Но чем больше Стефан старался забыть этот сон, тем больше он помнил его. Как наяву. Как же ему хотелось забыться. Даже на работу вышел раньше, чтобы отвлечься. Он поговорил с Льюисом, провел несколько лекционных занятий, занял свое свободное время составлением графика, хоть он уже и был практически полностью составлен. Проверил еще раз. Забить бы голову еще чем-нибудь. Но демонический образ Анны не покидал его сознания. Не отпускал. Держал в своем плену. Так и хочется взять и напиться, несмотря на то, что сегодня понедельник. И выходя из здания университета, Стефан практически принял мысль о том, чтобы прийти домой и выпить виски, завалявшегося в холодильнике.

Посмотрел в темноту и начал окунаться в нее. Зимнее солнце уже зашло за горизонт. И в этой темноте он увидел знакомый силуэт. Высокий, широкоплечий. Эта крепкая, до боли знакомая стойка на сильных ногах; эти мелкие, светящие глазки, смотрящие из подо лба; эта мощная челюсть; это строгое, с четкими и резкими чертами, лицо…

Стефан остановился напротив него, узнав в темноте образ своего старшего брата. Узнал, и почувствовал страх, имеющий тот единственный привкус, который заменял все другие. Страх перед ним.

* * *

Стефан и Бенедикт сидели за столом на кухне. Пили чай. Бенедикт временами оглядывался на квартиру Стефана, видимо, желая посмотреть, как сейчас живет его брат. А брат его искоса посматривал на него, пока тот не видел. Не смело. Столько лет прошло… Но некоторые вещи не меняются. Как и люди. Насчет своего брата, Стефан с удовольствием это признал бы, если сейчас не признавал. В его присутствии он не мог мыслить в привычном для себя образе. Чувствовал напряжение. Он ничего не забыл…

- Значит, тебя амнистировали? – спросил Стефан, чтобы унять неловко затянувшееся молчание.

- Да, - совершенно спокойно начал Бенедикт. - Губернатор подписал приказ об амнистии восьмидесяти заключенных. Хорошее поведение сыграло роль. Вот, я и на свободе.

«И как тебе?» - чесалось спросить Стефану, но не спросил. Его брат и так все сам расскажет, раз уж явился.

- Хотя, знаешь. Смотря, что считать свободой. Ты не меньше меня задумывался об этом. Верно? Как философ.

- Верно.

Бенедикт отпил чая, прежде чем спросил:

- Кстати, как работа? Есть новые достижения в научной деятельности?

- Работа как работа. Ничего нового. Статьи, рецензии. Скукота, в общем.

- А это? – спросил Бенедикт, показав в угол на пишущую машинку и напечатанный лист в ней. – Проба пера?

Не хотел Стефан говорить об этом. Все какую-то скованность чувствовал в присутствии своего брата, не желая делиться с ним чем-то стоящим и сокровенным.

- А, это так… - нехотя ответил он.

- Что, так? – заинтересованно спросил Бенедикт.

- Что-то вроде.

- Ну, чего ты мнешься! Скажи!..

- Бенедикт, послушай! – словно ворвался в его интерес Стефан, решив заглушить его. – Я понимаю, ты амнистировался. У тебя много эмоций. Возможно, я допускаю такую мысль, что ты захотел со мной увидеться. Допустим, ради этого ты приехал из Колорадо, купив обратный билет с ночным переездом. Но скажи мне честно, зачем все это?

- Что именно?

- Зачем ты приехал?

Бенедикт и без того не особо улыбчивый, вовсе погрузился в себя.

- Ты не рад меня видеть?

- Я рад тебя видеть, но… - не зная, как правильно высказаться, пытался подобрать слова Стефан. – Просто… я не верю в это все, тебе всегда было наплевать на меня.

- Было, немного.

- Ты даже не отрицаешь!

- Нет.

- Вот, видишь!

Стефан заметно занервничал. Но и при этом чувствовал, что хватит ему уже бояться своего брата. Возможно, не стоило заводить этот разговор именно так. А возможно, не стоило и вовсе впускать Бенедикта в свой дом. Он уже жалел отчасти, что сделал это. Он ведь всей душой ненавидит своего старшего брата, что здесь таить. Для самого Бенедикта это не секрет уже давно. И не важно, что он первый сын их отца, что делает их родными братьями. Порой, чужой человек роднее брата… Стефан одновременно питал неприязнь к нему и к себе за такие рассуждения, уже не пытаясь понять причину.

- Как только меня освободили, я приехал к тебе. Что тебе мешало посетить меня хоть раз в тюрьме? – не выказывая обиды, при этом, предельно спокойно сказал Бенедикт.

- Да, не посетил ни разу. Мне ничего не мешало. Я не хотел. Что теперь, убьешь меня за это? – не сдержал эмоций Стефан.

Никогда еще он не чувствовал себя так, обычно очень терпеливый. Бенедикт лишь иронично усмехнулся, словно ни одно слово Стефана его не задело, а тот лишь сам выставил себя дураком.

- С тобой что-то не так, Стефан. Что случилось? – спросил он.

Стефан и сам не знал. Просто не чувствовал признательности и верности, не то чтобы любви к своему брату. И не верил в то, что в срок вдвое меньший от того, который должен был отсидеть его брат за убийство, он как-то изменится. Может быть, и зря он так думал. Ведь нельзя судить человека сейчас по его прошлому. Но по-другому Стефан не мог. Судить по прошлому глупо, человек учится на ошибках, но не меняется. Смотрел в глаза своего брата, и видел все ту же жестокость, хладнокровие, скрытый сарказм. Годами он копил обиду на него. Сначала за собаку. Затем за убитую им девушку, хоть он и знал ее не так уж и хорошо. Ему хотелось кричать на него, самому демонстрировать агрессию. Выплеснуться. Возместить все.

- Не знаю, - сдержанно ответил Стефан, подумав, что нужно унять пыл, совершенно не свойственный ему, иначе он станет похожим на своего брата, также однажды не сдержавшего свой гнев.

- Ты прав. Я приехал не потому, что просто хотел тебя увидеть. На то есть причина.

- Какая?

- Ты давно разговаривал с отцом по телефону?

- Не помню.

- Ты хотя бы его видел в этом году?

- Нет.

- А в прошлом?

- Бенедикт, я виделся с ним пять лет назад.

- Тогда ты не в курсе, что он болен.

- Чем?

Стефан в данный момент демонстрировал не меньшую сухость, чем его брат. И следующие слова воспринял довольно холодно.

- Он болен раком. Последняя стадия. Говорил, что звонил тебе.

- Он не звонил мне очень давно.

- Где-то полгода назад, когда узнал о своем диагнозе. Он звонил тебе по несколько раз в день и каждый день на протяжении двух недель, пока ему не стало очень плохо. Так он сказал.

Стефан предположил, что в это время он как раз мог находиться с Анной, поэтому он был не в курсе того, что отец звонил ему. Но он не хотел говорить об этом Бенедикту. Он вообще не стал оправдываться, а лишь спросил:

- Сколько ему осталось? Я так понимаю, вылечить его уже невозможно?

- Именно.

- Так сколько? Значит, ты уже виделся с ним?

- Да. Сразу с колонии я, вес же, поехал в Колорадо. Он нанял себе сиделку, ухаживала за ним за последние деньги. Все сбережения он потратил еще в сентябре, но без толку. Рак оказался поздней стадии. Я тут же уволил ее, решил сам сидеть с ним. Бегал с ним по больницам, не веря, что нельзя спасти его. Оказалось, есть одна очень дорогая операция, которая дает шанс вылечиться на последней стадии, но с вероятностью не более десяти процентов, что ли… В общем, отец сказал, что лучше домучается и умрет, нежели продаст дом ради себя, ничего нам не оставив. Руки его совсем опустились. В новом году я и вовсе не видел, чтобы он хотя бы раз поднялся самостоятельно. Понял, что недолго осталось ему. Заметил, как он сам уже смирился. Это видно в глазах…

Что-то надломилось внутри Стефана. Он настолько негодовал в этот момент. Так ему все надоело. Это смирение с ситуацией и смертью. Бесконечной, раздражающей его смертью вокруг. Все эти годы он был зол на своего отца за то, что тот до последнего не говорил о смерти матери, сказав об этом лишь после ее похорон. Зато теперь чуть ли не зовет на свои заблаговременно. Бенедикт был в тюрьме, он был виновен лишь в этом. Тем более что у него была своя мать, с чего ему кипеть душой к мачехе? В этом его понять можно. Но отец! Который сейчас хочет помощи больше всего, неужели он нуждается в этой помощи больше, чем нуждалась мать перед смертью? Ему даже не хотелось его видеть за это, пусть он будет жесток в этот момент. Цинизм и неприятие – как собственный отец может вызывать такие чувства и настроения, даже умирая и прося помощи у сына? Стефан и сам не понимал, признавая, что не правильно так думать. С другой стороны, а что правильно? Что такое семья? Люди, которые вспоминают о тебе лишь перед смертью? К сожалению для себя, Стефан не мог остыть из-за этого, понимая даже то, что отец все же подумал о наследстве для своих сыновей перед смертью. Все равно, он не мог подавить в себе неприязнь…