— Нам нужно устроить это… Как оно называется? Двойное свидание! — Слава снова предлагал вещь, которая никогда не осуществится. Вымученная компанейская дружелюбность досталась ему в наследство от тёти Лизы. Она всегда давала по сотне обещаний в день и тут же всё забывала. В голове не держалось — только с языка слетало. Но я её не винила. И его не буду.
— Фи, по-моему, мы слишком взрослые для такого, — я корчила недовольную гримасу. Не хотелось омрачать последние минуты нашего пребывания вместе моей невесёлой женской проницательностью.
— А что тогда?
— Тихий ужин в семейном кругу… — первое, что пришло в голову.
— Так скоро и до ресторанов с детскими игровыми комнатами дойдёт, — прыснул Слава.
— Слушай! — дыхание прерывалось, я еле поспевала за его размашистыми шагами. — Спроси, как у меня дела! — пора перевести тему.
— Хм, что-то новое? Готов другой ответ? Выкладывай: как у тебя дела?
— Я только сегодня утром поняла. Хорошо! Они у меня хорошо.
— Можно узнать почему?
— Поводов очень много, на самом деле. Считай: во-первых, Серёжа недавно закончил школу. С медалью, между прочим!
— Таак, — он начал загибать пальцы.
— Потом, конечно, я окончила институт с красным дипломом, — я задрала нос, как заправский хвастунишка. Слава рассмеялся. — Ещё, у меня вышла книга, а теперь и того лучше — я, кажется, поняла, что делать со своей жизнью.
— Невероятно! — Слава картинно развёл руками. — Кругом и правда сплошные положительные моменты. Прям даже завидно…
— Пустяки! Ты уже почти помирился с женой и совсем скоро всё у вас будет отлично, — заверила я, схватив его за руку. — Веришь мне?
Мы добрались до перрона и остановились. Успели. Поезд ещё не прибыл. Мы переводили дыхание.
— Верю, — наконец изрёк Слава. — Быстро же у тебя всё меняется!
— Нет, не быстро. Пять лет, чтобы понять одну простую вещь. Но и сейчас ещё ничего не закончено. Я только в начале пути. Приходить в себя придётся долго. Всё в жизни не возвращается на круги своя по щелчку пальцев. Но я уже начала над этим работать.
— Тогда… Удачи тебе! — мы обнялись.
Я обняла своего друга — крепко-крепко, как когда-то в детстве, так чтобы почувствовать его тепло, его поддержку, его любовь. Но, вот странно, в руках моих оказался совсем чужой человек. Совсем не мой Слава.
Людям всего только и хочется, чтобы всё стало, как было. Тогда, раньше, когда они были счастливы. Но вот беда: так уже точно не будет. Ты можешь собрать воедино все внешние факторы, но ничего не повторится снова. Это похоже на то, как ты делаешь чай. Да. Чашка божественно вкусного чая иногда выходит, вкус его прямо до катарсиса доводит. И вот она выпита, и ты идёшь на кухню, чтобы повторить. И та же чашка, и тот же ты, и заварка и кипяток, и сахар те же, а такой вкусный чай уже не получается.
Так вышло со Славой. Слава — не чай, он — человек, а это ещё хуже. Это сложнее. В глубине души я лелеяла надежду, что он останется прежним, что эти пять лет на нём никак не отразятся. Но он больше не мой самый близкий человек. Он даже не тот паренёк, что неловко объяснялся мне в любви в стенах разваливающийся общаги. По сути, не мне, а воспоминанию, ускользающему образу кого-то важного, кого не хотелось отпускать. Так не хочется отпускать детство, например. Просто из эгоизма.
И теперь у него есть Викочка. Я никогда не смирюсь с её существованием, но это — его выбор. А у меня есть Веня. И видит Бог: я люблю его не меньше, чем когда-то Славу. Чем Крома. В состоянии аффекта, не отойдя от свалившийся проблемы на безопасное расстояние, может показаться и действительно часто кажется, что вот — радость жизни безвозвратно потеряна, ничего хорошего уже не будет, я никого больше ТАК не полюблю и проч. Этот самообман — один из подвидов самобичевания. Избитая и излишне пафосная фраза, гласящая, что незаменимых нет, на деле чрезвычайно правдива.
И отпустить Славу, мысленно пожелав ему счастья в новой, избранной им же жизни без меня — единственно верный выход. Я не нужна ему, чтобы чувствовать цельность бытия. Как и он мне. Теперь я это ясно вижу. Так пусть он останется воспоминанием — светлым, но невозвратимым. Как Гильдия. И пусть тени зла не омрачают их.
Вдалеке показался первый вагон.
— Позвони, когда приедешь, — произнёс он.
— Я, конечно, не люблю говорить по телефону, но ради тебя потерплю, — поезд уже начал тормозить, а Слава всё не отпускал мою руку. Я тоже сжала его ладонь. Слёзы подступали к горлу. Я не позвоню. А он не будет ждать звонка. Но это нужно было сказать. Тётя Лиза одобрила бы.
Вот сейчас я уеду, и мы расстанемся окончательно и бесповоротно. И в этом нет драмы. Это не было предопределено. Это просто естественное, негласное, невысказанное, но целиком обоснованное решение двух людей. Двух чужих людей, чьи жизни стали слишком далеки одна от другой, чтобы переплестись так же, как однажды в детстве.
— А, я так и не спросил: о чём всё-таки твоя книга?
— Как и все прочие: о любви и смерти, — улыбнулась я.
— Обещаю прочесть на досуге… — конечно, он никогда не вспомнит её названия и не прочтёт. Но я не обижусь. — Только скажи сразу: она не вызовет у меня маниакального желания покончить с собой?
— Нет, надеюсь, наоборот — расскажет, как продолжать жить, несмотря ни на что.
Вот так я уезжала, а Слава, в лучших традициях сентиментальной кинематографии, смотрел вслед уходящей электричке. И он продолжал жить, несмотря на мой отъезд. И, более того, я тоже.
Той ночью, когда я снова спала в своей старой комнате, в родительском доме, мне снился сон. Он начинался как сотни других: чёрно-белое небо, громкое блеянье, высокая крыша дома Кёрга… И провал подвала. Вход как зияющий зев. Я сделала шаг по неровной земле. На мне были лаковые туфли, чуть ниже колена виднелся подол чёрного платья. Держу пари: дотронься я в тот момент до губ, на ладони остался бы алый отпечаток — единственный яркий цвет в этом монохромном измерении. Я шла к подвалу, как сотни раз «до». Но я уже была другой.
Раньше я спускалась вниз испуганной девочкой, зажмуриваясь, дрожа, оступаясь. Теперь я шла твёрдо, задрав подбородок. Каблуки стучали о деревянные ступени, тьма обнимала меня. Я сделала несколько шагов и остановилась, не дойдя до конца лестницы. По сценарию мне полагалось услышать крики, лязг ножей и неестественно громкие журчаще-бурлящие звуки, а также не увидеть ничего, кроме темноты. Так было всегда, каждый раз, когда мне начинал сниться этот сон.
Но в этот раз я увидела.
Увидела их лица. Всех до одного: Крома, Мар, Тина, Пахана, Сандро и даже Гунта, хотя его не должно было там быть. И незапоминающееся лицо Кёрга предстало со всей ясностью, и улыбчивая Кира помахала мне рукой. Я содрогнулась. Они были живы и веселы. Просто стояли, глядя на меня и, казалось, не собирались совершать ничего предосудительного.
— Ты будто призраков увидела, девочка моя! — прощебетала Мар. — Иди же, я тебя обниму, — она призывно распахнула объятия.
— Мы тебя заждались, — Кром улыбался.
Он так редко делал это! Мне захотелось тут же сорваться с лестницы и броситься к нему, но что-то меня удержало. Я посмотрела на свои руки с красным лаком. Они выглядели совсем чужими. То ли я уже не была частью Гильдии, то ли Гильдия уже не была частью меня, но я сделала твёрдый шаг. Назад. Я отступила.
— Тебе не понравилась наша шутка? — трудно было разобрать, кто именно сказал это. Будто хор голосов ударил мне в уши.
Я поспешила к выходу. Никто и не думал гнаться за мной, хватать, пытаться остановить, окликать. Они стояли всё так же неподвижно, улыбались и провожали меня сочувствующими взглядами. Я оглянулась на них. Они выглядели единым целым, отлично вписывались в эту черноту, я же на их фоне представлялась инородным элементом. Человеком, забредшим сюда случайно.
В квадрате света наверху появилась высокая фигура в плаще. Я сразу же узнала Веню. Он подал мне руку, чтобы помочь подняться. Я приняла её и мысленно ответила на вопрос, заданный мне хором призрачных голосов: «Как бы хороша ни была шутка — слишком уж она затянулась». Я улыбнулась Вене и вышла вместе с ним в свет.
