- После Ганга Годавари считается второй по святости рекой в Индии, - сказал Прадеш, выводя лодку в центральный канал. - Я хотнл, чтобы последние пятнадцать миль нашего путешествия вы проделали по воде. Так вам будет легче представить себя на месте солдат, плывших в 1879 году на колесном пароходе навстречу неизвестности, совершенно не представляя, что ожидает их впереди.
- Если не считать москитов, - проворчал Костас и хлопнул себя по ноге.
Индиец кивнул.
- К концу кампании в Рампе четыре пятых солдат слегли с малярией. Умерло много людей. У племени койя к этой болезни определенный иммунитет. Они верили, что малярию наслал чужакам в отместку самый ужасный демон местного пантеона - конда девата, дух-тигр.
Костас с подозрением вгляделся перед собой. Сквозь марево на востоке смутно проступали очертания невысоких холмов.
- Не там ли расположенист исток Годавари?
Прадеш покачал головой:
- Нет, это гораздо дальше на западе. Говорят, река изливается изо рта священного идола где-то в окрестностях Бомбея. А еще я слышал, будто через подземный канал она сообщается с Гангом и две величайших реки Индии неразрывно связаны.
- По-моему, это все-таки домыслы, - заметил Джек.
- Как инженер я вынужден с вами согласиться, но мысль все же заманчивая. Знаете, в Индии все течет, все сочится с севера на юг. Этой участи не избежали захватчики, например монголы, не избежали и религии - например, буддизм. Но почти никому из них не удалось проникнуть в этот холмистый край, в эти друнгли. До 1928 года не существовало даже приблизительного плана Рампы. Во время восстания 1879-го на картах вместо этой области стояло большое белое пятно. И по сей день на многих сотнях квадратных миль не бывает никого, кроме охотников койя и других племен. Даже миссионеры туда не забираются.
Следующие полчаса прошли в молчании. Илистые берега Годавари постепенно сходились, ужимая русло от мили до нескольких сотен ярдов. Иногда за кокосовыми пальмами можно было увидеть волов, вспахивавших рисовые поля. В реке купались женщины во влажных сари; другие чины в набедренных повязках прохлаждались в воде у своих лодок. Повсюду виднелись признаки то ли упадка, то ли незаконченного ремонта - определить было трудно. За мирной сценой отступала мысль о грядущем сезоне муссонов, вместе с которым придут паводковые воды и сметут с берегов все и вся.
Они проплыли мимо ряда деревянных столбов, врытых прямо посреди реки, между которыми колыхались под силой течения изорванные останки рыбацких сетей. Джеку подумалось, что ими ловят не рыбу, а саму историю - осколки прошлого, навсегда изгнанные из раскинувшихся впереди друнглей. С самого Арикамеду он пытался настроиться на прихотливую археологию рек: в них могут обретаться истинные сокровища, как золото в лотке старателя, устроившегося у горного ручья. Но случается и так, что они пусты и все интересное давно смыла вода. То была иная, более размытая дисциплина, далекая от морской археологии с ее определенностью.
Как и в Арикамеду, на берегах Годавари следы человеческого присутствия на берегу казались чем-то мимолетным, нестабильным. За время пути им встретилась лишь одна постоянная постройка - красивый белый храм на скалистом островке посреди реки. Поверх расписанных золотых ярусов на крыше святилища переплетались изваяния змей. Сбавив ход, Прадеш запустил руку в специальную чашу и бросил в воду горстку цветочных лепестков.
- Это Вишну, спящий под кольцами пятиголового змея Шеша, - пояснил индиец. - Густая синева, которой славится ляпис-лазурь, - это цвет Вишну, цвет вечности и бессмертия.
- Исповедует ли народ джунглей индуизм? - поинтересовался Костас.
Прадеш покачал головой, потом опять прибавил тяги и заговорил, перекрикивая шум мотора:
- Вверх по течению, на краю джунглей, расположен холм, который называют Шива. Дать ему такое имя было все равно что водрузить христианский крест на древнеримское капище, только здесь никого не обращали в новую веру, не стремлись подавлять древние верования. Индуизм похож на археологическую площадку. Стоит удалить верхние слои - и вот они, старые боги, старые религии. Но в месте, куда мы с вами плывем, удалять нечего. Этот храм - последний бастион, который жители равнин воздвигли на границе джунглей, места, куда не отваживаются заходить даже их боги.
Вскоре людей стало попадаться все меньше и меньше, а потом они и вовсе исчезли. Рисовые поля уступили место кустарнику, а тот, в свою очередь, джунглям. Густые зеленые заросли спускались по склонам к воде и плотно укутывали берега, пальмирские и кокосовые пальмы нависали над серебристыми отмелями. От деревьев поднимался пар и клубами скатывался к реке, оставляя ясным лишь узкий коридор в самой середине. Вскоре холмы по обе стороны взмывали уже на триста и более метров в высоту, и голубовато-зеленый туман скрадывал их верхушки.
Из-за излучины выплыла длинная плоская лодка, нагруженная кокосовыми орехами и стволами тамариндового и красного дерева. Двигатель лодки е работал, и течение свободно влекло ее вперед. На корме развалился полицейский в потрепанной защитной форме и со старой винтовкой "ли-энфилд" в руках. Все врем, что путешественники проплывали мимо, он с подозрением буравил их взглядом. Прадеш дружелюбно ему помахал.
- От полицейских в здешних местах всегда были одни неприятности, - начал капитан. - Для туземцев они защитники дельцов с низин, которые разживаются лесными концессиями, а потом приходят в джунгли и вырубают лучше деревья. И согласитесь, трудно представить, что в случае необходимости наш приятель в лодке сможет отбиться от маоистских боевиков. Но здесь всплывает еще одна большая проблема. Начнем вооружать полицию - племена обозляться пуще прежнего, пошлем сюда армию - рискуем получить второй 1879 год. Саперы - наилучший из вариантов, поскольку за ними числится много полезных дел: они строят дороги, больницы, школы, и лесные племена это видят. Саперы - тоже солдаты, но это совершенно иная порода людей.
- Вижу, - улыбнулся Джек.
Сбросив газ, Прадеш увел лодку с основного течения в бурлящий поток по левую руку. Тут же мягкое пыхтение двигателя потонуло в криках и щебете белолицых обезьянок-лангуров, хитро посматривавших с древесных крон. Вскоре излучина осталась позади, и взорам путешественников предстала кучка невысоких домов, от которых к пляжу вело несколько тропинок. Над кровлями из пальмовых листьев простирали ветви манговые деревья и сучковатые тамаринды. Впервые им встретились койя - смуглые мускулистые мужчины поглядывали на лодку из-под прикрытия пальм. На одном из туземцев красовалась леопардовая шкура, а с шеи его свисал кулон - павлинье перо.
- Перед нами деревня Пулираманагуден, - тихо произнес Прадеш, - что означает "Обитель Бога-тигра".
- Тигры… - пробормотал Костас. - А слоны тут встречаются?
- Редко, зато предостаточно гауров - это местная разновидность быков. Среди койя этот участок джунглей известен как Паппикондалу, то есть Бычьи Холмы. Размерами гауры напоминают небольших слонов. По ночам мне доводилось слышать, как они с ревом и фырканьем ломятся через лес, словно какие-то мифологические чудища, и только белки глаз сверкают в темноте. Даже тигры обходят их стороной.
- В нашем университете умеют выбирать места для отдыха, - проворчал Костас.
Они поплыли дальше сквозь прибрежный туман и вскоре добрались до очередной излучины, откуда уже просматривался основной поток. Прадеш вел лодку поближе к берегу, пока до поворота реки не осталось с десяток ярдов; тогда он снизил скорость почти до нуля, давая течению вынести их на середину русла. Вдруг Джек приметил женщину, сидящую на перевитых корнях баньяна, - слепую и очень старую. У нее были глаза древней статуи: краска давно сошла, остались одни белки. И все же Джека не оставляло ощущение, что старуха смотрит прямо на него, пригвождая взором к месту. Чем-то она напоминала Богородицу, оплакивающую сына. Вспомнилась викторианская фотокарточка, что высела у него в каюте над старым комодиком, - женщина и младенец, прапрабабушка Джека и ее ребенок.
