Он был как всегда галантен, но непривычно задумчив и молчалив. Скрытое напряжение висело в тиши библиотеки… В такие минуты, казалось, что дистанция, разделяющая их и по времени, и по жизненному опыту увеличивалась, и она сосредоточилась на чашке чая в своих руках.

— Как Ваше самочувствие, Виктория? — спросил Мельбурн, будто выныривая из своих мыслей и окинув заботливым взглядом ее лицо.

— Спасибо, прекрасно. Гораздо лучше, чем в оранжерее, — довольно сухо ответила она, с ужасом понимая, что теперь разговор непременно коснётся болезненной темы.

— Да, атмосфера, в которой так радостно цветам, не всегда подходит прекрасным дамам, — продолжил Мельбурн, не подозревая о тучах, уже сгустившихся над его головой. — Вы очень редкий, нежный и гордый цветок, Виктория. Я думаю, Вам всегда комфортнее на свободе, чем в самой уютной оранжерее.

— Верно подмечено, я действительно не создана для спокойной тепличной жизни за стеклянными стенами. И привыкла сама решать проблемы и находить ответы… — отозвалась она немного резко, почувствовав, как неожиданно легко рвутся нити, сдерживавшие до сих пор ее растревоженное самолюбие.

Уловив оттенок плохо скрываемой горечи в ее голосе, Мельбурн недоумевал, что могло послужить тому причиной. И не находил однозначного ответа в своих сегодняшних поступках или словах. Напротив, он старался окружить Викторию заботой и вниманием, помятуя об их вчерашней размолвке.

— Виктория, Вас что-то беспокоит? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

— Эти цветы… — Вик уже пожалела, что начала этот разговор, к которому была совершенно не готова, но было уже поздно, а переполнявшие ее эмоции не давали остановиться. — Я боюсь, что никогда не смогу занять в Вашем сердце и жизни то место… — она опустила глаза, разглядывая узор на ковре, — которое до сих пор принадлежит королеве…

Последние слова дались ей с трудом и она их практически прошептала. Мельбурн заметно сжал челюсти и судорожно сглотнул, с тревогой вглядываясь в свою собеседницу.

— Я другая, я не могу соответствовать вашему времени, образу жизни, а еще…не совсем понимаю, что значу для Вас…

Уильям сделал движение к ней, но Виктория остановила его предупреждающим жестом, боясь малодушно отступить.

— Не лучше ли сейчас… пока я ещё в силах справиться с горькой правдой… и смогу принять единственно верное для себя решение…

На глаза ее навернулись непрошеные слезы, а пульс грохотал в висках. Вик не смогла закончить фразу, чувствуя, что теряет контроль над собой и вот вот совершенно глупо разрыдается.

Наблюдая ее смятение, ее плохо скрываемые эмоции, Мельбурн с высоты прожитых лет вдруг безошибочно почувствовал и понял, что свалилось на хрупкие плечи этой смелой, независимой девушки, бесстрашно преодолевшей ради него пропасть времени. Ревность, слепая и безжалостная, сжимала сейчас ее разум плотными кольцами, не давая мыслить здраво. И судя по всему, это случилось с ней впервые… Зная о предыдущей помолвке и некотором любовном опыте Виктории, виконт искренне удивился той глубине чувств, которые невольно вызвал в ней. Помочь, предостеречь и успокоить — вот та непростая задача, что ему придётся решить здесь и сейчас. Как подобрать верные слова, как донести их до ее сознания, не обидев и не задев ранимую душу? В любом случае, надо проявить твердость, нельзя позволить ей отдаться на милость своих расстроенных чувств.

Уильям накрыл своей ладонью ее руки, нервно комкающие краешек салфетки, и сказал голосом, не терпящим возражения:

— Посмотрите на меня, Виктория! Неужели я похож на человека, с лёгкостью признающегося в чувствах, коими не обладаю? Сегодня утром я открыл их Вам и надеялся быть правильно понятым. Ваша ревность беспочвенна и губительна, поверьте мне на слово. Мне ли не знать, — прибавил он с горькой усмешкой, — как быстро она разрушает отношения и доводит до… — он не стал продолжать, боясь оживить в потаенных уголках сознания мучительные воспоминания о своём первом браке и его неизбежном крахе.

— Если Вы верите мне, то сделайте хотя бы маленький шажок навстречу моему чутью, моему опыту, и… прошу Вас, не спешите с выводами! Уверяю Вас, они беспочвенны! Сейчас же Виктория прошу меня извинить, меня ждут бумаги…

С этими словами Мельбурн поднялся из-за стола таким же невозмутимым и собранным как всегда, но в глубине души забилось что-то тревожное, наболевшее и невыносимо ему знакомое.

Немного поостыв после своего невольного признания за чаем, который так и не был выпит, Виктория попыталась занять себя, а главное свою голову и руки чем-то полезным. Рисование всегда успокаивало нервы, давало собраться с мыслями и настроиться на позитивную волну. Она сосредоточенно принялась копировать головки ангелов с дюссепорта в стиле барокко. «Нельзя вести себя так эгоистично, будто он твой теперь навсегда и безраздельно! Кем ты себя возомнила Виктория Кент? Ты ворвалась в его жизнь по чистой случайности. Тебя вообще здесь не должно быть, а ты еще хочешь, чтобы он перечеркнул все, что было до этой встречи. Он не может быть просто твоим мужчиной, ведь на его плечах бремя государственных забот, которое не так-то просто отодвинуть,» — убеждала она себя, стараясь окончательно усмирить так неожиданно вспыхнувшую ревность.

Настроение было ни к черту, и Хопкинс, чудом раздобывший акварель и хорошую бумагу, заметил ее подавленный вид и как бы невзначай заговорил о перемене погоды. За окном усилился ветер и пошёл снег, а в такие дни, упомянул он многозначительно, хозяин нередко мается головной болью и бывает сам не свой.

Вик вспомнила вдруг, каким разбитым и бледным выглядел сегодня вечером Уильям, как время от времени прикасался к вискам. Ему, очевидно, стоило немалой выдержки казаться бодрым и вести с ней непринужденные беседы, в то время когда он был элементарно нездоров. Она вдруг отчетливо осознала, что вела себя за чаем как последняя истеричка, выплеснув на него свою глупую ревность и задав вопрос, на который и он ещё не знал ответа.

Будь она сейчас в своем времени, то позвонила бы своей школьной подруге, поделившись тревогами и сомнениями, или напротив, отправилась бы в модный клуб с Энтони, чтобы развеяться и прочистить мозги. Но здесь, в девятнадцатом столетии, у нее не было ни одной родной души рядом кроме самого Уильяма, в любви и искренности которого она усомнилась, едва не разрушив те доверительные теплые отношения, что крепли между ними с каждым днем и часом.

Рисунок под ее рукой получался на удивление удачным, но лицо у одного из ангелов все равно выходило несколько демоническим, в то время как взгляд другого был мягким и кротким. — Вот она моя двойственная природа, — горько усмехнулась Вик, рассматривая свою немного аллегорическую работу.

Ей вдруг стало ужасно и невыносимо стыдно перед Уильямом за свою несдержанность. После их прошлой размолвки Мельбурн смирил свою гордость и первым пошел на примирение. Зачем же она ведет себя, как какая-нибудь недалекая экзальтированная героиня бульварного романа?

Головная боль растекалась волнами, причиняя владельцу импозантной шевелюры болезненные ощущения, вызывая своей несвоевременностью чувство досады. Подписав все самые срочные бумаги и в последний раз пробежав глазами стопку документов, Уильям отложил перо. Свинцовая тяжесть уже коснулась век, и ему вдруг захотелось встать из-за стола и потянуться до хруста. Распоряжение вездесущему Хопкинсу было коротким и вполне определенным — немедленно ванну с душистым отваром и полный графин превосходного порто!

Медная ванна пузырилась от наливаемой попеременно то горячей, то холодной воды. Запах фирменного травяного сбора экономки уже приятно щекотал его аристократический нос. Два дюжих лакея украдкой вытирали вспотевшие лбы: шутка ли, так быстро натаскать в хозяйскую спальню восемь вёдер воды. Хопкинс деловито раскладывал на банкетке свежее белье, полотенца и тончайшие простыни из египетского хлопка. Кусок превосходного мыла и натуральная губка возлежали на причудливой ракушке — подарке какого-то заморского князька. Покой и удобство хозяина Брокет Холла более не требовали постороннего присутствия. Рюмка, стоящая на столике, уже искрилась рубиновым содержимым, и тёплая душистая ванна с постеленной в неё простыней приняла, наконец, в свои объятья поджарое тело виконта. Он прикрыл глаза, настраиваясь на ленивую очищающую сознание волну, отпуская от себя заботы и перекатывая во рту тягучий глоток порто…