мамина кофточка, до этого по-царски разложенная на кровати, была запихнута в новомодный дорогой чемодан последней. Надежда Петровна раздражённо надавила на крышку, с такой силой дёрнула за собачку, что едва не сломала дорогую вещь.

— Помочь? — поинтересовался Игорь. — Или ты справишься сама?

— Ты совсем не уважаешь мать, — со вздохом сообщила она. — И жёнушка твоя… вот, даже разговаривать со мной не особенно спешит.

— Ты вчера предлагала мне присмотреться к Лере, не так ли? — уточнил Ольшанский. — И ты удивляешься, что моя жена не хочет с тобой говорить? Мама! Ну какая нормальная женщина будет толкать своего сына на измену?!

— Ты у меня для этого слишком порядочный, — сухо возразила Надежда Петровна. — Хотя, возможно, не слишком хорошо разбираешься в людях.

Игорь скрестил руки на груди и строго посмотрел на мать. Это, кажется, заставило её умолкнуть, и она вновь заспешила, собираясь.

— Я рассчитывала, — бормотала она, уже обуваясь в коридоре, — что смогу провести со своим сыном побольше времени, и что нам никто не будет мешать, а он выставляет меня из дома уже через несколько дней после приезда, потому что я, видите ли, повздорила с его женой… А ведь в детстве ты был таким хорошим мальчиком!

Она выпрямилась и протянула руку с явным намерением потрепать сына по щеке, но застыла, поняв, что ниже его на две головы, да и Игорь — давно уже не маленький ребёнок. Кажется, Надежда Петровна не всегда до конца это понимала, потому была готова сражаться за свою правоту до победного конца. Не всегда это у неё хорошо получалось, часто бывали провалы, но сейчас мама пыталась говорить с юмором.

Да, деревня несколько изменила её. Мать стала добрее, не бросалась на тех, кто ей не нравился, как раньше, но всё равно не могла успокоиться и принять тот факт, что иногда её не слушались. И это иногда, возможно, случалось куда чаще, чем она могла желать.

Игорь дождался, пока мама обуется, помог ей надеть ту самую кричащую, совершенно дикую шубу, подхватил чемодан и пропустил маму вперёд, чтобы закрыть за собой дверь на ключ. Саша ранним утром предусмотрительно умчалась по делам, не желая контактировать с нелюбимой свекровью, и, что же, Игорь не мог её осуждать.

Мама по привычке устроилась на переднем сидении, чтобы всю дорогу донимать сына относительно его неправильного выбора, но, кажется, в самую последнюю секунду одумалась и принялась рассказывать о чём-то отвлечённом. Игорь слушал её краем уха, стараясь следить за дорогой. Было холодно, трассу сковало льдом, и, чтобы не потерять управление, пришлось сосредоточить всё своё внимание на управлении автомобилем.

Если в городе ехать было ещё более-менее нормально, мешала только снежная каша, то когда они выбрались на трассу, стало совсем кошмарно. Тех, кто рисковал в такую погоду выбираться из дома, оказалось немного, колёса не успели прогреть дорогу, и Игорю казалось, что машина вот-вот пойдёт юзом.

Он с облегчением выдохнул, когда наконец-то добрался до деревни, отвёз мать в её дом, оставшийся ещё от родителей, и в самое последнее мгновение повернул к бабушке. Смешно было приехать сюда и не навестить Еву Алексеевну.

Ни на стук, ни на звонок в дверь бабушка не ответила, и Игорь, с трудом отыскав в кармане ключи, открыл сам. Внутри царила тишина, просто разительная, особенно если сравнивать с городом, и Ольшанский поймал себя на том, что старается не скрипеть половицами.

— Ба, ты дома? — тихо позвал он, заглядывая в комнаты. — Ба?

…Ева Алексеевна обнаружилась на кухне. Она, кажется, даже не слышала его слов, потому что старательно отсчитывала капли лекарства, пытаясь отмерить нужное количество. Повинуясь то ли какому-то шестому чувству, то ли звукам, прорывавшимся сквозь шум давления в ушах, женщина подняла голову и вздрогнула, увидев внука.

Она попыталась сжать бутылочку в кулаке, чтобы скрыть от Игоря хотя бы название препарата, но бессильно отдала её, стоило только Ольшанскому протянуть руку.

— Сколько капель? — спросил он, выплёскивая воду из стакана в раковину и наливая следующую.

— Сорок, — Ева Алексеевна откинулась на спинку стула и тяжело вздохнула. — Давление, зараза, подскочило…

— Тебе нельзя столько времени сидеть на даче, — строго произнёс Игорь, протягивая бабушке стакан. — Вот, выпей… почему ты не переедешь в город?

— И куда, ты думаешь, я там денусь? — раздражённо спросила Ева Алексеевна. — Из-за твоего отца и так давление туда-сюда скачет, а ты предлагаешь мне с ним жить?

О Яне речь и вовсе не шла, Игорь это понимал. Слишком деятельная, сестра могла замучить бабушку в первые же дни.

— Между прочим, — отметил он, — я живу в твоей квартире, ещё и абсолютно безвозмездно. Переезжай к нам. В чём проблема? Вы с Сашей неплохо ладите.

— Да ладно тебе, Игорь, — бабушка попыталась подняться. — Я отлично себя чувствую, сейчас давление пройдёт…

Она встала всё-таки, тяжело вздохнула и села обратно, теперь уже схватившись за сердце.

— Я отвезу тебя к врачу, — тоном, не терпящим возражений, заявил Игорь. — Немедленно. И не вздумай рассказывать мне о том, что потерпишь…

Ева Алексеевна укоризненно взглянула на него, но это, кажется, не произвело на Ольшанского никакого впечатления. Он остался предельно сердит и не собирался сдаваться.

— Жену хоть предупреди, — наконец-то произнесла бабушка, понимая, что отказаться не сможет. — А то свалится ей старуха на голову.

— Не старуха, — убеждённо ответил Игорь, — а горячо любимая бабушка.

81

11 февраля 2018 года

Воскресенье

Когда они приехали домой, было уже очень поздно, и Игорь не мог точно сказать, закончилась ли уже суббота и началось ли воскресенье. Он буквально выбежал из машины, чтобы открыть перед бабушкой дверь и подать ей руку. Ева Алексеевна вполне могла упереться и попытаться выйти самостоятельно, а потом поскользнуться и упасть где-нибудь на коварном февральском льду.

— Осторожно, — Игорь придерживал её под локоть, подводя к подъезду. — Как ты себя чувствуешь?

Бабушка только раздражённо махнула рукой.

— Да не трясись ты, как курица над яйцом! — возмущённо воскликнула она. — Как то, как сё… Твоя бабушка ещё своё не отбегала. Прихватило сердце разок, подумаешь… У молодых хватает, вот там проблема, а я — ерунда. Ну!

Она наконец-то высвободилась из крепкой хватки внука — лёд закончился, и они стояли у подъездной двери, — и вполне бодро зашла внутрь. Игорь не сомневался, что бабушка притворялась и пыталась сделать вид, что хорошо себя чувствует; сердце у неё болело в последнее время достаточно часто, и следовало отвезти бабушку к врачу.

Мама вот по своим побегала, и ничего, хуже не стало, как раз наоборот. Почему тогда бабушка не хочет? Она старше и, в конце концов, должна больше за собой следить?

Но Ева Алексеевна храбрилась. Она, кажется, пыталась взбежать по лестнице вверх, словно молоденькая девушка, но, натолкнувшись на строгий, да что там, даже отчасти злой взгляд внука, успокоилась и усмирила свой пыл.

— Не даёшь человеку порадоваться выезду из деревни, — проворчала она, поднявшись на один лестничный пролёт. — Может быть, я наконец-то почувствовала себя молодой и здоровой и не хочу расставаться с этим ощущением!

— Ба, я даже не сомневаюсь, — усмехнулся Игорь. — Но я очень сильно надеюсь на то, что ты всё-таки побережёшь себя и не станешь так глупо рисковать здоровьем.

Ева Алексеевна только защёлкала языком, показывая, что имела в виду все эти предостережения и не собирается ничего выполнять, но по ступенькам ей подниматься было всё-таки тяжело. Игорь видел, с каким усилием бабушка хваталась за поручень, как заставляла себя подниматься наверх.

— Это всё твой отец виноват, паршивец, — проворчала она. — Не даст мне на старости лет спокойно пожить, не краснея за него, за паскудника…

— А что он натворил?

Женщина только отмахнулась. Остаток пути они преодолели молча, и Ева Алексеевна с облегчением зашла в свою квартиру.