Неведомо каким путём в учебный корпус залетела синичка. Крылатое желтогрудое создание металось под потолком и билось в окна, желая покинуть неуютное человеческое сооружение, а детвора из младших классов, завидя в стенах школы беззащитную живую душу, придумала себе очередное развлечение. Всю перемену огромная ватага малышей, вооружившись швабрами, вениками и линейками, гоняла синичку по всему корпусу, не давая ей ни минуты передышки.
Кира всегда жалела мелких, попавших в беду зверюшек и насекомых. Она не задумываясь выпустила бы птицу на волю, но печальный опыт советовал ей не связываться с одуревшими от азарта малолетками, от которых шарахались в сторону и более крепкие подростки, чем она.
Синичка спаслась лишь благодаря невысокому росту тех, кто за ней гонялся, и благодаря Эммочке, которая вскочила на подоконник в самом дальнем конце коридора и открыла форточку. Птица юркнула в неё — и была такова, а размахивающая швабрами и вениками толпа была вынуждена разойтись кто куда с постными физиономиями.
— Вот и поразвлекались, — сказала Кира, подходя к дальнему окну, — и где им эта птичка дорогу перешла?
— Вот именно, — тихо молвила отличница, — представляешь, что думала эта птичка? Что это, мол, за ненормальные носятся, прыгают, орут, размахивают чем-то…
— Они меня уже сколько раз сшибали, — сказала Кира, — а Сашка, гад ползучий, ни разу не остановился и не подошёл, чтобы узнать, не сломала ли я что-нибудь.
Минуту помолчав, Кира усмехнулась:
— У малышей было такое прекрасное развлечение, а ты испортила им всё веселье…
У Эммочки, оказывается, тоже имелось чувство юмора. Она прикрыла рот сложенными пальцами и тихо хихикнула.
— Слушай, — спросила она сквозь смех, — зачем ты всюду, где ни попадя, пишешь, что Децл — потный лох?
Упомянутого отличницей новоиспечённого «деятеля искусства» обожала почти вся мужская половина школы с первого по одиннадцатый классы.
— Потому что я не люблю его песни, — ответила Кира, — папа говорит, что он и ему подобные нарочно всякую дрянь поют, стригут деньги, и втихомолку похихикивают над народом — вот, мол, какие они все дураки, за такое дерьмо готовы последнюю копейку отдать…
— Очень может быть, — согласилась Эммочка, — ты, как обычно, сбежишь с уборки?
Кира очень хотела сбежать, посидеть в «Лунном венце» и проглотить пару стаканчиков мороженого, но в последний момент передумала. Почему бы не помочь сероволосой умнице? Она вроде бы не такая уж зазнайка, во всяком случае, с ней можно общаться по человечески…
— Кстати, где ты живёшь? — поинтересовалась Кира.
— Нам по пути, — Эммочка назвала номер своего дома на Паромной. Оказалось, что это прямо напротив Кириного дома, мало того, окна их комнат смотрят друг на дружку и расположены почти на одном уровне — Мокрецовы жили на одиннадцатом этаже… Очистить класс от следов пребывания в нём тридцати одного человека большого труда не составляло. Взгромоздить стулья на парты, вымыть доску, подмести пол… Кира взялась за веник, смела мусор и снесла его в бак за углом корпуса. А вернувшись в класс, обнаружила, что Эммочка намела ещё одну кучу всякой дряни, раза в два больше той, что прежде вынесла Кира. Странно, ведь пол казался таким чистым. Опять надо тащиться за угол. Сплошные расстройства сегодня… Эммочка успела и воды принести, причём ни разу не расплескав её по дороге.
Уборка подходила к концу, когда в коридоре послышались шаги, а затем в дверях появился старый Димкин приятель — Мирослав Кратов.
— Извините, что отвлекаю, — начал он, — не подскажете, где здесь вашу новую словесницу найти, Александру Антоновну?
— Наверно, в бассейне, — ответила Эммочка, — там сегодня вроде как насос полетел…
— Благодарю за информацию… — тут Мирослав заметил Киру, — а вот и два знакомых симпатичных хвостика нашлись.
— Что тебе до моих хвостиков? — проворчала девушка.
— Что поделаешь, если они такие красивые… ну всё, не буду вам мешать. До скорого, — парень развернулся, и вскоре его шаги затихли где-то на лестнице.
— Кирка, — усмехнулась самая умная ученица, — а знаешь, ты счастливица.
— Это почему это? — фыркнула Кира.
— Потому что тебя нашли красивой. Поняла? Тебя, а не какую-нибудь кривляку с губами Чиччолины… а ты почему-то ворчишь. Лучше бы покраснела от смущения, тебе это больше бы подошло. Ты что, знаешь Кратова?
— Ничего я не знаю, — отмахнулась Кира, — а вот он ведёт себя так, словно… вот дались ему хвостики, и всё.
— Не волнуйся, — успокоила её Эммочка, — он уже не одинок. У него есть девушка постарше нас. Какая-то Стешка Мамонтова из Марьинской гимназии.
— Вот и пусть бы ей говорил про её хвостики, — продолжала дуться Кира, — мои-то ему зачем…
— Так у тебя их целых два, а у Стешки — только один, — хихикнула Эммочка.
Обладательница двух хвостиков ничего на это не ответила. «Нет, что ни говори, а приятно, когда тебя считают красивой, да ещё и говорят об этом без утайки, — подумала она, — а я… вот блин, и чего я так окрысилась на этого Славку? »
С уборкой было покончено. Домой девушки отправились, как и было условлено, вместе. На крыльце Эммочка вдруг остановилась и сказала:
— Кира, я могу у тебя спросить кое-что? Только ты не сердись.
— Спрашивай.
— На следующий день после того, как тебя вызывали таблицу наследования заполнять, ты пришла в школу какая-то сама не своя, мрачнее тучи… это из-за групп крови, да?
— Зачем тебе это? — буркнула Кира. Видно, права была Норка — сейчас эта зубрила начнёт грозить, что всем расскажет…
— Знаешь что, я тебе расскажу, что со мной однажды случилось. Года два назад я осталась дома одна и от нечего делать начала лазить по шкафам. Много чего интересного увидела, в том числе один документ. Когда я его прочла, то весь вечер проплакала в подушку, пока мама с работы не пришла. Я, конечно, успела всё убрать на место, но мама заметила, что со мной что-то не так, и в два счёта всё из меня вытянула…
Кира стояла на верхней ступеньке, с тоской глядя на огромную лужу, в которую превратился школьный двор. Эммочка дёрнула ей за рукав.
— Что? — повернулась к ней Кира, — подожди… так тебя тоже взяли из детдома?
— Взяли, — улыбнулась Эммочка, — я тоже подкидыш. Или найдёныш, какая разница. Но у меня только одна мама, которую я люблю. Отец ушёл от неё, когда узнал, что она никогда не сможет родить. И после его ухода она взяла меня, когда мне и года ещё не было. Я понимаю, что ты чувствовала, когда узнала о себе такое… это неприятно, но разве это мешает быть счастливой? Более того, в нашей школе человек десять знают, что я не родная дочка.
— Так всё было бы хорошо, но мне хочется поговорить об этом с мамой, просто чтобы и ей, и мне было спокойно, но вдруг ей будет больно из-за меня? Я не знаю, как всё это сделать…
— Со временем подвернётся случай, и если она сама не решится рассказать, то ты с ней поговоришь. Что с того, что мама не родная? Вы ведь любите друг друга, так?
— Да, но… — Кира осеклась, — Эмка, да ты прямо как Норка говоришь.
— А она тут при чём?
— Так ведь я от неё всё и узнала, — и Кира рассказала о событиях давно минувшего вечера и о том, как Норка уговаривает её открыться маме — мол, от этого и ей самой, и маме в придачу, легче станет…
— Вот как… — подняла брови отличница, — ну что мы стоим? Пошли, — она потянула Киру за рукав.
Уже за воротами Кира поинтересовалась:
— Слушай, Эмка, а тот… ну, который мог бы стать твоим отцом — ты с ним лично знакома, или…
— Мама рассказывала о нём как-то, — пожала плечами Эммочка, — я его ни разу сама не видела, только на старой фотке. Я знаю, что есть такой тип, зовут Владимир Николаевич Прогноевский, живёт где-то на Волгоградке, по слухам — преуспевающий художник, и у него есть жена, которая дважды родила… вот, пожалуй, и всё. Я могла быть записана как Эмма Владимировна, но не вышло. Я всего лишь Ивановна.
— А если ты с ним встретишься, то что?
