Весь день Андрей знакомил меня с делами моей империи. Я схватывал всё быстро, даже Андрей удивился:

– Ну, Вы, Олег Петрович, молодец! Потеря памяти пошла Вам на пользу! Думаете очень быстро и качественно.

Говоря, что «потеря памяти пошла мне на пользу», он виновато улыбнулся, как бы прощупывая, как я среагирую на такую фамильярность. Но я уже знал, что Андрей – это человек, которому я доверял и который всегда говорит искренне, за что я его и любил, хотя иногда он и получал от меня по шапке за не самую лицеприятную правду. Прямо, как в сказке Леонида Филатова:

«…Лучше горькую, но правду, чем приятную, но лесть, только вот за эту правду лет на десять можно сесть». Эта сказка была моей любимой, на видео я её часто цитировал. Поэтому, изучая видеоархивы, я просмотрел и запись сказки. Она мне понравилась так же, как нравилась раньше, до потери памяти.

Я улыбнулся в ответ на шутку Андрея, показывая, что она оценена по достоинству и не вызывает у меня агрессии. Тем более что я был с ним согласен. Видимо, мой пустой мозг способен воспринимать огромное количество бит информации именно потому, что он пустой, неотягощённый всякой ерундой, называемой жизнью.

Я действительно, кроме получаемой от Андрея информации, ни о чём не думал. Света, я знал, находится неподалёку. Это успокаивало меня и подбадривало, ведь впереди наша с ней ночь, возможно, последняя, но наша.

Лена готовилась к приезду сына и английской делегации. Из утреннего разговора с ней за завтраком я узнал, что моё участие не требуется, всё будет сделано без меня, как, наверное, всегда и было. Лена вела себя как обычно. Я понял, она была не в курсе наших со Светой отношений.

Виктор занимался своими делами, включая организацию похорон. Как я понял, будет много людей, в том числе члены правительства и финансовая верхушка. Анна Андреевна была очень уважаемым человеком, женой и верной подругой одного из самых первых олигархов и моей мамой. Кроме того, она была общительной и посещала все элитарные мероприятия: от приёмов до благотворительных концертов. Потому её знали многие, и многие хотели проводить эту выдающуюся женщину в последний путь.

Кстати, она широко занималась благотворительностью. Сегодня я узнал, что у меня есть фонд, куда идут пять процентов моей прибыли, и мама была президентом этого фонда. Средства же фонда тратятся на помощь бывшим офицерам ГРУ, ФСБ (или как раньше называли – КГБ), армии, флота, которые в результате сокращений и реформ остались без работы, часто без нормального жилья, есть среди них и инвалиды, и участники боевых действий. Эти люди оказались ненужными государству, которое не может им помочь, ведь денег на социальные сферы катастрофически не хватает. Или не хватает желания их найти и делиться с простым людом. Мой же фонд может себе это позволить: многие офицеры прошли переподготовку за счёт фонда и освоили востребованные специальности. Многим фонд помог трудоустроиться, например, в охранные структуры, в частные армии, в том числе и в мою. Так что Анна Андреевна Айдашева, в отличие от меня, нажила за свою жизнь не столько врагов, сколько друзей, многие из которых обязательно придут на торжественную церемонию похорон.

После обеда, ближе к вечеру, приехали ещё два моих зама – Денис и Альберт.

Денис входит в сотню топ-менеджеров страны, является талантливым руководителем, возглавляет добывающий сектор. Альберт – тоже топ-менеджер, возглавляет перерабатывающий сектор. Ни Денис, ни Альберт не должны знать, что у меня проблемы с памятью. Этот факт держится в секрете практически от всех, потому что, если кто-то лишний об этом узнает, меня могут объявить недееспособным. А этого Кремль допустить не может. Как я понял, даже мои дети, которые приедут завтра, не знают о моей потере памяти. Смерть бабушки внесла свои коррективы: вместе с Семёном и англичанами приедет и моя дочь Натали, чтобы участвовать в похоронах.

К приезду Альберта и Дениса Андрей успел мне рассказать кое-что о моих топ-менеджерах, а Виктор, который тоже появился к этому времени, проинструктировал, как мне следует себя вести, чтобы мои топы не заподозрили, что я потерял память.

Совещание длилось три часа. В основном, обсуждались детали предстоящего визита англичан, программа, тексты договоров. Я преимущественно молчал и слушал – так мне велел Виктор. За меня большей частью говорил Андрей.

Денис и Альберт вряд ли могли что-либо заподозрить, ведь обычно именно Андрей и вёл все совещания, я же, если и присутствовал, то только вставлял замечания, комментировал, выносил резюме. Сейчас же я и этого не делал. Такое моё поведение вполне оправдывало положение дел в семье: смерть мамы, недавняя гибель брата и его семьи. Да и собственное сотрясение мозга, которое на целый месяц выбило меня из колеи дел, могло сойти за причину моей молчаливости.

Однако я тщательно прочитал текст договора о продаже пакетов акций двух моих заводов, который привёз Альберт. Я узнал, что текст был подготовлен англичанами и согласован с главой лондонского филиала, т.е. с Семёном. В обмен я получал акции африканского рудника.

Я почувствовал, что-то тревожило Альберта, татарина по национальности. Но он, по словам Андрея, – человек, который никогда ничего не говорит прямо, такова его манера общения: начинает издалека, предоставляя своему оппоненту самому прийти к выводам, которые ему нужны.

Вот и сейчас он только сказал:

– Обрати внимание на пятый и шестой пункты.

Но я прочитал всё. И мне не понравились не только пятый и шестой пункты. Мне не понравился весь договор, в котором я ощутил директивность и бескомпромиссность. Как я понял, Олег хотел продажей акций помочь заводам инвестициями, в договоре же речь всё больше шла об ограничениях и ответственности.

Оттолкнув его на стол от себя, я откинулся на спинку своего кресла. Я думал, пытался осознать, что не так и как это исправить.

Наконец, заговорил Андрей, который также прочитал свой экземпляр договора. Его резюме было, как всегда, чересчур прямолинейным:

– Мы не можем подписать этот договор. Кремль за это сделает нам всем кровопускание, и тебе в первую очередь.

Последняя фраза была адресована мне. Я обратил внимание, что Андрей заговорил на ты. Значит, так мы всегда общались раньше. Его Вы – это всего лишь дань моей забывчивости.

– Да, не можем, – согласился я.

– Но и исправлять мы ничего не можем, – хитрый татарин Альберт произнёс эту фразу так, как будто задал вопрос: так можем или не можем?

Я посмотрел на Андрея, который был универсален. Он – моя правая рука, также может помочь и в вопросах юридических. Во-первых, у него целый штат самых высококвалифицированных юристов, во-вторых, он сам крайне умный и образованный человек, имеет три высших образования: экономист, юрист, менеджер. Причём, два из них он получил заграницей. Знает пять иностранных языков. Учитывая его личные качества, высочайший уровень интеллекта, я держал его при себе раньше и, безусловно, продолжу эту традицию в дальнейшем.

– Можем, – ответил Андрей, – с этим договором вообще-то много странного. Он какой-то скоропалительный. С нашей стороны в его разработке участвовал только английский офис, а ведь значимость договора далеко не локального уровня.

– Да, – поддакнул Альберт и то ли недовольно, то ли обиженно продолжил:

– Я так и не понял, Олег, почему ты меня отстранил. Больше того, к тебе столько времени никого не пускали, что уже поползли слухи.

– Какие слухи? – заинтересовался я, что могут обо мне говорить подчинённые и знакомые.

– Нехорошие, – только и ответил Альберт.

Понимая, что большего он не скажет, на помощь ему пришёл Денис:

– Кто говорит, что ты тяжело болен, чуть ли не с ума сошёл от горя. Или ушёл в длительный запой, что, по сути, одно и то же, потому что за тобой такого не водилось. Другие говорят, что ты под домашним арестом, что Кремль тебя уличил в чрезмерном выводе капитала и чуть ли не в предательстве.